.. По временам проснув-
шаяся совесть наполняла ее сердце невыразимыми муками, и она проклинала свою измену и свой эгоизм Вдруг на источенной червями шаткой, грязной лестнице послышались мужские шаги. Девушка вся встрепенулась. Сердце ее усиленно забилось, влажные губы полуоткрылись, глаза зажглись страстью.
— Это он!— прошептала она и быстро рванулась к дверям. Но на пороге вместо Мануэля показалась высокая стройная фигура графа.
На лице цыганки появилось выражение разочарования, впрочем, опять сменившееся счастливой улыбкой: она надеялась узнать что-нибудь о Мануэле и, может быть, о так долго ожидаемом освобождении любимого.
Граф с искусно разыгранным великодушием сообщил девушке, что дело Мануэля серьезно и ему не миновать пытки, но что он, Роланд, желая спасти несчастного, готов устроить его побег из тюрьмы, пусть только Зилла сама напишет ему письмо с предложением этого побега, иначе ему, Роланду, Мануэль не поверит.
Зилла подошла к столу и через минуту ее рука лихорадочно забегала по бумаге. Она писала на цыганском наречии, на котором изъяснялись кочующие цыгане. Мануэль знал его с детских лет.
Видя, что девушка увлеклась письмом, граф стал прохаживаться по комнате, незаметно заглядывая во все уголки. Очевидно, он что-то искал. Наконец, внимание его остановилось па маленьком столике, покрытом всевозможными вещицами. Тихо подойдя к столу, граф быстро схватил с него маленький флакон и поспешно спрятал его в карман.
— Ну что, вы еще не кончили? — спросил он, подходя к цыганке.
— Кончила, вот возьмите,— проговорила та, подавая записку.
— Ну вот и прекрасно! Денька через два все ваши волнения окончатся и вы будете вне опасности,— проговорил Роланд, загадочно улыбаясь.
Но Зилла не заметила этой улыбки; ее глаза, привыкшие заглядывать и читать в чужой душе, теперь затуманились появившейся надеждой на возможность близкого счастья.
«Однако красотка ловко попалась в мою ловушку; она и не подозревает, что косвенно будет причиной
смерти Мануэля!» — подумал Роланд, выходя от цыганки.
Однажды, когда Роланд и Ринальдо совещались в комнате Зиллы, Бен-Жоель указал им на этот флакон и шутливо проговорил:
— Эта штучка будет пострашнее шпаги Капитана Сатаны: две капли этой жидкости в минуту способны убить человека!
Тогда граф не обратил внимания на слова Бен-Жоеля и равнодушно поставил флакон на прежнее место, теперь же, возвращаясь из тюрьмы, случайно вспомнил эту фразу, и в голове его появился новый план. Купить яд нельзя было, так как это могло бы послужить явной уликой; надо было приобрести его иным способом. Таким образом, письмо цыганки послужило лишь поводом для отвлечения ее внимания.
Между тем Зилла не подозревала о краже; лишь вечером, собираясь ложиться спать, она подошла к столу, чтобы отыскать один нужный ей состав, которым она привыкла покрывать на ночь щеки и губы, и вдруг заметила исчезновение опасного флакона. Это открытие страшно поразило ее. Она принялась шарить между косметическими принадлежностями и другими предметами, покрывавшими стол, тщетно стараясь найти исчезнувший флакончик, так непредусмотрительно оставленный на виду. Наконец, убедившись в краже, она пришла в ужас:
— Граф! Это он украл у меня яд! А я, безумная, поверила его искренности! Он хочет отравить Мануэля, и у меня, у меня взял для него яд! О, подлый лицемер, и как я могла, зная всю его подлость, поверить ему!
Зилла почти бессознательно набросила на себя плащ, прикрыла рассыпавшиеся волосы капюшоном и быстро сбежала с лестницы.
— Куда, красавица? Поздно, опасно теперь уже выходить со двора! — крикнула старуха, но молодая девушка не слушала и быстро помчалась вдоль темной, давно затихшей улицы, направляясь к Новому Мосту.
ЧАСТЬ 2
Неделю спустя после описанных событий Сирано был уже в местечке Колиньяк. При этом, хотя он сильно спешил, чтобы встретиться с Сюльписом, от которого не имел больше известий, однако не мог устоять перед желанием заехать к своему другу детства графу Коли-ньяку. Здесь же он назначил свидание кюре и своему молодому секретарю, но, не найдя никого из них, нисколько не встревожился их отсутствием, так как знал, что кюре и без чужой помощи сумеет сохранить драгоценный документ, а потом к нему подоспеет и Кастильян, который, вероятно, немного запоздал.
Порешив на этом, поэт с удовольствием воспользовался широким гостеприимством своего друга, и вопреки своей обычной умеренности на этот раз вот уже целые сутки почти не отходил от стола.
В то время как Сирано, граф Колиньяк и маркиз Кюссан, его сосед, удалой охотник и собутыльник, весело болтая, с бокалами вина встречали восходящее солнце, к воротам лучшей таверны местечка поспешно подъехал какой-то всадник. Это был Ринальдо. Не теряя времени, он живо собрался в дорогу и, как оказалось, догнал Сирано.
Почтенный слуга графа был опять неузнаваем: одетый с головы до ног в черное, с важным таинственным выражением лица, он произвел сильное впечатление на гостей таверны и на самого хозяина, привыкшего к виду лишь одних перигорских крестьян.
Отозвав в сторону содержателя гостиницы, Ринальдо таинственно шепнул ему на ухо пару слов.
Удивленный хозяин, широко раскрыв глаза, с вели чайшим почтением и удивлением взглянул на своего гостя. Пошептавшись еще немного, хозяин и гость отпра
вились наверх, продолжая свои таинственные переговоры. Час спустя возбужденный содержатель гостиницы молча вернулся к своим занятиям, а Ринальдо отправился к местному уездному судье, единственному пред ставителю судебной власти местечка.
Появление таинственного гостя сильно заинтересовало простоватых посетителей таверны.
— Эй, Ляндрио! Ступай-ка сюда на минуту! — крикнул один из них, постукивая своей оловянной кружкой по залитому вином столу.
— Чего тебе?—ответил хозяин, подходя к гостям.
— А вот объясни ты нам, пожалуйста, с каких это ты пор вздумал скрытничать со своими друзьями? Ну, болтливая сорока, отвечай!
— Я скрытничаю?! И не думал!
— Не заговаривай зубы! Говори, кто этот черный, что теперь, словно вор, крадется к судье? Ты все время'шеп-тался с ним да раскланивался.
— Мало ли кто! Не твоего ума дело!
— Уж больно ты важничаешь, видно, что сам ничего не знаешь!
— Что, я не знаю? Я, я не знаю?—закипятился хозяин,— да не дай я слова быть немым как рыба, я бы тебе показал, как я ничего не знаю!
Этот ответ, сопровождаемый самодовольной улыбкой, еще больше взволновал заинтересовавшихся слушателей, которые с любопытством столпились у стола.
— Если ты дал слово быть немым как рыба, так мы можем дать слово быть немыми как могила! — продолжал поселянин.— Ну, сосед, не дури; говори, кто этот черный!
— Но...
— Говори, говори! — заволновались крестьяне, заинтересованные необычайной молчаливостью обыкновенно болтливого Ляндрио.
— Но ведь я дал слово молчать!
— А, дуй тебя горой! Сказано — немы как могила, стало быть уж немы. Говори!
— Так вы взаправду не скажете?
— Будь спокоен!
— А если вы меня выдадите?..
— Да скажешь ли ты наконец? — рассердился поселянин.
— Ну так вот, раз вы обещаете быть немыми...
— ...как могила! — подхватил поселянин.
— ...немыми как могила, так уж я все расскажу И если бы вы только знали, соседушки, что тут выходит, какая каша заваривается! Как вы думаете, кто этот черный, а?—спросил хозяин полушепотом, закрывая рот рукой.
— Ну?
— Это, други мои, важный чиновник, присланный сюда от самого парижского прево!
— От самого прево? — повторили пораженные слушатели.
— Тише вы, горластые! Этот важный чиновник прислан сюда для исполнения королевского приказа об аресте страшного преступника, помощника самого сатаны! Да что там скрывать, об аресте колдуна-чародея!
Эти слова произвели потрясающее действие на слушателей. Переглянувшись со страхом, они невольно покосились в угол, где, им казалось, вот-вот появится страшное, таинственное чудовище. В эту эпоху имя колдуна было величайшим пугалом для темных суеверных крестьян. Нередки были случаи, когда самый невинный и безвредный человек превращался в их понимании в помощника сатаны, колдуна, чародея и прочее.
Даже люди развитые, просвещенные, и те сохранили в своих умах этот пережиток прежних лет и торжественно сжигали па площадях так называемых колдунов и чародеев.
— А этот колдун... он, может быть, Боже, упаси и сохрани, здесь? — спросил какой-то дрожащий от страха голос.
— Друзья, видели ли вы того всадника с длинным носом, который приехал к нашему графу?
— Да, да! Помню, когда он проезжал мимо, у меня появился какой-то непонятный страх, и по телу пробежали мурашки! —со страхом проговорил один из крестьян.
— Ну вот, видите, это он и есть, этот колдун.
— Но... Да ведь это здешний сеньор, Сирано де Бер-жерак,— робко заметил один из слушателей.
— Бержерак это или нет, человек или дьявол — дела не меняет, мне достоверно известно то, что он написал какие-то богохульные книги, и за это его арестуют и сожгут на костре! — торжественно проговорил Ляндрио.
— Братцы, а помните, когда он въехал на площадь, сейчас же раздался гром, а на небе в то время ни единой тучки не было? Нет, что ни говорите, а Ляндрио прав! — решительно закончил доселе молчавший поселянин.
— Ишь ты, чего доброго, он может напустить на нас порчу!
— А думаете, нет! Да стоит ему только взглянуть на человека, и с тем может статься всякое несчастье! То он, потехи ради, в одну минуту опаршивит все стадо овец, то сквасит вино в бочке, то... да чего-чего только не может он сделать!
— Но ведь, я думаю, его все-таки поймают!
— Ну конечно, сегодня же с Божьей помощью скрутят его и, отведут в тюрьму, а скоро мы полюбуемся и сожжением его на костре!
— Но кто же поймает его?
— Все мы, братцы, пойдем на это! Этого требует спокойствие и благоденствие страны. Надеюсь, никто не откажется постоять за свою родину?
— Верно! Все пойдем на него! А ты, пономарь, пойдешь с нами со святой водой?
— Ну да, конечно, и я возьму ковш святой воды, но... но у вас будут с собой вилы или иное какое оружие? — робко спросил пономарь.
— О, еще бы! Мы захватим с собой вилы, ножи, косы, всякое оружие! — отвечал решительно Ляндрио, вынимая из-за пояса свой поварской нож и грозно потрясая им в воздухе.— Вот дайте только важному чиновнику вернуться к нам, и тогда мы покажем Сирано где раки зимуют!
В то время как новость Ринальдо, умышленно сообщенная с такой таинственностью болтливому содержателю гостиницы, волновала слабые умы гостей почтенного Ляндрио, мнимый «важный чиновник» развязно вошел к судье.
Любезно усадив гостя в своем собственном кресле, судья в смиренной позе остановился перед Ринальдо, почтительно выслушивая его уверенную самодовольную речь. Судья был добродушный толстяк с весьма внушительным брюшком и с жизнерадостной цветущей физиономией; светло-голубые глаза, прикрытые длинными белыми ресницами, придавали его лицу кроткое, запуганное выражение, которое сильно подрывало его авто-
ритет в глазах перигорских крестьян В общем это было наивное, суеверное, невежественное существо, охотно поддававшееся чужому влиянию ради своего сонного спокойствия.
Он вел свои дела торжественно до глупости, очень часто поступаясь законами в угоду сильным мира сего Все, что касалось суда, было для него священно, даже сержант в его глазах представлялся человеком необы кновенным. Когда же иной раз ему случалось побывать в парламенте, то при виде самого последнего писца он-казалось, делался счастливейшим из смертных, а упоми нание при нем имени короля вызывало во всей его фигуре выражение такого почтения, благоговения и покорности, что самое преувеличенное описание было бы слишком слабо.
Ринальдо с первого взгляда верно угадал характер своего собеседника; лицо его осветилось улыбкой и он пробормотал довольным тоном «Кажется, сам черт помогает мне; я не думал, что дело пойдет так гладко!»
Поболтав некоторое время для того, чтобы выказать в полном блеске свои, правду сказать, очень скудные юри дические познания, Ринальдо, наконец, сказал серьезно
— Как вам кажется, о чем я думаю в настоящую минуту?
— Простите великодушно, но я не могу похвастаться проницательностью. Будьте добры, скажите, пожа луйста, яснее!
— А вот, глядя на вас, я постепенно прихожу к тому заключению, что вы родились под счастливой звездой, и вам многие могли бы позавидовать, если бы только знали, какую важную услугу предстоит вам оказать королю и правосудию.
— Королю! Правосудию? О Боже! — еле пролепетал судья.
— Да! Я уже сообщил вам, что состою чиновником особых поручений при главном парижском прево; но я еще не сказал вам, какое дело побудило меня приехать сюда, в провинцию.
— Действительно, вы не сообщили этого! — усиленно моргая глазами, проговорил толстяк.
— Я сейчас вкратце расскажу вам это. Дело в том что мне поручено арестовать одного закоренелого преступника, человека в высшей степени опасного, написав-
шего бесчестные, богохульные книги, в которых он нахально сознается в своих дьявольских действиях и где в каждом слове звучит бесстыдная самоуверенность чародея и жесточайшая хула еретика!
— Но ведь это ужасный злодей!
— О, он достоин костра! — подхватил Ринальдо.— Лишь благодаря своей сатанинской ловкости он бежал из Парижа, и вот уже несколько дней я тщетно гоняюсь за ним, но теперь-то уж он не уйдет от меня: я знаю, где он спрятался и моментально накрою его!
— Скажите, Бога ради, где он? Неужели здесь, поблизости?
— Еще вчера он прибыл в Колиньяк.
— Что? В Колиньяк? Подобный преступник жил целый день рядом с нами? Дышал одним воздухом со мной, и я этого не знал! Что же можете вы подумать о моей рачительности?
— Успокойтесь, я вхожу в ваше положение и понимаю отлично, что очень трудно, подчас невозможно различить невиннейшего человека и закоренелого преступника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38