Невзирая ни на какие приказы и запреты, на слонявшихся повсюду шпиков, невиданное количество рабочих со всех фабрик и заводов стекалось вечером к Рабочему гимнастическому залу, где должно было состояться собрание.
Зал был богато украшен алыми знаменами и лозунгами. Собравшиеся почувствовали себя здесь монолитной, непобедимой, гигантской силой, которая держит в своих руках будущее. Речи, восторг, с которым их слушали, единодушие, с которым были приняты представляемые правительству требования, еще более укрепили это чувство единства.
Пауль Риухкранд, которого быстро развивающиеся события привели в столицу и который сидел на собрании рядом с Таммемяги, всей душой переживал революционный подъем народных масс, его гнев и восторг, его нарастающее, но пока еще сдерживаемое стремление к действию. Он почувствовал вдруг, будто старый строй, оставшийся за спиной, уже рухнул и он присутствует сейчас при рождении новой эпохи.
На трибуну вышел товарищ Нээм. Он говорил с большой силой убеждения и радостно, словно человек, который, преодолев все трудности, добрался наконец до вершины горы и перед ним открываются вдруг великолепные перспективы. Речь его являлась долго заглушаемым внутренним голосом самих трудящихся, голосом, вырвавшимся теперь на свободу. Становилось ясно, что наступил исторический момент, когда народ проведет в жизнь свою волю, осуществит идеалы, тлевшие под пеплом во все эти годы тяжелого гнета.
Казалось, что в зале нет ни единого человека, думающего иначе. Но это было не так. Черные души втерлись сюда украдкой и приняли смиренный вид. Они даже кричали «ура» вместе с другими. Но когда оратор коснулся мимоходом вчерашнего ареста и предупредил собравшихся, что старые власти перед окончательным свержением могут еще учинить какое-либо свинство и нужно быть начеку, в ответ ему закричали из зала, что на собрание пролезло несколько шпиков.
Поднялась буря негодования. Все стали оглядываться и действительно обнаружили нескольких подозрительных типов, которые тотчас же поднялись и быстро скрылись.
— Вон полицейских ищеек! Долой негодяев! Ловите их! — раздавались крики. Но, использовав временное замешательство, те уже успели, унести ноги.
— Нас здесь собралось около тысячи человек, — слышалось с трибуны. — Завтра на улицу выйдет десять, а послезавтра сто тысяч. Кто посмеет удержать нас? Кто посмеет противиться нашим требованиям?
Собрание прошло лучше, чем можно было ожидать. Нельзя было дать заглохнуть пробудившемуся в народных массах ощущению своей силы, готовности к борьбе, сознательности, проявившимся так ярко, нельзя было не использовать момент временной растерянности буржуазии. Было решено на следующий же день провести массовые демонстрации трудящихся, и не только в столице, но во всех наиболее крупных центрах. Тотчас в другие города были направлены товарищи, чтобы оповестить о происшедших событиях, организовать и там демонстрации.
Началась лихорадочная работа. Нужно было установить маршруты, время и места сбора колонн, назначить распорядителей и связистов, создать группы активистов, которые помогли бы провести мобилизацию на более отсталых предприятиях, нужно было собрать оркестры, размножить тексты революционных песен, изготовить новые знамена и лозунги.
В девять часов утра загудели гудки столичных фабрик и заводов. Из ворот предприятий на улицу начали выходить рабочие со своими старыми боевыми знаменами. Рядом с ними полыхали новые, только что сшитые полотнища знамен. К центру уже зашагала колонна опытных, пропитанных революционными традициями рабочих Крулля, туда же направлялись рабочие Вольта, фанерных фабрик, Лутера и других предприятий. Только на шоколадной фабрике встретились затруднения при остановке работы: директор фабрики своим вмешательством сумел напугать рабочих. Но когда по всему городу загудели гудки, наиболее активные товарищи и здесь остановили машины, развернули знамена, и рабочие фабрики также влились в общий поток марширующих к центру колонн.
Уже первые колонны с бульвара Каарли выходили на площадь Свободы.
«Долой правительство военных провокаторов», «Мы требуем создания правительства, которое честно будет придерживаться пакта, заключенного с Советским Союзом!», «Работу, хлеб и свободу трудящимся!» — можно было прочесть на транспарантах. Потоками вливались на площади с разных сторон длинные колонны рабочих под красными знаменами.
Было жарко и сухо. Обычный в Таллине ветер совершенно утих, и если листья деревьев в липовой аллее слегка колыхались, то скорее от бурного движения колонн и реющих знамен.
Казалось, будто высокие дома и Яановская церковь на краю площади онемели от этой необычайной картины. Двадцать лет на площадь не допускали ни одной рабочей демонстрации, здесь проводились лишь парады войск, кайтселийта, скаутов, и парады эти принимались господами в военных мундирах или цилиндрах. А теперь просторная площадь заполнялась десятками тысяч тружеников, пришедших сюда прямо от станков.
«Кто сумел так быстро мобилизовать такие большие массы народа?» — так спрашивали посетители кафе «Культас», робко выглядывавшие из-за занавесок, а также любопытные зрители, скопившиеся на спуске у Харьюских ворот и на крыльях площади. Они удивлялись, что не видно и следа обычных блюстителей порядка. Их обязанности выполняли теперь другие люди, носившие на рукаве широкую красную ленту.
Слов которые далеко разносились над морем голов, на этой площади никогда еще не слыхали:
— Мудрая мирная политика руководителей Советского Союза своевременно сорвала покров с махинаций реакционной буржуазии и протянула братскую, руку помощи трудящимся нашей страны. Прибытие в Эстонию мощных частей Красной Армии обеспечивает нам возможность спокойно продолжать работу на своих заводах и фабриках, у себя дома, и мы искренне желаем, чтобы и Красная Армия чувствовала себя у нас как дома...
Это приветствие было покрыто бурными аплодисментами. Начавшись возле трибуны, шум рукоплесканий волнами распространялся по всей площади, вновь возвращаясь к центру и рождая здесь новую волну.
Словно удары лома по истлевшим устоям старого строя, звучали слова:
— Эстонское правительство не выполняло лояльно пакта о взаимопомощи, заключенного между Эстонией и Советским Союзом. Грубо нарушая этот пакт, оно готовилось вовлечь эстонский народ в войну против Советского Союза... Мы требуем создания такого правительства, которое относилось бы дружелюбно к Советскому Союзу и честно осуществляло бы пакт.
Мы требуем искоренения всех враждебных Советскому Союзу элементов, особенно роспуска кайтселийта, который раздувает вражду к Советскому Союзу.
Мы требуем вычистить из государственного аппарата всех военных провокаторов и их подручных, всех тех, кто враждебно относится к пакту о взаимопомощи между Советским Союзом и Эстонией...
Борьба трудящихся масс за улучшение своего положения лишь в том случае достигнет цели, если ею будет руководить политическая партия рабочих. Поэтому следует разрешить рабочим создать свою легальную партию.
Необходимо разрешить издание рабочей печати, ликвидировать принудительную регистрацию в полиции рабочих собраний, покончить с полицейским контролем собраний и обеспечить полную свободу слова, мысли, печати, собраний и объединений.
Мы требуем прекращения преследования рабочего движения, всеобщей амнистии политическим заключенным, боровшимся за интересы трудящихся, и возвращения им всех
гражданских прав, отмены постановления о высылке деятелей рабочего движения, возобновления деятельности закрытых рабочих организаций и ликвидации деятельности основанных полицейскими учреждениями так называемых «рабочих организаций».
Мы требуем покончить с увольнением рабочих и обеспечить работой безработных, требуем повышения заработной платы в соответствии с дороговизной жизни...
При окончании каждой фразы оратор взмахивал флажком, словно в подтверждение своих слов.
— Кто поддерживает эти требования?
Поднялся лес рук.
Не переводя дыхания слушали приветствие представителей Красной Армии. Вспыхнула овация: все знали, сколь многим обязан народ пребывавшим здесь частям Красной Армии.
Рабочая молодежь раздала участникам митинга тексты песен, и как только раздались звуки «Интернационала», все с восторгом подтянули. Казалось, будто эхо этой песни отдается не только от высоких домов, но и от синеющего небосвода и будто дрогнули листья деревьев, вплоть до древних лип на горе Харьюских ворот...
Уже из гущи собравшихся выступил, высоко поднимая знамена и лозунги, отряд рабочих, за ним последовали другие отряды, пока весь народ, заполнивший площадь, не растянулся в длинную колонну, голова которой уже очутилась вверху, на Тоомпеа. Провозгласив там лозунги, требовавшие свержения старого правительства, демонстрация стала спускаться вниз по Длинной ноге на улицу Пикк, где приветствовала товарища Жданова, появившегося на балконе Советского посольства.
Когда в груди разгорается пламя свободы, никто не может удержаться от радостных возгласов, смеха, задорных шуток и песен. Улицы казались слишком узкими, тем более что тротуары были густо усеяны зрителями. Многих из них увлекла демонстрация. Молодежь никак не могла устоять на месте, да и пожилые не оставались безразличными.
— Господи, куда это собрались? — спросила выходившая из ворот старушка, поправляя платок на голове.
— Идем петь серенаду Пятсу.
— Что, милый?
— Идем на певческий праздник. Пойдем с нами, мамаша!
— Вас и так много. Этак вы старика оглушите.
— Он и так уж давно оглох. Мы ему откроем уши.
— Ну ладно. И я ему свою песенку спою...
Старушка присоединилась к процессии и тотчас же принялась рассказывать соседу о своих бедах.
— Но сегодня мы споем одну общую песню, - ответил сосед, - На, держи, вот слова, - И он сунул в руки старушке
текст песни.
Площадь перед дворцом Кадриорг уже кишела народом, ранее подоспевшим сюда. Пока участники демонстрации собирали свои ряды, делегация отправилась к президенту предъявлять требования, единодушно принятые народом.
Диктатору не понравилось это вторжение. Он рассеяно слушал то, что ему говорили, и давал уклончивые ответы. От него требуют невозможного! Он обязан придерживаться законов, он же давал присягу, когда занял пост президента. Амнистию, политическим заключенным? Принципиально он никогда не возражал против этого. Пусть подадут просьбу о помиловании, соответствующая комиссия рассмотрит ее...
Народ ждал на улице и с каждой минутой становился нетерпеливее.
«Внимание, внимание! — послышалось из громкоговорителя. - Терпение, товарищи! Мы скоро услышим, что ответят на наши требования. Делегация должна вернуться с минуты на минуту».
Но когда дело затянулось, людьми вновь овладело нетерпение. Известно, какой ответ даст президент. Как бы он еще не арестовал делегацию. Нет смысла тут торчать.
Наконец наверху открылась дверь на балкон и показался лысый старик с унылым лицом. За его спиной остановился генерал в мундире цвета хаки, тот самый, который четыре дня назад наложил грозный запрет на все скопления народа и демонстрации.
— Сограждане! — воскликнул президент, ухватившись руками за перила балкона, и, бросив взгляд на море голов, убедился, что шум голосов смолк. Но красные знамена, хоть и сникшие в этом безветрии, все же раздражали президента. Он замолчал на минутку. — Сограждане! — повторил он. — Чтобы не терять напрасно времени, было бы целесообразно, чтобы кто-нибудь из вас сказал, чего вы, собственно, желаете, а я отвечу вам. Такой обмен мнений создаст благоприятную для всех нас атмосферу.
Народу такие слова показались пренебрежительными, оскорбительными, вызывающими.
Снизу закричали:
— Дело не в настроении, а в ясных требованиях трудящихся. Делегация предъявила их вам. Мы ждем ответа.
Там-сям раздавались выкрики, далекие от той почтительности, к которой привык диктатор. Он сделал вид, будто не расслышал этих замечаний, и попытался даже возбудить жалость к себе и тем привлечь сердца:
— Сограждане! Перед вами стоит старый человек, который сорок лет отдал борьбе за интересы эстонского народа...
Но это подлило масла в огонь.
— За интересы толстосумов! — послышалось снизу.
— За интересы иностранных капиталистов в нашей стране!
— Не за интересы рабочих!
Все это начало выводить президента из равновесия.
— Если вы там, внизу, считаете, что рабочие не относятся к нашему народу, вы весьма ошибаетесь. Я никогда не делал различия между отдельными слоями своих граждан.
Снизу начало доноситься все больше выкриков.
— Нечего нам зубы заговаривать по-адвокатски!
— Нечего воду мутить!
— Хватит рассусоливать! Ответьте на наши требования. Все прочее приберегите для себя.
— Не петляйте по-заячьи! Требуем ответа! Ответа!
Шум голосов нарастал.
— Если думаете, что я смогу перекричать вас, то ошибаетесь! — послышалось сверху.
Не легко было утихомирить народ, чей гнев все рос. Один из руководителей демонстрации поднял руку и обратился к президенту:
— Мы не ждем от вас речей. Ответьте только на наши требования: да или нет? Больше ничего.
— Так я вам отвечать не стану. Лучше кончим разговор.
Президент беспомощно оглянулся на генерала, тот кивнул, и они ушли с балкона.
— Вот так ответ! Это мы ему припомним!
— Чего стоять тут с пустыми руками! Захватить оружие у полиции, больше ничего!
— Освободить политических заключенных!
Один из руководителей попытался успокоить народ:
— Если доселе множество резолюций оставалось на бумаге, то'знайте, что те решения, которые были приняты на сегодняшнем митинге трудящихся, все до последнего будут проведены в жизнь. Двадцать лет рабочий гнул спину, больше этого не будет. С этим покончено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56