— Свинство все-таки подвергать человека подобному остракизму! — громко произнес Муйдре, когда веселый смех несколько утих. — Так можно любого из нас выжить отсюда.
— И выживут кого нужно! — бросил издали Раутам.
Ките кашлянул и сказал презрительно:
— А еще считают себя демократами...
Белла, прищурясь, тоже высокомерно оглядывала столики, за которыми велись речи непозволительно дурного тона.
Пийбер, который растерянно следил за происходившим и испытывал скорее неловкость, чем удовольствие от всего этого, обратился к Раутаму:
— А достаточно ли у нас сведений о Каарте? Может, к нему были несправедливы?
— Сведений? У нас — не знаю, а у него достаточно. Он и отсюда ушел со сведениями. И прежде всего о тебе самом!
Пийбер испугался. В самом деле, если этот Каарт прислушивался к каждому слову... Им овладела тревога, и губа у него опять отвисла.
«Странно, — подумал он, — только что все были настроены дружелюбно, а теперь ты для одних консерватор, а для других почти коммунист. Какими односторонними бывают люди!»
Он с огорчением сказал об этом Раутаму. Но тот ответил:
— А в чем твоя разносторонность? В том, чтоб держаться между молотом и наковальней? Нечего сказать, прибежище!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Рабочее культурно-просветительное общество в ту осень с особым подъемом начало свою деятельность. В Рабочем доме регулярно читались лекции и доклады, и количество слушателей все возрастало. Кроме того, здесь работали хоровой и сценический кружки, а также кружок чтения вслух. На всякий случай были зарегистрированы еще два общества, которые тотчас же приступили бы к работе, если бы Рабочее культурно-просветительное общество было закрыто.
Лекции читались на самые разнообразные темы: о кооперации, о солнечной системе, о возникновении жизни на земле, об искусстве. Круглый Сыр, как окрестили рабочие лысого полицейского надзирателя, всегда сидел среди слушателей и время от времени записывал что-то в свою записную книжку. Заметив это, оратор тотчас же медленно, отчетливо повторял фразу, чтобы тот чего-нибудь не напутал. Лекторы старались самые невинные темы трактовать так, чтобы коснуться злободневных вопросов. Так, например, говоря о солнце, лектор не забывал сказать о том, что в иные окна это светило заглядывает постоянно, а в иные — никогда. В таких случаях в зале возникало оживление и слушатели с усмешкой поглядывали на представителя полиции. Иногда для выступлений приглашали известных деятелей науки и просвещения, чьи доклады казались Круглому Сыру настолько благонадежными, что он позволял себе подремать. На подобных собраниях важную роль играли выступления слушателей. Выступления готовились заранее в марксистском духе.
Вскоре власти поняли, что лекции в Рабочем доме далеко не так невинны, как могло показаться, и получать разрешения стало труднее. Полиция все время напоминала, что при малейшем проступке общество будет закрыто. Но это никого не пугало.
Как-то Пауль отправился в полицию за разрешением на очередную лекцию.
После часа ожидания его наконец провели в кабинет комиссара политической полиции.
За письменным столом сидел человек с выбритой до синевы головой. Из-под густых черных бровей в Пауля впился пронизывающий взгляд. Большая волосатая рука лежала на раскрытой странице энциклопедии, где было отмечено загадочное слово «диалектика». Комиссару никогда еще не доводилось слышать это слово, но он вовсе не желал оставаться в дураках. Поэтому он приказал принести эту библию, этот кладезь премудрости, сообщавший: «Диалектика — искусство спора, развитие мыслей о самом мышлении». Почесав в затылке, комиссар уставился в окно на голые сучья вяза, что, впрочем, ни капельки не облегчило работу его мысли.
«Диалектика состоит в том, — продолжал он чтение,—что мышление вступает в противоречие с самим собой и преодолевает это противоречие через отрицание». Гм, что это должно означать? Мышление вступает в противоречие с собой?.. Дурак, конечно, кто вступает в противоречие с собой... Для чего они хотят прочесть лекцию об этом? И... преодолеть? Что преодолеть? Через отрицание? Что они, черт побери, собираются отрицать? Ага, ага, противоречия! Не плохо. Ясно, что противоречия нужно отрицать. Всюду должно царствовать единодушие, гармония.
Все завертелось у комиссара в голове, и ему показалось, будто завертелась сама его бритая голова.
— Вы из Рабочего культурно-просветительного общества! И хотите устроить лекцию об этой самой, ну... — он заглянул в бумажку, — диалектике? Так, так. Но почему именно о диалектике, а? Неужели у вас не нашлось ничего лучшего? Почему бы, например, не прочитать лекцию о кроликах? Я имею в .виду — о разведении кроликов. Это гораздо полезнее. Вы знаете, чего пожелал один французский король своему народу? Чтобы каждый гражданин имел на обед курицу. А у нас курицу заменит кролик. Это вкусно, а из шкурок можно шить ушанки. Кроликов легко разводить. А рабочие ленятся. Нужно бы научить их, объяснить, что и как. Так. А диалектика? Разве она кого-нибудь накормит? Это, знаете ли, для профессоров. Чего вы зря возитесь с ней! Только головы морочите рабочим. Выйдут, знаете, утром на работу, а головы гудят. Махнут рукой на ваше культурно-просветительное общество, а заодно и на всю культуру. «Скучная материя», — подумают. А как можно без культуры? Нет, культура должна существовать! Для всех, а не только для профессоров. Этого желает и наше правительство. Так что... Ну? Остаетесь при своем? Настаиваете?
— Значит, вы отказываете нам в разрешении? — спросил Пауль.
— Захочу — откажу, захочу — дам. Ваша диалектика? Да... О самом мышлении... О развитии мышления? В конце концов, можно, пожалуй, а? Господь с вами, валяйте! Но своему оратору скажите... Кто читает лекцию? Ага, доктор Милиствер. Этот врач больничной кассы? Скажите ему, чтобы он поменьше говорил об этих самых противоречиях. К чему, если диалектика их отрицает? Не правда ли? И поменьше о самом отрицании. Побольше позитивного! С одним отрицанием далеко не уедешь. Так что потрудитесь обойтись без противоречий и отрицания! Я пришлю на лекцию своего представителя. Учтите. Понимаете?
Он взял из стаканчика толстый синий карандаш и на уголке заявления написал: «Разрешаю». Начальная буква подписи была огромной, а росчерк напоминал щелкающий бич.
Когда Пауль в приподнятом настроении отправился к Милистверу, чтобы сообщить ему приятную новость, тот, против ожидания не выказал особой радости. Даже смешной
рассказ о полицейском комиссаре в роли философа не вызвал у него улыбки.
— Да, но - нерешительно произнес он, бросив взгляд на стопку книг, громоздившуюся на столе я, право, не знаю...
— Чего вы не знаете?
— Сумею ли прочесть лекцию...
— В чем дело? Почему не сумеете?
— Я не уверен, справлюсь ли с этой темой.
— Что за разговор! Ведь вы же сами предложили именно эту тему.
— Предложил, это верно. Но теперь я вижу, что, кажется, переоценил свои силы. Тема очень сложная и без большой подготовки к ней не подступишься... Может, найдете кого-нибудь другого...
Пауль рассвирепел: теперь, когда уже удалось преодолеть самые большие препятствия, Милиствер вздумал саботировать! Просто свинство! А с каким восторгом он ухватился вначале за эту мысль! Как ненавидел сейчас Пауль людей, которые, быстро загораясь, в первом порыве готовы горы сдвинуть, а потом быстро угасают и отступают перед трудностями. Хотя он мало знал Милиствера, он готов был и его причислить к подобному сорту людей. К такому легкомыслию Пауль относился тем более нетерпимо, что и у себя замечал порой этот недостаток.
— Делайте со мной, что хотите, — извиняющимся тоном продолжал Милиствер, — но так быстро я не смогу подготовиться. Нельзя ли отложить лекцию на недельку, другую? Вы и сами видите, как я занят.
— Значит, вы попросту решили подвести нас? — язвительно спросил Пауль.
— Нет, боже упаси! Но может быть, вам удастся заменить пока эту лекцию другой? Недели через две, да, тогда пожалуйста. К тому же тема моего доклада такова, что не мешало бы обсудить ее сначала в более узком кругу!..
— Никакой отсрочки и никакого обсуждения в более узком кругу! — решительно возразил Пауль. — Вы должны сдержать слово, и точка.
Пауль не шел ни на какие уступки. Атмосфера этой категорической необходимости, видимо, как раз и нужна была Милистверу, чтобы со всем усердием приняться за подготовку к лекции, заимствуя время у ночей. Он перестал возражать и соглашался на все.
Пауль взглянул на часы. Он снова опаздывал на работу. Нужно было спешить.
На своем рабочем столе он нашел пачку рукописей, за корректуру которых сразу же пришлось приняться. Одна статья была посвящена Рабочему культурно-просветительному обществу. Кровь ударила Паулю в голову* когда он начал читать ее. Там было написано* будто «салонные коммунисты» в последнее время снова подняли голову и пытаются использовать в своих интересах недавно основанное Рабочее культурно-просветительное общество. Там они выступают с речами и докладами, подрывая существующий строй, религию и мораль. К счастью, сами рабочие невысоко ценят подобные выступления, зато с нетерпением ждут докладов на темы, более близкие к жизни, например, о социальном законодательстве, о конституции, о рабочей палате. Нужно наконец, оставить в покое всевозможные диалектики, которые не по зубам даже профессорам философии и потолковать уж лучше о таких практических предметах как разведение кроликов, домашнее приготовление кефира и прочее. Пауль почувствовал, как сердце его заколотилось. Он еще раз прочел статью и самовольно принялся сокращать ее. Пусть поднимают потом крик, если угодно.
Кто мог быть автором этой пачкотни? Судя по почерку Муйдре. Разговор о кроликах сразу раскрыл все карты. Оставалось лишь неизвестным позаимствовал ли Муйдре эту тему у полицейского комиссара или тот у Муйдре.
Каждый раз когда мальчик приносил из типографии пачку новых гранок Пауля пронизывала горячая дрожь. Кто знает какая еще гадость содержится в них? И нужно же было чтобы именно ему Паулю приходилось следить за тем чтобы во все эти бредни и фальшивки не закралось опечаток? Нет, придется поискать более чистой работы.
Он отправился к Рут, чтобы излить ей свое сердце. Еще издали увидев свет, проникавший в вырезанные в виде сердечка отверстия в ставнях ее комнаты он повеселел и прибавил шагу.
В маленькой комнатке Рут сидел Пийбер... Он так уютно уселся в мягком кресле что здороваясь с Паулем даже поленился приподняться.
Рут сразу заметила дурное настроение Пауля как умела постаралась улучшить его. Она принесла чаю варенья печенья зажгла вместо холодноватого верхнего освещения настольную лампу под кремовым абажуром погружавшую комнату в приятный мягкий свет и ласково поглядела на Пауля.
- Вы уже знаете новый состав правительства? — спросил Пауль.
— А вы? — ответил Пийбер вопросом.
Он сгорал от любопытства. Даже кусок печенья застрял у него во рту а рука с чашкой чая опустилась на колени.
Услышав, что ничего собственно не изменилось кроме нескольких имен он почувствовал разочарование. Как же
так? Ведь можно было ожидать ослабления нынешнего режима?
Он задумался, и губа у него отвисла.
— Но все же, — произнес он наконец, — премьер-министр и министр иностранных дел — эти руководящие силы в правительстве — новые. Тем более что они побывали в Москве, где подписали пакт. Не верится, чтобы они относились недоброжелательно к Советскому Союзу. Может быть, это все же означает перемену курса?
— Не верится, говорите вы ? Ожидаете изменения курса? Ошибаетесь, господин Пийбер, глубоко ошибаетесь! Вам хорошо должно быть известно, кто эти новые люди. Министр иностранных дел? Найдется ли хоть одно иностранное правительство, перед которым этот человек не пресмыкался? А военный министр ? Тот самый начальник штаба, который 'нынешним летом запродал нашу армию генералу Халд еру? Или новый министр промышленности и торговли Потерман? Козел' в огороде! Мастер махинаций, мошенник' с судимостью—чего вам еще? Недурной букет, нечего сказать! Какого же вы ожидаете нового курса? Наоборот, как бы еще крепче не сжали клещи!
Понимая, что Рут сочувствует Риухкранду, Пийбер не стал спорить. Он согласился, что следовало действительно образовать более радикальное правительство, так как народ едва ли останется доволен данным составом.
— Это просто издевательство над народом! — воскликнул Пауль. — Народ воспринимает это как вызов!
Ему не понравилась уступчивость Пийбера, ему хотелось вызвать его на спор, раздразнить, рассердить его, чтобы он убрался отсюда и они с Рут остались одни.
Однако Пийбер уютно сидел в глубоком кресле и даже не думал уходить. Вежливо поблагодарив он принял из рук Рут новую чашку горячего чая и принялся неторопливо размешивать его.
— Вы знаете Муйдре, Виллибальда Муйдре? — спросил вдруг Пауль.
— Знаю. А что?
— Если не ошибаюсь, он ваш хороший друг?
Пийбер не знал, к чему клонит Риухкранд, и промямлил в ответ что-то неопределенное:
— Друг или...
— Всегда отлично одет. С хорошим вкусом. Вежливый. Пишет хорошо. Тонкая штучка во всех отношениях. Не правда ли?
— С дамами изысканно вежлйв, — дополнил Пийбер аттестацию Пауля. — Безупречен, ничего не скажешь. К тому же пишет в хорошем стиле. Позавидовать можно.
— Тем лучше, - сказал Пауль. - У меня к вам просьба. Когда вы его увидите, скажите ему, что от него с нетерпением ждут одну статью. Именно — о разведении кроликов.
Губы Пийбера растянулись в улыбке. Рут удивленно взглянула на Пауля.
— Да, серьезно, о разведении кроликов. Он же специалист по этой части.
— Не слыхал. Муйдре - и кролики?
— Вот именно. Значит, вы напомните ему? Только непременно! — попросил' Пауль так серьезно и настойчиво, что улыбка Пийбера сделалась неуверенной, как будто он увидел перед собой свихнувшегося человека, с которым следует соблюдать осторожность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56