— Пусти! Как они сюда попали? Чего им от тебя нужно? Гони их! Сейчас же! Пошли вон!
Он долго еще кричал. Но все это не произвело ни малейшего впечатления, и тогда, выхватив браунинг, он погрозился отправить на тот свет всех, кто не уберется сейчас же.
— Спрячь револьвер! — уговаривал его отец, боязливо прячась за лавром.
— Что это ты, малец, тут разыгрался! - сказал вдруг Саар и, схватив кайтселийтовца сзади, так сжал его руку, что револьвер упал на ковер. Саар ногой отшвырнул оружие, так что оно полетело к Риухкранду. Тот со своей стороны поддал ногой.
Наконец молодой Винналь вырвался и побежал в столовую, чтобы привести себе подкрепление, но тот, с которым он только что беседовал и выпивал, уже исчез.
- Не обращайте внимания, парень немножко выпил, — извинялся Винналь, провожая рабочих в переднюю и стараясь поддержать любезный тон. — А рабочим можете сказать, что принципиально я ничего не имею против их требований... Но придется немножко подождать, немножко подождать...
Когда делегаты ушли, Винналь поднялся на второй этаж.
Фердинанд в расстегнутом френче, подложив руки под голову, валялся на кровати, вытянув одну ногу на одеяле, а другую свесив с кровати.
- Ишь, бездельник, развалился, даже грязные сапоги снять не догадался! Выдрать бы тебя ремнем, мальчишка этакий, за то, что пьяный мешаешься не в свое дело!
Сын что-то проворчал вначале, но когда старик еще- более ожесточенно принялся за него, он рассвирепел и вскочил с кровати.
Вспыхнула одна из тех частых ссор между отцом и сыном, когда оба бросали друг другу в лицо все, что приходило в голову.
- Ты что за барин? - кричал сын отцу. Выскочка ты глупый, больше ничего. Рабская кровь у тебя в жилах. И весишь ты ровно столько, сколько весит твоя мошна. Отними ее, что останется? Пустая оболочка? А вот я!..
И сын с пеной у рта принялся бахвалиться и превозносить себя.
Отец терпеть не мог, когда сын так задирал нос.
- Если бы я был так же груб с людьми, как ты, чего бы я добился? Ничего. А теперь смотри... Такого, как я, с огнем не сыщешь. Хоть школьной премудрости я и не набрался, но умнее, чем другой с университетским образованием. Умею обходиться с людьми. На свой любезный манер я из каждого выжму все до последнего. А ты? Что ты такое? Дармоед, кутила, мастер только в горло вцепиться каждому!
- Говори, говори что хочешь, но не оскорбляй честь моего мундира. Ты трясешься над своим имуществом, но знай: в этом мундире я спасу и отечество, и твое имущество...
- Хватит бахвалиться! Вот еще спаситель имущества нашелся! Лучше скажи — что за дела завелись у тебя с Мутли? Весь город смеется и злорадствует надо мной. Хорош спаситель имущества!
- А что, если я полажу с Мутли? - спокойно спросил молодой Винналь, закуривая папиросу.
Вплотную подступив к сыну, старик злобно взглянул на него.
— Если ты, парень, опозоришь имя Винналя, то... то... я тут же пристукну тебя, как щенка! Для тебя, как видно, ничто не свято! Ни имущество, ни деньги! Нет у тебя почтения ни к родному отцу, ни к другим людям! Подумай, как ты в мой день рождения обошелся с посторонней женщиной!
— С какой женщиной? С этой девкой из бара? С Астой? — Фердинанд расхохотался. — Тебе ее жалко стало, да? И к чему ты вообще позвал сюда эту девчонку? Хотелось, наверно, показать другим: глядите, мол, я еще мужчина хоть куда! Видел я, как она тут хвостом вертела. Ну, я ей и указал ее место, пусть не разыгрывает здесь королеву красоты.
Винналь вдруг умолк и, как пустой мешок, свалился на стул. Он почувствовал смертельную усталость. Когда сын подал ему воды и старик снова обрел дар речи, он принялся плакаться: никто его не понимает, семьи у него нет - жена, та давно умерла, дочь избегает отца с тех пор, как вышла замуж и не сразу получила данное, а сын, тот только и делает, что лается с ним, точно собака с чужого двора.
Эти сетования подействовали: Фердинанд сделался более сдержанным. Он упрекнул отца лишь в том, что тот слишком мягок с рабочими и легко уступает им. Придись ему, он бы показал, как нужно выдубить шкуры этим бунтовщикам. Навытяжку должны они стоять перед ним, как солдаты перед офицером, и открывать рот лишь для того, чтобы гаркнуть: «Так точно!» А то они совсем обнаглели. Во всем виноваты советские базы...
— Но я тебе говорю, старина, дни этих баз сочтены. Не забудь, перед тобой стоит начальник кайтселийта, и уж он свое слово сдержит... Эти гадючьи гнезда будут молниеносно ликвидированы в один прекрасный день. И тогда посмотрим...
Старый Винналь встрепенулся.
— Так-так-так! Это бы чертовски хорошо, но... Кто с этим справится?
— Ты думаешь мы не справимся с их картонными танками? Мы? Пустяки! Честное слово, полдня, не больше..
— Зря голову в огонь совать тоже не стоит.
— Не учи военного человека. Обдумали мы уже все это. К Эрмсону в деревню мы ездили не только кутить. Только тссс! Смотри, не болтай об этом!
Винналь с умилением поглядел на сына. Чертов парень этот Ферди!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Уходя от Винналя, Саар кипел гневом. Не обращая внимания на валивший сверху мокрый снег, ругаясь про себя, он первым поспешил к воротам.
Пауль тоже выглядел угрюмо. Как охотно он надавал бы пощечин молодому Винналю. Подняв воротник пальто, нахлобучив кепку, он размашисто шагал позади Михкеля.
Вардье, уже обретшему вновь душевное спокойствие, захотелось ободрить расстроенных товарищей. Экая, подумаешь, важность, есть из-за чего огорчаться! От Винналя и нельзя было ждать чего-либо лучшего. Ускорив шаг, Вардья нагнал остальных и, притронувшись к руке Пауля, остановил его у самых ворот.
— Вот погляди! - сказал он, указывая на позолоченные инициалы на воротах. — Ведь это мои инициалы! А. В. — Ааду Вардья. Не так, скажешь? Как думаешь, не перебраться ли мне сюда со всей своей семейкой? Домик недурен, места хватит...
Пауль угрюмо усмехнулся. Он хорошо знал, в какой жалкой квартире жил Вардья. В сущности это была не квартира, а одна-единственная комната в дворницкой, перестроенной из сарая. Каждого, кто входил -в эту комнату, обдавало запахом сырости, жареного лука и детских пеленок. Пауль вспомнил ребятишек, шумливой стайкой окружавших возвращавшегося домой отца, словно голодные птенцы с разинутыми клювами. И им на самом деле кое-что перепадало — кому конфета, кому пряник, кому булка. Вардья умел забавлять ребят и, несмотря на свою тяжелую жизнь, ухитрялся всегда оставаться веселым. Он не любил говорить о своих заботах и горестях, зато уделял много внимания чужим делам. Его готовность постоять за товарищей, его непоколебимая вера в победу трудящихся, не покидавшая его даже в самые трудные времена, поддерживала бодрость в каждом, кто имел с ним дело.
Пройдя несколько шагов рядом с Паулем, Вардья тоже умолк. Видно, и его тревожило что-то, о чем Пауль не догадывался, да и не стал расспрашивать.
Промокнув насквозь, они наконец дошли до Рабочего дома, где их дожидались Таммемяги и Кыйв, председатель местного совета профсоюзов.
— Ну как? — угрюмо спросил Кыйв.
— Отлично! — с веселой улыбкой ответил Вардья. — Чем только нас не потчевали — вином, пивом, даже икрой и копченым угрем...
— А результаты? — продолжал Кыйв свои расспросы. Он отличался серьезностью и не любил шуток,
Вардья собрался ответить ему в прежнем тоне, но Саар, швырнув свою мокрую шапку на стол, перебил его.
— Скорее рака острижешь, чем от такого получишь ясный ответ. Извивается, словно змей. В конце концов пригрозил, что всех рабочих к черту выгонит.
— Это мы еще посмотрим, — хмыкнул Кыйв.
Угрозу Винналя здесь не приняли всерьез, но все же
она была наглым издевательством. На нее необходимо ответить встречным ударом. Но как?
— Скоро Октябрьские праздники, — сказал наконец Таммемяги. — Если рабочие отказались подписать поздравительную телеграмму Винналю, то пусть теперь покажут, как они относятся к поздравительной телеграмме советскому правительству.
— Это мы организуем! — воскликнул Саар.
— Да, но все это должно произойти безо всякого давления, от чистого сердца, — заметил Кыйв.
— А как же иначе? Об этом и напоминать нечего.,.
Пока другие обсуждали создавшееся положение и намечали ближайшие шаги, Вардья сидел на подоконнике, рассеянно прислушиваясь к их речам, как человек, которого что-то тревожит.
— Ну, а ты что думаешь обо всем этом? - обратились наконец к нему.
— Ах, я? У меня тут... одна вещь...
Он спустился с подоконника, опустил руку в карман и подошел к остальным.
— Браунинг? Что ты собираешься делать с ним?— удивленно спросил Таммемяги.
— В том-то и дело, что я и сам не знаю. Полетел он мне вдруг под ноги, я нагнулся, поднял, сунул- в карман. Вот он. Не догадался отдать вовремя, а теперь не знаю — отнести, что ли?
— Этому олуху? — вскричал Пауль. — Ни за что!
Он рассказал, что произошло у Винналя, и закончил:
— Старик, схватившись за голову, убежал в .угол, а молодой Винналь как раз отбивался от Саара. Кто мог увидеть? Даже я не заметил, как эта штука попала к тебе в карман.
— Вернуть врагу оружие? Ни в коем случае!—подтвердил и Таммемяги.
— Но если начнут искать и найдут? — нерешительно произнес Вардья.
— Об этом беспокоиться нечего, — сказал и Кыйв. — Сунь его обратно в карман. Пригодится. Ты сам сообразишь где его спрятать.
Когда другие ушли, Пауль задержался в Рабочем доме. Предстояла репетиция «Врагов». Репетицию нельзя было начинать, потому что некоторые участницы спектакля, в том числе и Рут, были еще заняты в женском кружке громкого чтения.
Занятия кружка происходили в первом этаже, в небольшой комнате, где читали и обсуждали «Мать» Горького. Каждая из женщин принесла с собой рукоделие, одна вязала, другая шила, и все слушали внимательно.
В углу; за маленьким столиком, на котором стоял графин со стаканом, восседал лысый представитель полиции, прозванный рабочими Круглым Сыром. Покручивая усы, время от времени засовывая в рот кончик, он пялил глаза на более миловидных женщин или мирно дремал.
Уже в вечер первой читки он выразил досаду: «У вас там свой Горький. А я? Где мой «горький»?»
Указание было сделано прямо-таки оглоблей, и чтобы Круглый Сыр не придирался к каждому слову и не запретил читки, к нему на стол поставили графин с водкой. От этого сам он стал значительно любезнее, но веки его отяжелели. Время от времени приподнимая их, он делал глоток, прислушивался к тому, что говорили, и, подняв указательный палец, поучал:
— Смотрите у меня, цыпочки, чтобы не было болтовни о политике!
И голова его снова опускалась на грудь. Кто знает, притворялся ли он сонным или действительно наклюкался.
Когда кружок кончил свое занятие, участницы спектакля поспешили наверх, где должна была начаться репетиция. Круглому Сыру тоже пришлось карабкаться наверх.
— Внизу Горький, здесь опять Горький, — ворчал он. — Не понимаю, что вы ему так поклоняетесь.
Сначала он старался быть начеку, но потом все же задремал. Да и к чему слушать, раз актеры произносили то, что стояло в книге и что подсказывал суфлер. К тому же режиссер частенько прерывал действие словами: «А ну-ка, повторим это место!» Это было скучно, и Круглый Сыр зевал так, что трещали челюсти. Вскоре он вытянул ноги, раскинул на спинках стульев руки и закрыл глаза. Лишь временами он, точно спящая собака, издавал глухое ворчание.
Недавняя сцена встречи Винналя с рабочим, как наяву, стояла перед глазами Пауля, и он еще острее чувствовал, насколько актуальна пьеса Горького. Сколько общих черт между Захаром Бардиным и Винналем, который тоже ведь разыгрывает перед рабочими либерала и миротворца! Ведь и он старается мягко стлать, чтоб тем жестче эксплуатировать рабочих. Видя, что Круглый Сыр задремал, Пауль с увлечением принялся добираться до истинной сути Захара, с особенной горячностью нападая на его либерализм, который маскировал хищническую природу этого человека. Мало ли вокруг такого же усыпляющего либерализма? Он присущ и многим нашим интеллигентам, правда, в видоизмененной форме.
Но ведь подобное миролюбие — это не что иное, как замазывание классовых противоречий, оно ведет к двуличию и даже предательству!
Как только в пьесе встречались места, перекликавшиеся с сегодняшним днем, Пауль старался примерами из действительной жизни сделать исполнение их еще более ярким. Он заставлял повторять отдельные сцены и фразы, поправлял актеров, пока не был уверен, что теперь места эти поняты по-настоящему и произведут должное впечатление.
Но только что пришедшие с работы актеры, которым завтра опять предстояло рано утром спешить на работу, уставали от разъяснений и повторений, смотрели на часы, зевали, им хотелось домой.
— Давай покороче! — вдруг крикнула Рут Паулю, когда тот снова пустился в пространные комментарии, которых никто уже не слушал.
Раньше она никогда бы не решилась таким образом прервать его речь, но теперь у нее зародилась легкая неприязнь к Паулю. Дело в том, что Пауль при всех основательно покритиковал ее исполнение, и Рут это восприняла как личную обиду. И теперь ей казалось, будто Пауль настолько восхищен собственным красноречием, что весь мир, а в том числе и Рут, его вообще не касается. Пауль хочет казаться очень умным и . важным, он красуется и кокетничает своим- влиянием, и больше ничего...
Неожиданное вмешательство Рут так смутило Пауля, что он тотчас же прекратил свои разъяснения. Теперь и он почувствовал себя оскорбленным.
На улице Пауль, который уже понял> скрытую причину недовольства Рут, постарался обосновать и защитить свой взгляд на ее игру.
Но ею все сильнее овладевал дух противоречия.
— Я ведь не раз тебе говорила, что не справляюсь со своей ролью! Одного желания мало. Я не смогу играть так, как ты хочешь. Тем более что я должна изображать актрису. Найди вместо меня другую исполнительницу!
— Поздно теперь говорить об этом! — раздраженно ответил Пауль.
— Но не поздно осознать это?
— Разве это улучшит твою игру?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56