Он прошел в свой кабинет, где уже расположился гость. Виллему сразу бросились в глаза высокие оленьи унты на ногах Шефера.
— Надеюсь, что я не наслежу в вашей комнате, — сказал гость, фамильярно протягивая руку. — Я издалека, господин доктор. Я прибыл с севера и привез вам оттуда письмо.
И гость принялся обшаривать свои карманы.
— Но прежде всего примите устные приветствия от ваших знакомых с того берега залива. От господина Муйдре, от вашего шурина и от других...
— Благодарю, благодарю. Вы прямо из Финляндии?
— Из Финляндии, но не прямо. Вас это удивляет? Я не люблю сидеть на одном месте. Особенно сейчас. Да, из Финляндии. Не впервой мне приходится ездить туда. По правде говоря, мне этот народ нравится гораздо больше, чем вы, эстонцы.
Грубая откровенность гостя не задевала Виллема, он тоже не питал уважения к своему народу: маленький, жалкий, убогий народишко. «Мрачная, как проклятие, история, немощное, раздавленное племя, болотные березы, кривые и понурые, уходящие корнями в трясинную топь», - вздыхал он не раз.
Биллем сел и, пытаясь подражать непринужденности и развязности гостя, положил, словно американец, ноги на полку под столом и сунул в рот папиросу.
— Вы, наверно, спросите — почему? — продолжал гость. — Сейчас отвечу. В вас меньше В1иЬо1, чем в этих финнах.
Биллем улыбнулся. Расово-почвенная идеология гостя не совсем подходила к его культу абстрактного духа, - но что из того?
— А кроме того, — продолжал Шефер, — их молодежь нам гораздо ближе, чем ваша; ей больше приходилось жить и учиться в наших трудлагерях. У нее нет к нам недоверия. Я там чувствую себя как дома. Там умеют разжечь вражду и ненависть к коммунистам. Но это я говорю вам так, приватно. Вы ведь знаете, что официально... Договор. Что поделаешь? Ах, да, письмо, письмо...
Еще раз обшарив карманы, он пошел в переднюю и, найдя письмо в кармане своей бараньей шубы, вернулся.
Биллем сразу узнал на конверте почерк Муйдре. Уж не жене ли адресовано письмо? Нет, ему все же.
— Значит, вы прибыли с самого фронта? Интересно! Расскажите же — каковы перспективы?
1 Кровь, почва.
— Перспективы? О, наилучшие, наиблестящие!
Шефер принялся расписывать эти перспективы такими
радужными красками и с таким увлечением, что Биллем, забыв о письме, слушал его разинув рот. Сплошь-мощные удары и небывалые победы! Задор драки так велик, что мороз никого не беспокоит, хотя холода там отчаянные: плевок замерзает на лету. Со дня на день можно ожидать событий колоссальной важности!
— Как только на Западе заключат перемирие, армия врежется в Россию, словно нож в масло! — хвастливо заключил Шефер.
— Что вы говорите! — воскликнул Биллем.
— Честное слово!
— Неужели это возможно?
— А почему бы и нет? Рассудите сами: какой смысл англичанам и французам воевать с нами?
— Но англичане все же показали себя джентльменами по отношению к полякам. Сдержали слово.
Шефер презрительно хмыкнул.
— Поляки? С этой расой сентиментальничать нечего! Боже милостивый, где они теперь, эти ваши поляки? Где их Польша? Слава богу, что там хоть нашлось жизненное пространство для репатриированных из Прибалтики немцев... Англичане? К чему нам истреблять друг друга? Как будто у нас нет общих врагов? Или французы? Какой смысл нам воевать с ними ? Они ведь показали, что могут сами справиться со своими коммунистами. Нет, они заслуживают перемирия. Особенно теперь, когда они помогают Маннергейму. Ради него они даже загрузили полностью свои военные заводы...
— Разве их военные заводы не работали во время войны? — спросил Ките, подумав, что Шефер решил просто блеснуть парадоксом.
— Работали, но не на полную мощность. Ничего удивительного: во французском правительстве наших сторонников больше, чем вы полагаете. А где их нет? Они есть даже у вас в правительстве.
Все же речь о перемирии показалась Китсу сомнительной. Врет ли Шефер или у него имеются закулисные сведения? Последнее представлялось более правдоподобным, потому что Шефер уже принялся распространяться о стратегических планах финнов с такой уверенностью, словно побывал в их генеральном штабе.
— Конечно, — сказал он, — финны взяли на себя очень тяжелую задачу. Но они не одиноки. Когда они осенью затягивали переговоры в Кремле, то у них были для этого основания. Им нужно было заручиться гарантиями в Германии, в Англии, во Франции, в Америке. И они получили эти гарантии.
— Вы говорите, даже в Германии?
— А как же ? У нас нет основания откалываться от других. Разве еще в Мюнхене нам не продемонстрировали достаточно доброй воли? Отчего бы теперь не продолжить это сотрудничество в Хельсинки?
Шефер с жаром стал объяснять, насколько важен Северный фронт, который скоро охватит и Прибалтику и к которому затем присоединится на юге другой фронт, Кавказский. Таким образом, Россия будет зажата с двух сторон в тиски. А заботу о Центральном фронте возьмет на себя Германия. О, финнов поддерживают вовсе не ради их прекрасных глаз! Однако сама помощь колоссальная! Американцы и англичане посылают пропасть оружия, танков и самолетов. В порту Франции со дня на день ожидают отправки пятьдесят тысяч моторизованной, пехоты. Их перебросят через Норвегию. Гитлер, безусловно, учтет эту готовность к жертвам.
Шефер воодушевился. Во время разговора он не мог усидеть на месте и все время вскакивал.
— А как англичане? — спросил Биллем.
— Англичане? В ближайшее время в Финляндию прибудут сто тысяч англичан! Сами теперь видите, куда переносится центр тяжести войны! Договор нас пока связывает, конечно. Впрочем, он нам не очень-то помешает. Всякий договор имеет силу лишь до тех пор, пока его не разорвут.
Ките спустил ноги на пол. Ему тоже не сиделось спокойно, он покашливал и, не переставая, курил. Н-да, сто тысяч англичан прямо тут, под самым боком! Это вам уже не шуточки, черт подери!
Биллем поставил на стол вермут и четырехгранную бутылку шотландского виски.
— Какого вам налить?
Гость указал на вермут.
— Предпочитаете наше отечественное?
Гость улыбнулся.
— Что там отечественного? Разве что бутылка да этикетка. Верней даже одна бутылка, потому что фирма тоже немецкая — «Лушер и Матизен».
Китса слегка задело такое высокомерное отношение к качеству вина.
— А вы не знали? Я вижу, вы профан в торговом деле.
Шефер пустился в объяснения. Здешние немецкие
виноделы посылают свой «вермут» в Италию «для очистки». На самом деле в Италию отправляются бочки с чистой водой, а возвращаются они с настоящим вермутом «Мартини и Росси». Так фирме удается избавляться от пошлины и наживать на этом бешеные деньги.
— Это же надувательство?
— Нет, это коммерция... А что вы будете пить? Все держитесь английской ориентации?
Да, Ките держался виски с содовой.
— За наше будущее сотрудничество! Но разрешите узнать — где ваша супруга?
Какими ничтожными показались теперь Виллему недавние капризы жены! Сущее ребячество! Боже мой, что только происходит и еще может произойти на свете, а они тут препираются друг с другом! Белла! Где Белла?
Биллем побежал в соседнюю комнату. Белла как раз продевала в уши золотые серьги с конусообразными подвесками. На ней было зеленое шелковое платье, еще сильнее подчеркивавшее ее бледность и хрупкость.
— Выходи же наконец, доктор Шефер ждет. Знаешь, какие новости привез нам наш далекий гость из Финляндии?
— Из Финляндии? В самом деле?
— Ну, хватит наряжаться. Идем, идем!
Когда Белла вошла и, прищурившись, взглянула сквозь ресницы на гостя, тот сразу вскочил, чтоб приложиться к ее ручке. Белла приняла светски-невозмутимый вид. Но едва она заметила на столе конверт и узнала почерк Муйдре, как ее возбуждение прорвалось наружу. О, письмо? Уж не ей ли ? Нет, Виллему.
Пока Шефер беседовал с Беллой, Биллем взял со стола конверт и подошел к окну. В конверте оказались две корреспонденции для газет, несколько фотоснимков и, наконец, письмо к Виллему. Это было сплошное «ура» от начала до конца. Муйдре писал о разных похождениях и переделках, о громадных вспомогательных войсках, которых ждут со дня на день. В небольшом постскриптуме, написанном, очевидно, на другой день, сообщалось о смерти У но Эрмсона. Их компания обнаружила в какой-то деревне запасы спиртного. Было .немало выпито, немало съедено оленьей ветчины и шведского хлеба — словом, пили и- веселились на славу. Никто не заметил, как маленький Эрмсон исчез из дому, но утром его обнаружили на снегу. Он замёрз и обледенел, как сосулька.
На полях была приписка, сделанная рукой Винналя: пусть эта история останется между ними, а генералу нужно сказать, что сын его умер героем в схватке с вражескими разведчиками...
— Ты помнишь У но Эрмсона? - спросил Биллем Беллу.
— Как же! Я еще танцевала с ним на новогоднем вечере. А что?
— Он умер.
— Умер? В самом деле? Мир его праху. А Муйдре? А Ферди?
- От господина Муйдре я и привез это письмо, - вмешался Шефер. - Мы с ним провели вместе ночь в веселой компании. На трезвую голову это смирный, тихий человек, но стоит парню выпить, как ему сам черт не брат. И, говоря между нами, вот юбочник! Боюсь только, что в жилах у него частица еврейской крови. Смуглый, курчавый, в глазах маслянистый блеск... Во всяком случае, он подозрителен Такие портят северную расу...
Белла покраснела. Биллем торжествовал: антисемитизм Шефера пришелся весьма кстати.
Выпили в память Уно Эрмсона.
- Не позвонить ли тебе, Вильям, генералу? Может, он еще и не знает о смерти сына.
Сообщать о смерти не легко, даже по телефону,
- Господин генерал... Я получил известия... о вашем сыне... - запинался Ките.
- Прекрасно, прекрасно!
Биллем начал подбирать слова, но из трубки послышался приказ:
- Немедленно заходите ко мне! Через час я уезжаю в деревню. Жду вас.
Биллем не успел ничего больше сказать. Разговор внезапно закончился, и ему пришлось повесить трубку,
- Ну? Ты ничего не сказал ему?
- Он пригласил меня сейчас к себе.
Из вежливости Шефер хотел тотчас уйти, но сообща было решено, что он подождет возвращения Виллема от генерала.
После того как Биллем ушел, Белла пустила в ход все свои чары, чтобы понравиться гостю, Результаты не замедлили сказаться. Несмотря на близорукость, Белла все же увидела, как взгляд молодого гостя поднялся от ее остроносых туфель к шелковым чулкам, скользнул по стройным коленям, задержался на накрашенных губах и остановился на ресницах, ища ответного взгляда. Разговор сейчас же оживился. Едва Белла принялась жаловаться на свою печальную судьбу, как Шефер тотчас же выказал готовность утешить ее.
- Как я обрадовался, найдя здесь таких превосходных людей, как вы!сказал он. — Поверьте, вы заслуживаете большего, чем думаете. Мне будет искренне жаль, если вы тут станете жертвой будущих событий... Этого не должно быть!
Когда Гитлер оккупирует Прибалтику, то Китсам в случае возможных недоразумений нужно будет лишь намекнуть на свое близкое знакомство с Шефером. У него самые лучшие связи. Представьте себе, недавно он виделся с самим зятем Геринга, которому передал привет от здешнего немецкого посла! Этот зять служит в финской авиации!
- Кстати, как живет профессор Кянд? Я слышал от господина Штейнгарта, что он совсем сбился с правильного пути.
Белла принялась рассказывать. Она выложила все, что знала, и даже сверх того. Не только о профессоре Кянде и его дочери, но и обо всех тех, с которыми Шефер познакомился однажды у Кяндов. По настоянию Шефера ей пришлось рассказывать обо всем этом очень обстоятельно.
- Почему это вас так интересует? - вдруг спросила Белла.
- Я, знаете ли, хочу написать роман о здешней жизни. Хочу дать правдивые портреты отдельных людей, которых встречал. Каждая деталь меня радует.
В то время как Шефер дружески болтал с Беллой, подбивая ее на сплетни о всех знакомых и незнакомых, Биллем спешил к генералу Эрмсону.
Ему даже не предложили сесть. Генерал собирался принять от него рапорт, стоя посреди комнаты. В присутствии этого дородного лысого человека смелость Китса улетучилась, и взгляд его, скользнув в сторону, остановился на оконных стеклах, на которых мороз нарисовал листья папоротника, звездочки и узоры.
- Ну, о чем же вам пишет мой мальчуган? Вам он, негодяй, пишет, а мне - нет.
- Я получил вести не от вашего сына, а о вашем сыне, - сказал Ките очень серьезным тоном.
- Плохие?
Ките промолчал. Взгляд его снова метнулся к окну.
С грохотом, от которого задрожали окна и стены, по улице проехал грузовик. Казалось, будто прошел танк.
- Понимаю, - произнес Эрмсон, тоже глядя в сторону. - Я старый солдат. Никогда не трусил. Говорите прямо. Он пал?
- Да, пал.
Это было не совсем то слово, ну да ладно.
На лице Эрмсона ничто не шевельнулось.
- Мне еще не сообщали об этом. Могу ли я вам верить? Расскажите: где, как, когда?
Эрмсон сел, предложив сесть и гостю.
Говорить ли все? После того как было произнесено слово «пал», стоит ли рассказывать о том, что сын генерала замерз спьяну? Нет, к чему эта прозаическая версия, если легенда возвышает и утешает?
- Ваш сын погиб геройской смертью! - патетически воскликнул Ките.
- Я знал это! — с чувством ответил генерал. - Так и следует умирать! Тогда есть смысл в жизни!
Ките пришпорил свою фантазию. Уно был ранен в стычке с отрядом вражеских разведчиков... Он остался один на снегу... Враги приблизились, решив, что он мертв. А Уно ? Истекая кровью, он хватает закоченевшей рукой гранату и швыряет ее в гущу врагов, а другой гранатой взрывает себя.,.
— Молодец, сынок, молодец! — растроганно восклицает генерал, словно видит перед собой сына живым. — Иначе ты и не мог поступить! Только так, только так, мой сын! Будь примером для других! А вы ступайте и тотчас напишите в газеты! Вы человек пишущий и знаете, как это сделать получше.
Ките пролепетал в ответ, что он не журналист и не газетчик, что, может быть, этим займется кто-нибудь другой.
— Что я слышу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56