то одно, то другое видение представало перед моими глазами.
Этот овраг прилегал к полигону. Вдоль него раньше тянулась конюшня... У покрытого высохшим навозом подножия склона валялась знакомая зеленая кадка... Пока пальма катилась вниз, ее ветки накрутились на кадку, поломались, обтрепались... Разорванные, напоминающие тряпки, они валялись тут и там. На оголенном стволе их оставалось всего несколько, но и те обмотались вокруг него, как бинт на лежащей в гипсе руке.
Мне стало грустно... Я видел то облепленные навозом, сломанные листья, то семенящего интеллигентской рысцой генерала, то крошечные, с горошину, глаза наушника — старшего лейтенанта.
Из-за угла казармы выплыла огромная зеленая пальма. Четыре бойца с трудом удерживали ее. Они двигались мелкими шажками: тащить тяжеленную пальму было нелегко.
Вдруг они остановились и стали смотреть куда-то в сторону.
Посмотрел и я. Оттуда, по своему обыкновению широко размахивая руками, бежал взволнованный Бушнев и что-то кричал им...
Бойцы постояли, потом быстро подняли кадку и поспешили в ту сторону, куда указывал Бушнев.
Не успел я и глазом моргнуть, как они скрылись за стеной. Если до сих пор они еле передвигались, то теперь зашагали так резво, будто их ноша стала в десять раз легче.
Их поведение показалось мне более чем странным. Особенно заинтересовало меня, что такого мог сказать бойцам Бушнев и куда они потащили пальму.
И вышел из казармы с намерением догнать их.
Дул холодный пронизывающий ветер. Полы моей шинели развевались и хлопали, как рваные паруса. Я быстрым шагом пересек тренировочный плац, прошел вдоль проволочного заграждения и, сократив таким образом путь, вышел с другой стороны к воротам, которые отделяли плац от автостоянки.
Обогнув пакгауз, я столкнулся с «похитителями» пальмы, среди которых был и Селиванов.
— Куда это вы ее тащите? — спросил я.
Бушнев, который шел впереди, по обыкновению не растерялся.
— А что, правда выкидывать? — вопросом на вопрос ответил он. - Приказано убрать пальму из казармы, вот мы и убрали,— часто моргая глазами, скороговоркой выпалил он.
— По крайней мере, идите так, чтобы ни на кого не нарваться по дороге,— как бы между прочим заметил я.
— Есть не нарваться! — в один голос гаркнули все пятеро и быстро потащили кадку к воротам.
Только они достигли ворот, как обе огромные деревянные створки распахнулись и во дворе красными языками пламени заалели генеральские лампасы.
Группу генералов и офицеров возглавлял низкий плотный седоволосый генерал-лейтенант. Это был известный командир прославленного гвардейского соединения Хижняк. При нем находились: его заместитель генерал Евстигнеев, командир нашей дивизии генерал Пудовкин, начальник штаба Хижняка генерал Воропаев и несколько полковников. Пудовкин, очевидно, встретил их по дороге и из вежливости вернулся.
Хижняк был храбрым генералом. Способностями стратега он не блистал, и уровень его образования оставлял желать лучшего, но благодаря жизненному опыту, знанию военного дела, старанию и усердию приобрел имя известного военачальника.
К нему обращались с почтением и уважали еще и потому, что во время гражданской войны он сражался плечом к плечу со многими прославленными полководцами. Отнюдь не последнюю роль играл и тот факт, что он был знаком с членом Военного совета фронта...
— Это что еще за чертовщина, а? Все замерли. Ответа не последовало.
Я тоже стоял, вытянувшись в струнку, стараясь, правда, не попадаться Хижняку на глаза, так как знал, что он меня не любил. Нужно признаться, что и мне не но сердцу был этот своевольный генерал, похожий скорее на старого унтер-офицера, нежели на современного военачальника.
— Вы что, не слышите? - Хижняк обвел взглядом присутствующих, и его серые глаза остановились на Бушневе. - Вот ты, кто ты такой и куда ее тащишь?
Бушнев по всей форме представился Хижняку.
— Что это?
— Пальма, товарищ генерал-лейтенант!
— Чего, чего?..
— Субтропическое растение, пояснил Бушнев.
— Тропики, субтропики...- усмехнулся генерал. - Сам ты растение, а это — живое существо! Понял?
— Понял, товарищ, генерал-лейтенант!
— Подожди, подожди...— пытался что-то вспомнить генерал. - Не ты ли тот пройдоха, который задурил моего интенданта и все подарки в свою часть уволок?
— Я самый и есть, товарищ генерал-лейтенант.
— Так, так. ловкач, а что же потом было?
— Потом?.. Товарищ, генерал, вы же сами говорите, что победителей не судят!
— Вы посмотрите только на этого сукиного сына! - добродушно улыбнулся генерал.— Теперь и этот как бишь его. . зубтропик в свою часть тащишь, да?
— Приказано ее выбросить.
— Что, что?..
— Выбросить приказано, товарищ генерал лейтенант!
— Что за ерунду ты порешь? Куда выбросить, болван?
— На свалку, товарищ генерал-лейтенант.
— На свалку?! Да вы что. с ума посходили?! На свалку того выбросить надо, кто такой дурацкий приказ дал!.. Налившиеся кровью глаза генерала метали молнии. Какой осел приказал? — загремел он, обводя нас гневным взглядом.
— Заместитель командира батареи старший лейтенант Иовчук! — храбро ответил Селиванов.
— Сию минуту сюда этого выродка... это козлиное отродье!.. Выполнять приказ побежал молоденький лейтенант, адъютант командира корпуса.
Генерал достал матерчатый кисет и стал сворачивать самокрутку. Он не признавал папирос и курил солдатскую махорку, чем втайне немного гордился.
Огрубевшими пальцами он с трудом свернул цигарку, но теперь не мог прикурить от зажигалки, то она отказывала, то пламя тушил ветер. Тогда Пудовкин зажег свою и, прищелкнув каблуками, поднес ее генералу.
Хижняк прикурил, кивнул в знак благодарности.
Мы все продолжали стоять по стойке «смирно» и ждали распоряжений генерала.
— Товарищ генерал-лейтенант!— выпалил запыхавшийся от бега старший лейтенант Иовчук.
— Тсс!— махнул на него рукой нахмурившийся генерал.— Почему выбрасываете этот... тропик?
— По приказанию командира артиллерийского дивизиона майора Хведурели! — отчеканил старший лейтенант.
Генерал посмотрел на меня так, словно только сию минуту заметил, и, наверное, решил, что наступил самый удобный момент со мной рассчитаться. Он сделал два шага по направлению ко мне, потом вдруг, будто что-то вспомнив, большим пальцем правой руки зажал ноздрю и громко высморкался, вытер платком руки и сладким вкрадчивым голосом спросил:
— Потому ты и стоял с такой кислой миной, словно в штаны наложил, да? Значит, это твое распоряжение?
— Нет, не мое.
— Ну, ну! Вранья чтоб я не слышал! — пробасил Хижняк.
— Генерал-майор Пудовкин приказал! — сказал я.
От неожиданности Хижняка передернуло. Этого уж он никак не ожидал. С раскрывшимся от удивления ртом он повернулся к Пудовкину.
— Что за чушь он мелет? Это правда ты приказал? — спросил он побагровевшего генерала.
— Товарищ генерал-лейтенант, согласно воинскому уставу, такие зуп... троп... зубтропические растения...
Хижняк, не дослушав его, резко повернулся и, буравя Селиванова взглядом, закричал на него:
— Ты откуда родом, солдат?
— Из Твери, нынче Калинина, товарищ генерал-лейтенант. -- Не думаешь ли ты, дурья твоя голова, что это береза или ясень, что так торопишься выбрасывать? Или это отцовский лапоть? — Он многозначительно посмотрел на Пудовкина.
Все догадались, что Селиванов был здесь сбоку припека: Хижняк нашел выход, как отчитать подчиненного генерала, не унижая его достоинства.
— Разрешите доложить! — вытянулся перед генерал-лейтенантом мой старший лейтенант.
— А тебе еще какого черта надо? — Хижняк бросил на него подозрительный взгляд.
— Товарищ генерал-лейтенант, бойцы нашей части будут вам очень, очень благодарны, если вы вернете нам пальму. Они очень огорчились, что эту зубтропику унесли, и должен доложить, что мы, солдаты, очень, очень...
— Вот видите...- прервал его довольный Хижняк, злорадно поглядывая на Пудовкина и на меня.— Интеллигентская бесхребетность здесь не нужна. Нужно знать сердце солдата, его душу, его психологию, склад характера, наконец! Без этого ничего не получится, и мы будем похожи на того бездельника, который чесал себе... знаете ведь, что чесал?.. Будь у него настоящее дело, он бы этим не занимался. Вот так-то! Настоящее дело делать надо, а не показухой заниматься! Дело во имя победы над врагом, а не дело просто ради дела!.. Л ты, старший лейтенант, молодец! Вовремя подметил настроение солдат. Так и нужно, браток! Так! Надо иметь нюх гончей, чтобы чуять солдатскую душу за сто километров, их мысли — за двести, настроение — за триста! Поняли, что я сказал?
— Поняли, товарищ генерал-лейтенант! — крикнул Иовчук, вытягиваясь еще сильнее.
Я смотрел на Пудовкина, а он — на моего старшего лейтенанта. Пудовкин глядел на него как баран на новые ворота.
— Сейчас же верните назад этот зубтропик! — заорал Хижняк, выкатывая глаза.
Бойцы подняли кадку и бегом понесли ее к казарме. Генерал-лейтенант походочкой вразвалку шел сзади, незаметно поглядывая на пальму. Видно было, что она ему очень понравилась. Мы тоже шли следом.
Когда мы вошли в казарму, там уже царил порядок. Старшины с военной оперативностью выполнили распоряжение Пудовкина: койки были выдвинуты к середине, пирамиды стояли у входа, одним словом, все было согласно уставу.
Одновременное появление пальмы и командира корпуса вызвало среди бойцов сильный переполох.
Как только пальму внесли в казарму, Хижняк заметно повеселел и, присев на табурет, стал беседовать с бойцами.
Надо сказать, что генерал твердо был уверен, что умеет говорить с солдатами по душам. Кстати, это своего рода талант, которым обладает не каждый начальник. Но, увы, уверенность Хижняка мало соответствовала действительности.
Когда командир корпуса пришел в казарму, занятия уже закончились и бойцы отдыхали. Хижняка сразу же окружили солдаты и офицеры. Воспользовавшись этим, Пудовкин отвел меня в сторону и с упреком спросил:
— Неужели у вас все такие двуличные, как этот старший лейтенант?
— Нет, только он один. А чем вы недовольны, он же хвастается своей близостью к вам?
Пудовкин сделал вид, что недослышал моих последних слов, и обиженно продолжал:
— Неужели ничего другого нельзя было придумать, чтобы не ссылаться на меня? Вообще-то говоря, я уже давно заметил: если представляется случай поставить начальника в неловкое положение, вы бываете очень довольны. Почему?
— Товарищ генерал,— ответил я,— согласно уставу, каждый должен отвечать за свой приказ.
Генерал надулся, отошел от меня и встал рядом с Хижняком.
Между тем командир корпуса счел свое пребывание среди бойцов законченным. Он встал, собираясь уходить.
Чурилин, воспользовавшись удобным моментом, вытянулся перед ним и самоуверенно начал:
— Разрешите обратиться, товарищ генерал-лейтенант!
— Говори! — грозно глянул на него Хижняк. Смелость сержанта ему не понравилась. Ведь злополучный сержант может спросить что-нибудь неуместное. Дружескую беседу с бойцами генерал понимал очень своеобразно: говорить должен был он сам, а они — лишь внимательно его слушать.
— Товарищ генерал-лейтенант,— скороговоркой продолжал Чурилин,— от имени рядового состава нашей части мы выражаем вам глубокую благодарность за ту отеческую заботу, которую вы о нас проявляете...
Хижняк сразу смягчился, лицо у него так и расцвело, глаза увлажнились.
— Офицеры! — раздался бас довольного Хижняка.— Знайте, наша сила — это они! — Он простер руку в сторону солдат.— В них — залог нашей победы! А вы, друзья мои,— обратился он к солдатам,— знайте, что они,— теперь он махнул рукой на нас, офицеров, - ваши отцы и наставники! Вы — тело, они — голова, друг без друга вы не обойдетесь...
— А ноги кто? — не знаю, из-за своего внутреннего озорства или по наивности нерешительно спросил Бушнев и сам испугался своей смелости. Что делать, водилась за ним такая привычка: стоило ему заметить малейший намек на шутку, он должен был обязательно подхватить ее. Видно, Хижняк услышал его слова.
— Ноги — вы, индентанты,— пробасил он и, очень довольный своим ответом, первый захохотал, за ним покатилась вся казарма.
— Да здравствует наш славный командир генерал Хижняк! Ура!!! — высоким голосом прокричал побагровевший от натуги старший лейтенант Иовчук.
— Урра-а! Урра-а! Урра-а! — единодушно прокатилось но казарме.
Хижняк покраснел, на глаза у него навернулись слезы. Он крепко пожал руку старшему лейтенанту, потом сержанту Чурилину, еще нескольким стоявшим поблизости офицерам и вразвалку пошел к выходу. На меня и генерала Пудовкина он даже не взглянул.
— Видите, как здорово все получилось.— Стоявший передо мной Бушнев довольно потирал руки. Подмигивая, он глотнул слюну: видно, всеми силами крепился, чтобы не плюнуть.
—- Что здорово получилось?
— Как это что?.. Да то, что пальму спасли!..
— Вы думаете, я в самом деле разрешил бы ее выбросить? — прищурившись, спросил я.
Бушнев удивленно посмотрел на меня и, когда понял, что я не шучу, не удержался и с чувством плюнул...
— Идите сдайте ее снова Селиванову и скажите, чтобы как следует за ней смотрел.
Размахивая руками, Бушнев направился к пальме. Он обрадовался, что можно было уйти от меня: говорить со мной ему всегда было трудно. Не знаю почему, но при виде его у меня появлялось какое-то легкомысленное желание подшутить.
До дома, где я жил с десятком других офицеров из моей части, было далеко, поэтому в ту ночь я остался ночевать в казарме. По опыту я знал, что коли уж Хижняк наведался один раз — обязательно жди его еще: или в ту же ночь поднимет по тревоге, или перед сном заглянет, или на утренней поверке объявится.
Я лег на запасную койку (она стояла у дверей) не раздеваясь, но, вопреки моим ожиданиям, ночь прошла спокойно.
Проснулся я на рассвете. В казарме все еще спали. Я решил проверить бойцов во время подъема.
И тут я услышал, что в конце казармы, как раз там, где стояла пальма, кто-то тихо разговаривает, там чувствовалось какое-то движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46