Рассказы
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
(Несколько слов о Георгии Хведурели)
Впервые я встретил его на Волховском фронте.
Это было тяжелое время.
Догорал август сорок второго года, дымный, кровавый август, предшествовавший памятной Синявинской операции.
Ленинградский и Волховский фронты готовились тогда к первой попытке прорыва блокады.
Представить всю сложность и трудность подготовки наступательной операции крупного войскового соединения может лишь от, кто непосредственно участвовал в подобных делах. Только ому известно, только тому понятно, сколько сил и умения, сколько энергии и знаний требуется для успешного завершения этого сложнейшего процесса, какие суровые испытания предстоят каждому воину, начиная с генерала ц кончая простым солдатом. Подготовка наступлению поистине дело не менее тяжкое, чем самый крово-ролитный бой, чем ожесточенная рукопашная схватка.
Именно такие напряженные дни переживал в ту пору и наш артиллерийский полк Резерва Главного Командования.
Однажды ранним утром я направился в штаб армии для уточнения боевой задачи полка в предстоящей операции, и, как всегда таких случаях, были у меня также мелкие поручения.
Штаб армии располагался в густом сосновом бору.
Служебные и жилые землянки были вырыты на значительном расстоянии друг от друга, поэтому полевое управление штаба занимало огромную территорию. По этой-то территории я и бродил в поиске нужных мне отделов.
А знаете ли, как трудно найти нужный вам отдел или войскового начальника в полевом управлении армейского штаба? Можно [асами ходить вокруг землянки, которую ищешь, и не подозревать, [то она у тебя под носом.
И спросить-то нельзя: можно вызвать подозрение, и вместо ответа сдадут тебя с рук на руки патрульным. А те начнут «устанавливать» не спеша твою личность; в итоге пропадет если не весь день, то полдня по крайней мере.
Извивающиеся и переплетающиеся тропинки можно было различить лишь по более сухой и притоптанной траве. Вдоль тропинок кое-где торчали фанерные стрелки-указатели с сокращенными названиями отделов и подотделов штаба или же фамилиями начальников военно-полевых управлений. Так что разгадать
эти «иероглифы» непосвященному человеку было почти невозможно.
До сих пор помню, как искал я местонахождение армейского отдела снабжения горючим, чтобы получить дополнительный лимит на бензин. Несколько раз обошел я какую-то землянку, над входом в которую красовалась табличка, в точности такая, какие бывают на могилах. На этой табличке красным карандашом были выведены три буквы: «ОГС». Оказалось, что именно сюда надо было мне зайти, но узнал я об этом лишь с помощью одного сердобольного майора, который, сжалившись, разъяснил, что ОГС означает отдел горюче-смазочных материалов, который мне-то как раз и был нужен.
Но разве так легко встретить сердобольных людей среди штабистов крупного войскового соединения! Большинство штабистов с папками в руках проносились мимо с такими хмурыми и неприступными лицами, что вряд ли нашелся бы храбрец, который отважился бы остановить кого-нибудь из них и задать вопрос. Вечная спешка и тяжкое бремя ответственности сделали их неразговорчивыми и замкнутыми.
В полной растерянности стоял я на пересечении двух наиболее широких и утоптанных (следовательно, главных!) тропинок, решив подождать, авось появится какой-либо командир с артиллерийскими знаками различия, и у него узнать нужные мне сведения.
Вдруг метрах этак в двадцати от себя я заметил прислонившегося плечом к стволу высокой сосны рослого командира. Он стоял у края тропинки, держа перед собой раскрытую карту.
Я несмело приблизился к нему и присмотрелся. Странно, но в его облике почудилось мне нечто знакомое.
Он внимательно разглядывал полевую карту и что-то помечал на ней.
Стройный, плечистый, с широченной грудью, щеголевато одетый, он показался мне очень привлекательным. С горбинкой нос, каштановые волосы, коротко подстриженные усы, черные вразлет брови, веки, полуприкрывающие глаза, отчеркнуты темными ресницами...
Было в его наружности что-то от старых офицеров лермонтовских времен, благородный облик которых отшлифовывался из поколения в поколение.
Я незаметно обошел его со всех сторон.
Туго затянутый пояс подчеркивал его тонкую талию. Револьвер висел на длинном ремне, как носят моряки. Плотно облегавшие бриджи с красным артиллерийским кантом ловко сидели на нем, так же как и сапоги с опущенными гармошкой голенищами. «Вот это командир!» —- с восторгом подумал я.
Почувствовав, видимо, мой пристальный взгляд, он повернул голову, и глаза наши встретились.
Резко отделившись от сосны, офицер сделал шаг мне навстречу.
Мне неодолимо захотелось броситься к нему и заключить в свои объятия, но подполковничьи шпалы на его полевых петлицах удержали меня на месте.
— Капитан,— воскликнул он,— вы грузин?! Секунда — и мы уже обнимали друг друга.
— Представьте, за все время, как был создан Волховский фронт, я не встретил ни одного земляка, вы первый! Кажется, я и говорить-то по-грузински разучился,— шутливо пожаловался он и легко опустился на землю.— Садись, садись, да поскорее рассказывай, кто ты такой есть, откуда, из каких краев, где служишь!..
Не прошло и нескольких минут, как мы довольно много знали друг о друге.
Оба мы оказались уроженцами не только одного города, но и одного района — Верэ, все детство и отрочество провели бок о бок, только никогда не встречались.
Я жил на улице, параллельной Белинского, называвшейся тогда улицей Святополка-Мирского, затемненной зелеными кротами огромных старых лип, а он — на Гунибской, нынешней Барсова.
Мы оба хорошо помнили Тифлис тех времен: и торчащую на Гунибской улице красную кирпичную водокачку, за которой находилось поле с вечно выгоревшей от солнца травой, где мы оба, называется, гоняли мяч и играли с товарищами в разные игры: сехарду, лахти, «осла». Одно время он даже учился в нашей школе, известной своими добрыми традициями,— 25-й...
Биография Хведурели ничем особым не отличалась от биографии его ровесников. Восемнадцати лет он поступил на строительный факультет индустриального института. Увлекся футболом, даже входил в состав сборной института. Когда началась война с белофиннами, неожиданно для всех бросил институт и поступил курсантом в ТАУ, Тбилисское артиллерийское училище, где его отец, бывший офицер царской армии, одним из первых перешедший на сторону революции, вел курс артиллерии. В тридцать девятом году, когда его сверстники заканчивали институт, Хведурели уже воевал на финском фронте. Получив ранение, он вскоре был демобилизован, вернулся в родной город и продолжил прерванную учебу в своем институте.
Но в первые же дни Отечественной войны Георгий Хведурели вновь был призван в армию и сразу же направлен на фронт командиром батареи. Был он тогда старшим лейтенантом. К концу сорок первого года на Ленинградском фронте ему присвоили капитана, а осенью сорок второго, на Волховском фронте, он стал уже майором.
Чего только мы с ним не вспомнили в тот памятный день нашей первой встречи!..
Прежде всего, конечно, наш родной город, вечно шумный и оживленный Тбилиси; наш район, самый уютный и зеленый район города — Верэ; многолюдную, взбирающуюся на гору святого Давида улицу Белинского с ее когда-то знаменитыми на весь город
частными бакалейными и кондитерскими магазинами, которые, между прочим, просуществовали до начала тридцатых годов; биржу фаэтонов и седых кучеров с огромными бородами, в красных кушаках; коньячный завод Сараджишвили; хашную на углу, в начале улицы; прохладный погребок кахетинских вин Читошвили; старое полузаброшенное Верийское кладбище, где когда-то любил бродить великий грузинский поэт Николоз Бараташвили и где мы играли в разбойников; Верийский рынок с его оглушительным гомоном и людской толчеей; студенческую столовую у входа на рынок, горы арбузов и дынь в соседнем Вашлованском переулке; духанчики на Цхнетской, затуманенные паром горячих хинкали...
Память у нас была отличная, и мы наперебой вспоминали, как выглядел каждый двор, каждый дом времен нашего детства на Головинском и Михайловском проспектах, на Коргановской и Казбегской, на Кобийской и Вардисубанской, Матиновской и Удельной, Млетской и Цилканской, Пасанаурской и Московской, Ананурской и Ольгинской улицах. У нас оказалось множество общих знакомых. Все это так нас вдруг сблизило, что нам стало казаться, будто мы с малых лет были неразлучными друзьями.
Приветливый и простой в обращении, Хведурели был в то же время человеком сдержанным и уравновешенным, с сильно развитым чувством такта и собственного достоинства. Иной раз он казался мне холодным, вероятно потому, что обладал редкой выдержкой, которая обычно свойственна натурам волевым, наделенным большой внутренней силой, уверенным в своих возможностях.
Некоторая холодность была в нем малозаметна благодаря исключительной обходительности и безукоризненной вежливости. Словом, это был человек из интеллигентной семьи, мужественный, энергичный, душевный и образованный. В нем угадывался незаурядный талант, но каков был этот талант, я тогда еще не знал.
Радостным для нас оказалось и то, что мы оба происходили из Карталинии1, мои родители — из села Карели, его — из соседнего Хведурети. Ребятишками мы взбирались на огромную башню Карельской крепости, откуда как на ладони виднелась почти вся Средняя Карталиния; прыгая на одной ножке, обходили купол знаменитого Кинцвисского храма, по веревке спускались в огромный квеври исторической крепости Зазы Панаскертэли-Цицишвили, боролись в ограде древней Цромской церкви, пасли коров на выгоне возле Самцевриси, бывали на традиционном празднике святой девы Марии в Урбниси, рыбачили на реке Дзама, а красивейшее Мдзовретское ущелье и Царицыно поле исходили вдоль и поперек.
Разве всего этого было недостаточно, чтобы считать себя друзьями?!
Когда наконец мы выплыли из моря воспоминаний и вернулись к действительности, оказалось, что прошло довольно много времени.
1 Карталиния (или К а р т л и) — одна из областей Грузии.
Спохватившись, мы засуетились: ведь у каждого из нас были ажные дела. Узнав, зачем я прибыл в штаб армии и что разыскиваю, Хведурели повел меня с собой.
Подойдя к одной из землянок, он нагнулся к темному ее зеву крикнул:
— Прудов! Выгляни-ка, братец!
Прудов, огромного роста майор, тотчас же появился, и Хведурели, указывая на меня, попросил его:
— Слушай, будь другом, помоги капитану, он мой земляк, поймаешь!..
С чудодейственной помощью Прудова, добродушного и милейшего человека, я меньше чем за час управился со всеми данными не поручениями. Прудов ходил со мной как ангел-хранитель, и его осведомленность штабиста явилась для меня настоящей палочкой-выручалочкой.
Перед отправлением в часть я разыскал Хведурели. Он ожидал риема у начальника штаба армии.
Мы обменялись адресами и братски простились. В такое время трудно было рассчитывать на новую встречу. И правда, начавшее-я наступление надолго развело между нами мосты.
...В начале марта 1943 года артиллерийский полк, где я был же начальником штаба, включили в состав 52-й армии Волховкого фронта, сражавшейся за освобождение Новгорода. Борьба а Новгород была изнурительной и ожесточенной.
Во время одной из передислокаций полка нашим тягачам с прилепленными к ним орудиями предстояло одолеть довольно высокий холм. Дорога пролегала по его обледенелому крутому склону. Автомашины сползали назад и не могли одолеть подъема.
У подножия холма скопилась масса машин, образовалась пробка. Возникла серьезная угроза: немцы могли обнаружить скопление транспорта с воздуха и послать сюда свои бомбардировщики, необходимо было скорейшим образом ликвидировать затор.
Я метался от машины к машине и тщетно пытался спасти положение. Дело принимало плохой оборот, похоже было, что мы застряли надолго. Оставалась надежда на гусеничные тягачи, прибытия которых все с нетерпением ожидали.
После ряда неудачных попыток одна из наших машин с натужным ревом медленно начала взбираться на склон. Я стоял наверху с волнением наблюдал за нею. Но она тоже не смогла добраться до вершины и где-то на середине попятилась назад.
Как раз в это время к подножию холма подкатил крытый «виллис». Едва он остановился, из машины выскочил военный в долгополой овчинной шубе. Судя по тому, как почтительно приветствовали его рядовые и командиры, это был кто-то из старшего командного состава.
Прибывший внимательно оглядел подъем, как бы примериваясь, подозвал нескольких водителей, что-то коротко сказал им и ел за руль передней машины...
Включив мотор, он сперва подал назад, потом, к моему великому удивлению, развернулся кузовом к подъему. В тот же миг до предела прибавив газу, он с места рванул машину и повел ее задним ходом вверх по крутому обледенелому склону. |
Все с острым интересом наблюдали за происходящим. Медленно, но упорно преодолевала машина подъем. Еще немного — и она оказалась на вершине.
Все мы с радостными возгласами стремглав бросились к ней.
Дверца кабины распахнулась, и на землю спрыгнул полковник. Я глянул на него да так и обмер от неожиданности: передо мной стоял Георгий Хведурели!
Мы крепко обнялись.
Он отдал несколько коротких приказаний и отвел меня в сторону.
Примеру Хведурели последовали водители остальных машин. Вскоре от пробки внизу не осталось и следа. Секрет приема Хведурели, как он тут же мне объяснил, заключался в том, что мощность машины при заднем ходе намного превышает обычную.
Мы с ним едва успели перекинуться несколькими словами — оба очень спешили, надо было, говоря языком артиллеристов, сопровождать пехоту «огнем и колесами».
После того я опять надолго потерял его из виду. Правда, краем уха слышал, что он участвовал в освобождении Прибалтики, затем воевал в Восточной Пруссии.
Война была уж давно окончена, когда поздней осенью сорок шестого года меня, в ту пору офицера штаба Закавказского военного округа, направили в один из глухих уголков Азербайджана инспектировать артиллерийские учения, которые готовились провести на побережье Каспийского моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46