Кроме того, он отложил на неопределенный срок некоторые эксперименты, приготовления к которым были уже в самом разгape. Речь шла о разработке нового инсектицида, действующего на личинки мухи Батлера – насекомого весьма вредного и прожорливого, опустошающего свежие ростки плодовых растений. Эта муха, кстати говоря, была открыта самим Полом Харпером, и он же по праву первооткрывателя дал новому виду название. По его распоряжению на время отсутствия руководителя эксперимента подготовленный препарат – жидкость кровянистого цвета – поместили в холодильную камеру. У Пола было две недели, за которые он либо должен был освободиться от своего наваждения, либо погибнуть.
Вернувшись из Дома мертвых, Пол первым делом напомнил вдове Марка о своей давней просьбе – передать ему всю корреспонденцию, приходившую на имя племянника. Судя по письмам, которые Марк получал из Мексики, можно было догадаться, с какой нежностью он относился к своей жене и с какой жадностью ловил те короткие мгновения счастья, которые выпали ему во время столь недолгого брака. Вчитываясь в письма и перебирая конверты, Пол представлял себе картину жизни Марка – бесчисленных родственников жены, театр и даже что-то вроде гордости за родственные отношения с кастой тех, кто веками хранил верность сцене и нес в себе тайные сверхъестественные способности.
Бедный Марк отправился в свое первое и оказавшееся единственным путешествие в иное пространство, подстрекаемый ведьмой, которую подослал к нему не кто иной, как его собственный дядя, – той самой рыжеволосой бестией, которую встретил молодой человек в читальном зале. Кто бы мог подумать, что все знания Ады о народной литературе Тосканы послужат лишь одной цели – запутать Марка в сетях опасных книг и мыслей, подавить его волю к сопротивлению и усугубить его природную склонность к депрессии и меланхолии, что в конце концов приведет молодого человека к болезни с трагическим исходом.
Пол все еще не вычислил, что именно послужило непосредственным толчком к самоубийству Марка. Он был уверен в том, что рано или поздно таинственная черная сила обрушит и на него свои чары и скорее всего вестница смерти явится к нему в образе той девушки, что встретила его там, в Доме мертвых. Сможет ли он противостоять силе этого видения, Пол и сам не знал. В течение двух недель взятого за свой счет отпуска ему предстояло разобраться в себе и проанализировать, просчитать и выстроить собственное будущее.
Получив после долгих яростных споров со вдовой ворох писем, адресованных Марку, Пол обрушил на эту корреспонденцию всю мощь своего мыслительного аппарата, на время освобожденного от необходимости вникать в проблемы микромира насекомых. Микроскоп аналитического мышления нацелился на толкование содержания писем, которые Марк получал из-за границы в течение последних месяцев жизни. Естественно, большая часть корреспонденции поступала из Мексики и была подписана Антонио. При этом Пол был невероятно удивлен, обнаружив целую пачку писем, так и не полученных Марком при жизни, а следовательно, и не прочитанных им. Ада с оскорбительной уверенностью и невероятным пылом утверждала, что вся эта корреспонденция была получена ею разом, причем буквально на следующий день после смерти мужа. Естественно, в те дни ей было не до выяснения причин столь странной задержки писем. Разобравшись в пачке конвертов, Пол увидел, что не пришедшие вовремя письма, судя по почтовым штемпелям, отправлялись из Мексики с завидной регулярностью: Антонио методично писал по письму в неделю. Разумеется, время от времени почта дает сбои, но систематическая задержка писем от одного и того же отправителя одному и тому же адресату не могла не вызвать удивления Пола. Никакого логического объяснения этому странному феномену он не находил.
Пол Харпер, естественно, потребовал как устных, так и письменных объяснений, но столкнулся с какими-то отговорками, умалчиваниями и обтекаемыми, лишенными смысла формулировками, в которых, как в болоте, увяз его благородный порыв. Он сдался и решил сосредоточиться на самих письмах. Запершись у себя в квартире, он решил не выходить из дому до тех пор, пока не разберется в том, что содержат эти письма и каким образом они связаны с трагически закончившейся жизнью его племянника. Вот с таким мрачным, но решительным настроением он взялся за непростое дело – внимательное прочтение запоздавшей корреспонденции, адресованной уже умершему человеку.
Письма были написаны от руки, четким почерком с аккуратным наклоном вправо. Латинские строчные s и заглавные L извивались, как змеи, да и остальные буквы были выписаны не менее затейливо. Чернила тоже были занятные: ни черные, ни синие, ни фиолетовые. Их цвет вообще с трудом поддавался какому-либо определению. Коричнево-серый, чуть блестящий, этот оттенок больше всего напоминал пятно, оставшееся от пролитого бензина, высохшего на летнем солнце. К удивлению Пола, большая часть писем начиналась одними и теми же словами: «Дорогой друг, у меня по-прежнему нет от тебя никаких вестей. Долгое ожидание тревожит меня, и я начинаю думать, что твои трудности и страдания, которые ты, возможно, испытываешь, каким-то образом связаны со мной…» Судя по тону писем, можно было предположить, что отношения между друзьями в последнее время если и не стали натянутыми, то по крайней мере значительно сократились во внешних проявлениях. Это оказалось для Пола совершенно неожиданным открытием. В то же время Ада рассказала, что, пока они с Марком жили в Слэптоне, она каждое утро уходила из дому по делам, а потом в библиотеку и в общей сложности ее не было дома практически всю первую половину дня. Логично было предположить, что в эти часы Марк мог бы связываться со своим мексиканским другом по телефону или по электронной почте. С точки зрения вдовы, именно эти контакты и сыграли роковую роль, став своего рода детонатором, взорвавшим более чем хрупкое равновесие, установившееся в душе Марка после выздоровления. Пол не стал опровергать столь категоричное и не подтвержденное доказательствами утверждение, но был вынужден признаться себе, что и сам не все понимает в том, как развивались отношения между приятелями. К тому времени Антонио уже пережил смерть отца, и было бы логично предположить, что ему приходилось нелегко и он станет искать поддержки у друзей. Тем не менее в письмах мексиканца Пол не обнаружил ни единого упоминания об этом трагическом событии. В итоге он отложил пять писем, показавшихся ему самыми важными и значимыми для его расследования. Эти пять конвертов он разложил в хронологическом порядке в соответствии с датами отправки. В письмах, так или иначе, говорилось о контактах Антонио с Федерико, о которых итальянец во время последней встречи с Полом даже не упомянул. В основном же письма были посвящены описанию новой сущности куклы, рожденной талантом Коллоди, и в немалой степени проливали свет на подлинную, до сих пор незнакомую Полу сущность Антонио. Первое же письмо из этой серии пробудило воображение Пола и заставило учащенно биться его сердце.
Дорогой друг, я по-прежнему плутаю в потемках: от тебя нет никаких вестей, ты как будто умер, и у меня ощущение, что я говорю со стенкой. Может быть, ты просто не хочешь ничего знать о том, как идут дела у меня, может быть, мы тебе надоели. Я понимаю, что этот череп вполне мог показаться неподъемной ношей, слишком дорогим развлечением, но поначалу мне показалось, что твой интерес был абсолютно искренним. Особенно ясно я это почувствовал, когда ты позволил этой старой лисе Лурдель пригреть тебя на ее пышной груди. Может быть, ты этого и не помнишь, – как-никак мы к тому времени уже приняли не по одной рюмке ее чудовищного стоградусного рома. Да, старик, ты тогда просто воспарил, никогда я еще не видел тебя в таком возвышенном настроении!
Мы с Федерико все время говорим о тебе – как только нам удается связаться. Если бывает трудно дозвониться, то общаемся через Интернет, а время от времени и посылаем друг другу письма, открытки и телеграммы. В любом случае ему удается подогреть мой интерес, мою страсть к нашей общей истории. Ты же знаешь, что я привык чувствовать себя божком – изнеженным, избалованным и почитаемым. А в качестве подношения я больше всего люблю новости и открытия, какими бы незначительными на первый взгляд они ни казались.
Так вот, поделюсь с тобой тем, что нам удалось узнать: Федерико выяснил, что Карло Коллоди, сын Лоренцини, написал и вторую часть истории Пиноккио, но она не была опубликована. Чертов архивариус из Флоренции нашел ее рукопись, когда копался в подвале библиотеки, затопленном во время наводнения 1966 года. Естественно, первым делом он подумал, что эта рукопись – не что иное, как мистификация или же просто продолжение, написанное кем-то из последователей Коллоди, решившим дополнить историю, показавшуюся ему незавершенной. Собственно говоря, продолжение как раз и начинается с того момента, как деревянный Пиноккио превращается в живого человека.
Я прекрасно понимаю, что ты, прочитав эти строчки, разволновался и хочешь знать, что еще нам удалось выяснить. Так вот, именно поэтому я и не буду сейчас продолжать. Хочу пощекотать тебе нервы и, быть может, заставить тебя связаться со мной. На этом все; на сегодня я хотел бы добавить только одно: насколько я знаю, Федерико обзавелся новой подругой и занимается с ней любовью не просто каждый день, а даже несколько чаще. Не могу не признать, что это пошло ему на пользу; по крайней мере характер у него стал более сносный, чем раньше. Ты еще не понял, к чему я клоню? Мой тебе совет: последуй его примеру.
Марк, дружище, я с тобой, а тебе нет прощения за столь долгое молчание, заставляющее меня нервничать.
Пол попытался связать прочитанное с тем, что ему было известно ранее. Больше всего его насторожил странный тон письма: Антонио как будто проявлял излишнюю нервозность. Ощущение было такое, что письмо он писал не то под воздействием какого-нибудь экзотического пьянящего или дурманящего напитка, не то даже в полубреду, вызванном неким синтетическим наркотиком. Пол давно понял, что мексиканец в своей жизни не может обойтись без регулярного получения какой-то дозы – дозы дружбы, дозы нежности, дозы насилия. В неменьшей степени он зависел и от малых, но постоянно получаемых доз азарта новых открытий. В общем, ему требовалось получать от жизни нечто нематериальное и вроде бы не имеющее денежного выражения. Вот только почему-то он получал свой допинг всегда за счет окружающих. Щедрость, которая была его вкладом в дружеские отношения с Марком и Федерико, бескорыстие и великодушие – все это лишь прикрывало некий тайный интерес, удовлетворяя который мексиканец хотя бы отчасти снижал избыточное внутреннее давление, распиравшее его. Второе письмо во многом подтверждало правоту этого мнения.
Марк, я прекрасно понимаю, что со вчерашнего дня ты пускаешь слюнки. Что ж, поделом тебе – в будущем станешь отвечать на письма и звонки друзей. Ладно, слушай дальше: вторая часть сказки о Пиноккио написана гораздо хуже первой. Тем не менее нам она в любом случае интересна, ибо в ней описывается жизнь куклы, превратившейся в человека. Мальчишка вырос и стал думать, как зарабатывать на жизнь. Бедный Джеппетто сумел-таки заставить его учиться. Ты представляешь себе – это же просто чудо! По крайней мере моему отцу так и не удалось этого добиться.
Джеппетто отправил его в университет, а дело было в эпоху всеобщего педагогического безумия. Ты и сам прекрасно знаешь, что Коллоди тоже был педагогом-самозванцем. Так вот, мальчишка прилежно учился и вырос в юношу-всезнайку, усидчивого, приятного и любезного в общении и привлекательного, как сам Джакомо Казанова. Обучение в университете он закончил, получив диплом по химическим наукам – точь-в-точь как твой дядя, – и из деревянной куклы мы за короткое время получили итальянского лиценциата эпохи, предшествовавшей великому потопу. Ты понимаешь, что я хочу этим сказать: фашизм и стал той самой эпохой потопа, когда дождь шел даже не сорок дней и сорок ночей, а гораздо дольше. Вскоре наш приятель похоронил отца на немноголюдном провинциальном кладбище и стал жить самостоятельно, стараясь вести себя примерно и поражая окружающих почти недостижимой степенью приближения к идеалу. В общем, несущая Божью благодать звезда, спустившаяся на землю.
Пиноккио с толком использовал свою привлекательность и снискал неслыханный успех у женщин. Они слетались как мухи на мед, как птицы на места гнездовья. Они осаждали его без устали – романтически настроенные и просто жаждавшие удовольствий. Сам же он не упускал случая воспользоваться их благосклонностью, а мысленно все пытался решить, чему посвятить себя: писательскому ремеслу или же героической армейской службе. Обе эти профессии влекли его с равной силой – как некогда манил к себе деревянную куклу огонь, поражавший длинноносого мальчика своей разрушительной колдовской силой.
Да, Марк, этот человечек хотел успеть добиться в жизни очень многого. Он буквально разрывался между множеством дел и занятий. По утрам запирался в лаборатории, где проводил долгие часы со всякими колбами, реактивами и приборами. По вечерам ходил в театр, в оперу и в кафе. Несколько раз он даже участвовал в экзальтированных собраниях патриотов-националистов и спел с ними не одну патриотическую песню. Его чистый, почти мальчишеский голос приводил в восторг мужественных офицеров, героических защитников родины. В общем, наш знакомый был просто образцом привлекательности и воплощением всех доступных простому смертному человеческих добродетелей. Он тебе, случайно, никого не напоминает? По мне, так это просто вылитый я.
Ладно, на сегодня хватит. Если я не получу от тебя ответа, то ты не узнаешь, чем закончилась вся эта история. Честно говоря, я уже устал писать в пустоту.
Пол интерпретировал довольно резкую заключительную часть письма как следствие компульсивной нервозности его автора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64