Интуиция подсказывала Марку, что особняк, получивший на страницах романа Диккенса название Сатис-хаус, играл какую-то роль в неведомой ему жизни Ады Маргарет Слиммернау. К его величайшему сожалению, девушка почувствовала его интерес к тому, чем она не собиралась с ним делиться, и расспрашивать ее о Диккенсе и Сатис-хаусе стало абсолютно бесполезно. Она лишь загадочно улыбалась, замолкала, а затем демонстративно переводила разговор на другую тему. Марку оставалось лишь рассчитывать на то, что, став мужем Ады, он сможет наконец распахнуть те невидимые двери, которые отделяли его от таинственных и невероятно притягательных для него сторон жизни и фактов биографии его невесты. Хорошенько подумав, он пришел к выводу, что сообщать друзьям о намерении оформить официальные отношения с Адой сейчас не время. «Сначала женюсь, а потом уже расскажу им об этом», – решил для себя Марк, прекрасно понимая, что ему придется пережить неловкий момент объяснения с друзьями и извиниться перед ними за то, что они не были приглашены на свадьбу. Сама церемония бракосочетания должна была состояться через две недели; к тому времени Федерико уже наверняка станет карбонарием, а у Антонио как раз хватит времени, чтобы собрать в единый связный фильм обрывки какой-то пленки, которая, по его заверениям имела прямое отношение к истории ожившей и загадочно исчезнувшей марионетки.
Федерико приехал во Флоренцию заранее – ему было о чем подумать, и, к счастью, времени на раздумья у него теперь было предостаточно. Сначала он прогулялся вдоль реки, а затем, припарковав машину на набережной, подальше от центра, поднялся пешком к часовне Сан-Миньято, построенной на месте древней обители отшельников. Отсюда великий тосканский город открывался перед ним как на ладони, во всем своем великолепии. Над крышами возвышались сверкавшие на солнце купола дворцов и храмов. Сан-Лоренцо, Санта-Мария дель Фьоре, Эль-Кармине – эти поднимавшиеся над плоскостью крыш выпуклости напоминали живот беременной женщины, готовой вот-вот разродиться. Федерико прогулялся по склонам холма, пытаясь привести в порядок мысли, кружившиеся в голове. Вечером ему предстояло дать присягу на верность братству карбонариев, а он до сих пор понятия не имел, каких людей со следующего дня ему надлежало называть братьями и, следовательно, относиться к ним как к самым близким людям.
Винченцо де Лукка рассказал ему, что на церемонии все присутствующие, за исключением посвящаемых в члены братства, будут в масках. Таким образом, он не сможет узнать в лицо никого из собратьев, зато его лицо станет известно всем. Кто знает, может быть, среди собравшихся он встретит кого-нибудь из знакомых, возможно, даже коллег по университету. По правде говоря, Федерико ничуть бы этому не удивился: он уже давно уверовал в реальность существования древнего ордена, его многочисленность и влиятельность.
Федерико не был уверен лишь в одном: не кроется ли для него какая-то опасность в том, что он собирается присоединиться к могущественной тайной организации. Кроме того, он испытывал серьезные угрызения совести, прекрасно отдавая себе отчет, что ему, как католику, пребывающему в лоне истинной Церкви, не следует вступать в какую-либо секту или иную организацию, связывающую своих членов некими духовными узами. Как воспитанник католического колледжа имени Микеланджело, он воспринимал свой поступок ни много ни мало как схождение в самые мрачные глубины ада. Образы, рожденные воображением и творческим гением великого Данте, – это всемирное и универсальное наследие, твердили ему год за годом. Лишь сейчас Федерико, как никогда, отчетливо осознал правоту этих слов, произносившихся машинально, как заклинание, его школьными учителями и университетскими преподавателями. Он спустился по лестницам садов Питти, сделав таким образом широкий круг по всему городу. Столь долгая прогулка, против ожидания, ничуть не успокоила его, а, наоборот, лишь пробудила страхи, дремавшие до этого времени в подсознании. Федерико спускался к реке по роскошным лестницам, проходя мимо статуй, изображавших обнаженных женщин, привлекавших внимание какой-то особой дерзкой красотой. По пути он не удержался и сделал небольшой крюк, чтобы заглянуть в пещеру Буонталенти – искусственный грот, повторявший своими сводами причудливые линии естественной подземной пещеры. У входа в грот была установлена статуя обнаженного шута, изображенного в виде Вакха, сидящего на черепахе. Этот персонаж ничуть не стыдился своего уродства и, более того, бесстыже пользовался своим огромным, по пропорциям напоминающим купола соборов животом для того, чтобы частично прикрыть свой детородный орган. То, что выглядывало из жировых складок, больше напоминало не орудие для продолжения рода, а язвительный, склонный пользоваться солеными и грубыми словами язык. Проходя мимо этого «красавца», Федерико не мог сдержать улыбки: уродство несомненно активнее привлекает к себе внимание, чем красота, и человек, рискующий отойти от привычных канонов, определенно будет скорее замечен окружающими, чем тот, кто скромно пытается жить, соблюдая все положенные заповеди. Поплутав по аллеям, Федерико вышел из сада Боболи и направился к дому у крепостной стены, где его ждали старый актер с дочерью.
Федерико уже некоторое время назад признался себе в том, что по-настоящему влюбился в Андреа. Это чувство столь похвальное в любой другой ситуации, в его нынешних обстоятельствах служило лишь препятствием – вполне возможно, непреодолимым – на пути к успеху в начатых поисках. Дерзкий и даже по-своему жестокий Пиноккио вошел, нет, влез в его жизнь, ломая все то, что было дорого Федерико. Он прекрасно понимал, что уже не сможет избавиться от призрака, чей череп был найден в песке на гаитянском пляже, до тех пор, пока не выяснит подлинную историю жизни и смерти ожившей деревянной куклы. Чтобы избавиться от этого наваждения, явившегося к нему из потустороннего мира, Федерико был готов приложить все мыслимые и немыслимые усилия.
Федерико должен был пообедать у актеров, а затем отправиться вместе с ними к месту проведения церемонии. Обед был в тот день очень скромен; хозяева, а вслед за ними и гость были воздержанны в употреблении вина. Федерико не мог не обратить внимания на скудость трапезы. Общаясь со старым актером и его дочерью уже долгое время, он не замечал за ними склонности к самоограничению. Не слышал он и о том, чтобы одним из пунктов доктрины братства карбонариев был аскетичный образ жизни. В тот день, к его удивлению, даже Коломбина вела себя не так, как обычно, – не как немного провинциальная девушка со своими странностями. Такое изменение в поведении отца и дочери окончательно сбило с толку и без того запутавшегося и напуганного Федерико. Часов в пять вечера они втроем вышли из дома у крепостной стены, и Федерико спросил, нужно ли ехать к месту церемонии на машине. В ответ Винченцо лишь молча покачал головой и знаком предложил следовать за ним по узкой улочке, состоявшей, как казалось, из одних только модных магазинов и бутиков. Федерико давно решил для себя, что не будет задавать лишних вопросов, и молча пошел за своим провожатым. Шли они довольно быстро; при этом ни девушка, ни старый актер не пожаловались на усталость. Наконец очередной переулок привел их к какому-то не то складу, не то заводскому корпусу, который, судя по внешнему виду, ни разу не ремонтировался как минимум лет сто. Они прошли через деревянные ворота, сколоченные из толстых досок, и оказались в темном дворе, окруженном красными кирпичными стенами. В дальнем конце двора находилось нечто вроде каменной пристройки с металлической дверью. Винченцо нажал на кнопку звонка, скрытую между камнями кладки. Потянулись секунды ожидания. Наконец железная дверь приоткрылась, и навстречу им вышел бледный, изможденный на вид старик, одетый, однако, богато и со вкусом. Он молча поцеловал Винченцо в щеку и так же молча, одним лишь кивком головы предложил гостям следовать за ним. Никому и в голову не пришло пропускать даму вперед, и Коломбина вошла внутрь последней. Так же, замыкая небольшую процессию, она следовала и дальше – вниз по явно очень старой лестнице, которая вскоре перешла в узкий полутемный коридор. Старик остановился и, внимательно оглядев Федерико, решил снизойти до пояснений:
– Друг мой, вам выпала большая честь проникнуть в древнее чрево этого города. Вот по этому подземному ходу мы пройдем в самый центр и окажемся под площадью Синьории. О своей безопасности можете не беспокоиться: уверяю вас, что ход выкопан задолго до того, как были построены здания, окружающие площадь, которая в последние годы превратилась в аттракцион для туристов.
Федерико, обрадовавшись, что на него наконец обратили внимание, решил из вежливости попытаться поддержать разговор:
– Это потрясающе интересно. Насколько я знаю, под каждым древним городом существует целая сеть тайных переходов и подземелий. Но обычно их строили по заказу тех, кто живет наверху. Я бы хотел спросить…
– Не будете ли вы добры помолчать, – отрезал провожатый – не то официально-вежливо, не то откровенно грубо.
Федерико устыдился своей бестактности и решил больше не вступать ни в какие разговоры, пока его прямо не спросят. Из полумрака к нему приблизилась Коломбина, на лице которой мелькнула ободряющая улыбка. Федерико кивнул и молча продолжил путь. Где-то рядом слышалось журчание воды, да и сами камни под ногами бляди влажными и скользкими. Он не мог понять, откуда в этот длинный коридор, пробитый в толще камня, проникает свет – несильный, но достаточный для того, чтобы превратить могильную тьму в густые сумерки.
– Это река, – заметил Винченцо, явно просчитав ход мыслей Федерико. – Река, как и город, имеет подземное отражение, подземную сестру. Это ее воды доносят сюда частицы отраженного света.
На этот раз Федерико предпочел промолчать и последовал за своими провожатыми, думая о том, как наконец научиться скрывать свои мысли и перестать быть настолько предсказуемым. Неожиданно Коломбина подошла к нему вплотную и прошептала на ухо:
– Дорогой, все это делается только ради тебя. Для тебя они разыгрывают этот заговорщический спектакль, для тебя устроена эта подземная прогулка. Главное – ничего не бойся. Все ценное на свете обычно скрыто под покровом тайны.
Федерико поцеловал ее, не сбавляя шага. Он почувствовал себя увереннее; Андреа, в свою очередь, получила тот ответ, которого ждала, – лицо ее возлюбленного стало спокойнее. Подземный ход шел не прямо: он то спускался, то поднимался, то изгибался, делая поворот за поворотом. Неизменными оставались лишь полумрак и сырость под ногами. Федерико потерял счет времени и, улучив подходящий момент, как бы случайно посмотрел на часы. Было уже начало седьмого.
Время от времени их коридор пересекался с другими Подземными ходами. На одном из таких перекрестков старик остановился и выудил из кармана черного пиджака довольно большой ключ.
– Мы находимся под дворцом. Здесь, мой друг, прямо над нашими головами, скончался один из представителей славного рода Бонапартов – Жозе, коронованный и взошедший на трон в Испании.
Эти слова старика, не отличавшегося особой любезностью, не произвели большого впечатления на Федерико. Он уже не впервые слышал эту легенду. В одном из самых элегантных и роскошных дворцов древней Флоренции, на берегу реки Арно, побежденный и униженный Бонапарт провел свои последние дни – в полном одиночестве и в окружении красоты, бесчеловечной в своем совершенстве.
Погруженный в свои мысли, Федерико даже не заметил, как они вновь оказались на поверхности. Вся компания вышла на дневной свет из глубины одного из искусственных гротов Буонталенти. Здесь, во внутреннем дворе замка, старик остановился. Дождавшись, когда глаза вновь привыкнут к солнечному свету, Федерико огляделся. Кроме них, во дворе не было никого. Выходившие во двор двери были заперты, а окна к тому же закрыты плотными ставнями. Вокруг стояла удушающая тишина. Ощущение было такое, что город, присутствие которого непременно должно было угадываться по шуму проезжавших машин, не то вообще исчез с лица земли, не то затерялся где-то в дальнем уголке прошлого. «Неужели это декадентство и есть наше будущее?» – мысленно задал себе вопрос несколько разочарованный Федерико.
Старик перекинулся парой слов с Винченцо и удалился. Он пересек двор и скрылся за небольшим фонтаном, гладь бассейна которого была покрыта белыми лилиями. Андреа взяла Федерико за руку, и он почувствовал в легкой, почти дружеской ласке весь жар чувств, которые испытывала к нему влюбленная девушка.
В тишине и молчании прошло, наверное, не меньше двадцати минут; Федерико решил ни о чем не спрашивать, а его спутники по-прежнему молчали. Сам того не ожидая, он почувствовал, что понемногу успокаивается: с одной стороны, шаг, который он собирался сделать, мог оказаться самым важным в его жизни, с другой – он был не первым, кто принимал такое решение. Наконец Винченцо прервал затянувшуюся паузу:
– Теперь ты останешься один. Ничего не бойся, а когда настанет время, отвечай на все вопросы, которые тебе будут задавать. Отвечай так, как подсказывает тебе сочесть. Мы больше ничем не сможем тебе помочь.
С этими словами старый актер и его дочь скрылись в том же направлении, в котором исчез и их провожатый. Федерико едва ли не впервые в жизни испытал то чувство полного одиночества, которое, наверное, ведомо только приговоренным к смерти: так они чувствуют себя в ночь накануне казни. Впрочем, эти пессимистические мысли недолго мучили его. Вскоре от них его отвлекло появление в непосредственной близости какого-то странного человека: незнакомец был одет в неряшливую хламиду, больше всего напоминавшую сильно потертый и во многих местах надорванный мешок. Лицо его, естественно, было скрыто. Взяв Федерико за руку, человек повел его за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64