– Что ты говоришь? Извини, я тут соль ищу. Это не ты поставил ее сюда – за полочку со специями?
Марк понял, что так он ничего не добьется, и решил по-другому сформулировать вопрос:
– Я не знаю, что происходит в мире. Я немного устал от ничегонеделания и от этой пасторальной идиллии. В конце концов, любому нормальному человеку становится скучно говорить с самим собой и слушать собственные мысли.
На этот раз Ада вышла из кухни и крепко обняла мужа:
– Самое главное сейчас – это то, что тебе стало лучше и ты наконец смог вырваться из плена тоски по безвозвратно ушедшему прошлому. А что касается новостей – ничего особенно интересного в мире не произошло за то время, что ты не читал газет. По крайней мере ничего такого, что заслуживало бы твоего внимания. Ни одна из новостей не касается нас с тобой лично, так что можешь успокоиться и отдыхать дальше. Вот вернемся в город – и делай что хочешь. Там ты никуда не денешься ни от ежедневной прессы, ни от скучных политических новостей, ни от всей совершенно бесполезной информации, которая на нас выливается.
Марк был уверен, что Ада прекрасно знала о смерти знаменитого актера и не рассказывала ему об этом печальном событии, чтобы не выводить его из состояния блаженного витания в облаках, из этой новой жизни – без книг, без Друзей и без лихорадочных поисков решения проблемы, от которых он уже один раз чуть было не сошел с ума. И все же он решил продолжить начатую проверку.
– Я сегодня заходил в паб, и мне попалась газета, где была статья о смерти отца Антонио. Наверное, нужно послать телеграмму с соболезнованиями. От него уже давно нет никаких известий. Ему наверняка сейчас нелегко, и наша моральная поддержка будет нелишней.
– Забудь ты про своего Антонио, его дела нас не касаются. Ты от него и так уже натерпелся. Сам того не желая, он довел тебя чуть ли не до сумасшедшего дома. Его детская увлеченность какими-то дурацкими проблемами привела к тому, что ты заболел и до сих пор не можешь до конца поправиться. Я не позволю, чтобы ты снова наступил на те же грабли. Да, его отец умер. Да, Антонио сейчас наверняка плохо и одиноко. Но в конце концов, он сам это заслужил. А вообще-то беспокоиться о нем незачем: у него есть деньги, есть знаменитая фамилия, в конце концов, есть родственники да и друзья, принадлежащие к его кругу. Наши с тобой соболезнования ему ни к чему, как и наша дружба.
Марк просто оцепенел. То, что Ада не одобряет его дружбу с Антонио, не стало для него большим откровением, но тон, каким было высказано все это, его просто поразил. В голосе Ады прозвучала такая внутренняя сила, которая могла свидетельствовать только о том, что Марк еще плохо знал свою жену и не догадывался, насколько велика сила ее воли и как она умеет добиваться своего. Так, совершенно неожиданно для себя, Марк выяснил, что внутренний мир Ады остается для него полной загадкой. Обидные слова он решил оставить без ответа: так было лучше, чем пытаться ей что-то доказывать дрожащим, слабым от страха голосом. Если же начать спорить в полную силу, то она может догадаться, что он ей не доверяет и затеял этот разговор лишь с одной целью: убедиться в правоте собственных подозрений. Вот почему он решил промолчать. Налил себе воды и чуть не поперхнулся первым же глотком. Его сдавленный кашель был заглушён грозовым ливнем, обрушившимся в тот самый миг на соломенную крышу дома.
Узнав, где находится Марк и в каком состоянии он пребывает, Федерико немного успокоился. Судя по короткому письму, он понял, что его друг, несмотря на все болезни и страдания, остался самим собой, а его странная и очень подозрительная жена не смогла ни в малейшей степени поколебать его решимость довести до конца задуманный троими друзьями план идентификации черепа. Они должны были найти то имя, которое носил при жизни носатый уродец, ведь, вероятно, он звался не Пиноккио, а как-нибудь иначе. Последние события в жизни Федерико привели к тому, что он перестал доверять кому бы то ни было, включая и своих друзей. Он не чувствовал себя в безопасности и вздрагивал, услышав стук в дверь или телефонный звонок. По ночам он плохо спал, а днем, появляясь на людях, подозрительно посматривал на всех, кто попадался ему на пути.
Пляж у Слэптона, куда Марк отправился на прогулку, – отличное место, чтобы уйти на время от мира и обрести себя. Две мили песка, пропитанного историей и человеческими трагедиями. Именно здесь американцы устраивали учения, готовя солдат к дню «D» – до сих пор хранящей много тайн высадке союзников в Нормандии. Среди местных жителей ходили слухи, что во время учений погибли более двухсот американских солдат. Официальная версия командования состояла в том, что часть десантных кораблей была потоплена немецкими подводными лодками, но у населения окрестных городков и деревень было на этот счет совершенно иное мнение: они считали, что несчастные солдаты погибли не от огня противника, а в результате халатности командования союзных войск. Пожалуй, лишь птицы, столетиями гнездящиеся на близлежащем озере Слэптон-Ли, могли бы рассказать правду об этих событиях, потому что только они являются прямыми потомками тех, кто видел, как все происходило на самом деле.
Какие-то ржавые обломки да не найденная саперами бомба – вот и все безмолвные свидетели тех далеких событии, той уже давней войны. Безлюдным берег здесь стал потому, что ради сохранения режима секретности в ходе подготовки к операции из всех деревень и городков в радиусе нескольких миль от места учений были принудительно эвакуированы жители. Теперь эти две мили песчаного пляжа – то место, где можно встретиться с призраками погибших американцев. Есть фантазеры, считающие, будто эти покойники возвращаются на берег каждый год – в день своей трагической учебной высадки. Появление сгоревших и утонувших солдат сопровождают старые военные песни, а грозовые ливни смывают кровавыми потоками синеву с неба, превращая его в холодный, стального цвета кинжал мести.
День за днем на пляж приходит старик, который утверждает, что участвовал в тех событиях и сумел чудом избежать гибели. Он подолгу стоит у самой воды и молча смотрит в море. Он написал книгу, в которой рассказывает свою правду о том, что произошло на побережье у Слэптона. Кто-то из туристов ее покупает, кто-то просто не обращает внимания. У старика на голове каска, в руках винтовка, а на груди старая ржавая медаль. Как актер на театральных подмостках, он раз за разом повторяет команды капитана и выразительно жестикулирует, давая сигнал к началу учений. Он встает в воображаемый строй и отдает честь своим невидимым товарищам. Затем он падает ничком на песок и прикидывается мертвым. Случайные зрители думают, что это игра, и, включившись в спектакль, приносят цветы на импровизированную могилу. Однако старик не унимается: это не спектакль, и он избежал смерти не для того, чтобы жить, а для того, чтобы служить живым напоминанием о погибших.
В день учебной высадки у английского побережья не было замечено ни одного немецкого корабля или подлодки. Учениями руководили командиры союзных армий, поначалу все шло по плану, и вдруг… раздался взрыв. Покрытый броней корабль вспыхнул, как промасленный факел, в который попала молния. Солдат, умирающий каждый день, как в день «D», утверждает, что мертв уже сорок лет, что любой, кто хочет в этом удостовериться, может просто взять винтовку и выстрелить в него. За все эти годы среди зрителей не нашлось ни одного человека, который рискнул бы провести столь опасный эксперимент, и безумец со слэптонского пляжа приходит сюда день за днем, не давая туристам покоя своими, уже никому не нужными, историческими реконструкциями.
Федерико тоже помнил эту легенду, которую когда-то рассказал ему Марк, сам находившийся в то время под сильным впечатлением от происшедшего. И сейчас Федерико не понимал, почему Марк решил поехать в то место, где столь многое напоминало о далеком прошлом – о том прошлом, которое на самом деле ему не принадлежало. Скорее всего, по мнению итальянца, к этому подтолкнула еще не до конца оправившегося друга его чересчур заботливая жена, естественно не посчитавшая своим долгом объяснить мужу, почему они едут именно сюда. Впрочем, нельзя было не признать, что подобная попытка вырваться из мрачного круга закрутившихся вокруг него событий была вполне в духе Марка. Наверняка он убедил себя в том, что Слэптон станет для него тихим прибежищем, где он спасется от созданных его же собственным воображением химер, домом, куда будет заказан вход призракам и привидениям из старого Сатис-хауса. Федерико знал, что Марка частенько посещали подобные гости из потустороннего мира и что во многом его болезнь была связана именно с путешествиями за грань реальности.
И все же, что могли рассказать ему призраки солдат, когда-то давно утонувших там, в холодных водах пролива Ла-Манш? А ведь, между прочим, череп, что купили они на Гаити, также когда-то принадлежал человеку, чье тело после смерти было предано не земле, а воде. Море отторгло его и выбросило на берег, как мертвые водоросли, как гладкие, обточенные водой камни, под которыми прячутся от полуденного солнца крабы, обитающие на южном побережье Англии.
Федерико готов был спрашивать совета у кого угодно, даже обратиться к астрологу, если бы верил, что звезды могут дать ему ответ на вопрос, как выбраться из того безнадежного положения, в которое он сам себя поставил. В секте, куда он вступил, рассчитывая обрести ключ к тайне, он оказался на положении изгоя, преданный неизвестно кем и непонятно по какой причине. Сразу же после кошмарного допроса в палаццо он направился в дом Винченцо де Лукки и его дочери Коломбины с твердым намерением потребовать объяснений: с какой стати ему пришлось выслушивать угрозы в свой адрес, основанием для которых могли стать лишь сведения, которыми он доверительно поделился со старым актером и его юной дочерью?
Войдя в гостиную, он увидел актера, лежащего на диване – на том самом месте, где он ждал его во время их первой встречи. Федерико тотчас же вспомнил страх, испытанный в тот день, а также подозрительность и суровые слова, которыми его встретил Винченцо. На этот раз все было иначе: старик даже не привстал с дивана и молча, одним лишь неопределенным жестом предложил Федерико сесть в кресло, стоявшее у камина. Его дочери в гостиной не было, она не появилась и в течение всего разговора.
Федерико потребовал объяснений: он хотел знать, откуда добрым братьям стало известно про череп и в особенности – почему они связывали смерть отца Антонио с теми поисками, которые Федерико вел здесь, в Италии. Винченцо не смог или же не захотел дать внятного ответа. Он поклялся своей маской влюбленного Арлекина, что никогда и никому не рассказывал о черепе и более того, несмотря на всю симпатию, которую он испытывал к Федерико, эти поиски казались ему откровенным ребячеством и совершенно неразумной тратой времени. В общем, эту, с позволения сказать, тайну он не то что не собирался никому выдавать, но вообще не считал достойной внимания.
Федерико почувствовал, что актер просто хочет избавиться от его нежелательного и раздражающего присутствия, но в тот день инстинкт самосохранения взял верх над хорошими манерами, которыми был известен университетский преподаватель. Федерико встал с кресла и решительно подошел к книжному шкафу, где на полке, как он прекрасно знал, старый актер хранил ту самую маску, которой поклялся несколько минут назад. Вынув маску из ящика, Федерико помахал ею перед лицом лежавшего на диване Винченцо. Тот напрягся, но не сказал ни слова.
Вне себя от злости, Федерико сквозь зубы заверил актера, что сожжет маску прямо у него на глазах, если не получит ясного ответа. Может быть, пламя, в котором сгорит эта маска, сможет объяснить, почему останки скончавшихся актеров являются такой огромной ценностью для некоторых тайных обществ. Этой угрозы хватило на то, чтобы вывести Винченцо из состояния внешнего безразличия ко всему происходящему. Он не поленился встать с дивана и постарался занять позицию между Федерико и камином, чтобы по мере возможности помешать сжиганию легендарной маски, в которой он блистал на сцене в молодые годы.
– Не вздумай! Только не это! Умоляю! Что же ты за человек такой? Неужели ты способен уничтожить то, что так дорого твоему ближнему?
Федерико в ярости оттолкнул Винченцо и, взяв черную маску за кончик ленточки, поднес ее вплотную к огню.
– Я долго терпел, вы играли со мной как хотели, и я этому не препятствовал. Хватит, теперь ситуация изменилась. Я вступил в орден и, как один из карбонариев, имею кое-какие права, например право играть в вашу же игру и даже, может быть, иногда что-то выигрывать. Единственное, чего я хочу, – вступить в игру на тех же условиях, на которых играете вы. Я хочу знать, что вам известно обо мне, и то, чего я о вас не знаю.
Маска тем временем начала дымиться, а край ее левого глаза даже обуглился. Еще немного – и она вспыхнула бы как спичка. Винченцо театральным жестом поднял руку к голове и прижал ее к левому виску, давая понять, как сильно он страдает от головной боли. В следующую секунду он закачался и, словно потеряв сознание, рухнул на пол, где для пущего драматизма немного, но эффектно постонал, а затем затих. Федерико отвел маску от огня и лениво поаплодировал представлению:
– Неплохо, Полишинель, совсем неплохо, капитан, в актерском мастерстве тебе не откажешь. Ты, видно, готов на все, лишь бы не говорить о том, о чем тебя спрашивают. Но меня этим не проймешь. Пусть ты будешь умирать от горя, но моя рука не дрогнет, и твоя маска сгорит.
Полный решимости исполнить свою угрозу, он вновь подошел к камину, чтобы бросить маску в огонь. В ту же секунду он услышал за спиной шорох, а затем ощутил сильный удар чем-то тяжелым по затылку. Он успел оглянуться и увидеть бледное напудренное лицо Коломбины, державшей в руках увесистый стеклянный шар.
Очнувшись, Федерико понял, что лежит на мягкой и удобной постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64