душевой поддон 100х100 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

В конце концов он все же победил свои страхи и стал готовиться к церемонии приема в члены клуба. Для этого нужно было одеться в соответствии с определенными предписаниями, сообщенными заранее; я сам помог ему выбрать подходящий костюм.
Ласло не верил своим ушам: сидевший перед ним человек – в общем-то, всего лишь слуга, актер второго или даже третьего плана, которого судьба вытащила из какой-то пригородной помойки и швырнула на съемочную площадку, – брал на себя смелость высказывать свои суждения по поводу того, как должен одеться его хозяин в такой торжественный и, судя по всему, трепетный для него момент. Как всегда, Хоакин озадачил венгра и успел разрушить очередной стереотип раньше, чем тот даже задумался о его ложности.
– Я выбрал для него кожаные туфли синего цвета – на редкость дорогие, можете поверить, но я-то знаю, что именно обувь такого качества сразу создает должное отношение к человеку и если подобрать к этим туфлям соответствующий костюм, то успех гарантирован. Рубашку я подобрал из тонкого белого шелка, не слишком блестящую, но с легкими внутренними переливами, эффектно подчеркивающими игру теней на фигуре хозяина.
Ласло, уже теряя терпение, перебил Хоакина, углубившегося в бесконечные детали:
– Прошу вас, Хоакин, поближе к делу. Вы говорите об актере, как о боге, спустившемся на землю. Нельзя ли перевести его в разряд простых смертных и описать некоторые стороны его жизни чуть более естественно?
Мажордом, явно разгневанный этим ироническим комментарием, не задумываясь отчеканил:
– Если вы еще хоть раз перебьете меня, я больше вообще не скажу ни слова.
Испуганный перспективой остаться в неведении относительно некоего тайного общества и его роли в жизни актера, венгр поспешил извиниться. Хоакин с выражением удовлетворения на лице продолжал свое повествование:
– Дом игры не привязан к какому-либо определенному месту, у него нет адреса, он перемещается из города в город, из страны в страну. Никто и никогда не знает, на каком континенте или на каком острове произойдет следующая встреча. Уже одно это обстоятельство делает такое сообщество в некотором роде уникальным. Участников встречи извещают за несколько дней до нее, и, хотя присутствие формально не является обязательным, три пропуска подряд – повод для исключения, причем вне зависимости от причин отсутствия исключение является окончательным и бесповоротным. Повторно вступить в клуб невозможно. Речь не идет о наказании или порицании отсутствующего, просто отношения между обществом и его бывшим членом считаются законченными. В этот клуб могут вступать люди самых разных профессий: в нем состоят врачи, политики, архитекторы и, как вы, наверное, уже догадались, много актеров. Встречи продолжаются примерно по шесть часов, и на протяжении этого времени есть две запретные темы для разговора: религия и политика. Разумеется, частная жизнь также не подлежит обсуждению. Основной темой и основным занятием на встречах является исключительно игра.
Ласло слушал внимательно. Актер никогда не рассказывал ему ничего подобного, и теперь, спустя многие годы, адвокату стало понятно, откуда взялись все те люди, которые после его смерти вынырнули словно из небытия и стали предъявлять какие-то права на его фильмы и его состояние.
– Сеньора раньше была актрисой, но к моменту их знакомства уже перестала сниматься. Она не была молода, но сумела сохранить какую-то особую красоту и не менее своеобразное чувство юмора, которое в первую очередь и поразило моего хозяина. Когда он вернулся с той первой встречи с членами клуба, я его, можно сказать, не узнал. Это был другой человек: он подолгу о чем-то задумывался, начал интересоваться тем, до чего раньше ему не было никакого дела… и даже, – вспомнил вдруг Хоакин, улыбаясь не то умиленно, не то печально, – попросил меня посадить в саду новые цветы и деревья, причем выбрал какие-то редчайшие сорта и виды, которые обошлись ему в целое состояние. Я сразу же подумал, что он влюбился, и это предположение меня напугало.
Хоакин, углубившийся в свои воспоминания, продолжал говорить увлеченно, как никогда раньше. Легкость, с которой лились его слова, убежденность в своей правоте делали его рассказ не просто правдоподобным, а заслуживающим полного доверия. Из слов мажордома Ласло узнал, что начиная с того времени актер стал часто летать в Англию – в страну, где жила женщина, которой было суждено стать его единственной законной супругой.
Из очередной такой поездки он приехал уже не один. Мексиканские друзья актера не раз высказывали неудовольствие его браком – неожиданным и, главное, заключенным втайне от всех. Впрочем, перед лицом реальности они были вынуждены смириться с новым статусом известнейшего в стране артиста. Примерно в то же время продюсерская фирма затеяла судебное дело с целью получить полный и всеобъемлющий контроль над экранным и сценическим образом актера. По замыслу продюсеров, они приобретали исключительные права на этот бренд. Вот тогда Ласло и предложили выступить на стороне мексиканской звезды и попытаться отстоять его право на собственную личность и на использование своих актерских навыков, в частности, для получения прибыли. В конце концов дело удалось выиграть, и Ласло стал личным адвокатом актера. Рассказ Хоакина полностью соответствовал его собственным воспоминаниям. Сеньора действительно приехала в Сересас в то самое время, когда адвокат готовился подписать долговременный контракт с актером.
Они ехали уже больше двух часов. Мимо проносились то небольшие поселки, состоящие из полуразвалившихся домов, то унылые, почти пустынные пейзажи. Небо висело над ними так низко, что, казалось, придавливало своей массой жителей тесно застроенной высотными домами столицы, не привыкших к столь длительному перемещению в пространстве. Антонио, погруженный в свои размышления, за все время дороги не проронил ни слова. Ласло иногда отвлекался от собственных мыслей и искоса посматривал на своего пассажира.
Антонио выглядел бодрым и даже веселым. Он с интересом смотрел в окно машины и вроде бы ничуть не беспокоился по поводу предстоящей встречи с Хоакином. Казалось, он совсем забыл о клятве на крови, которую дал, когда в последний раз приезжал на виллу. Не было в его глазах ни страха, ни даже чего-либо похожего на грусть, вполне оправданную перед посещением любимого дома отца.
– Скоро приедем, – нарушил молчание Ласло, – осталось проехать буквально две деревни. Ну что, ты не передумал?
Антонио, уставший от навязчивой заботы адвоката, даже не удостоил его ответом. Он лишь отрицательно покачал головой, из чего венгр сделал вывод, что по крайней мере ехали они в такую даль не зря и ему не придется разворачивать машину на подъезде к поместью.
Рождение сына стало важнейшим событием в жизни актера – Ласло прекрасно это помнил. Антонио родился через несколько месяцев после приезда англичанки в Сересас. Он был недоношенный, весил очень мало и в первую же неделю жизни подхватил желтуху, которая надолго окрасила все его тельце в морковный цвет. Узнав, что у него родился наследник, актер был вне себя от счастья. На этот раз он не скрывал своих чувств ни от кого.
За очередным поворотом Ласло притормозил, и машина свернула с шоссе на второстепенную дорогу. Уже стемнело, но поместье можно было найти, даже не зная пути: над виллой поднималась заметная издалека шапка света, обозначавшая местонахождение величественного здания, которое было возведено по распоряжению актера в нескольких километрах от поселка.
Сама вилла чем-то напоминала кладбище. Белоснежные фасады и сверкающий мрамор в саду, окруженном шеренгами кипарисов, создавали ощущение умиротворенности и покоя – сродни тому, что люди испытывают на ухоженном кладбище среди выложенных ровными рядами могильных плит. Весь этот ансамбль совершенно не вписывался ни в окружающий пейзаж, ни в сельскую атмосферу, характерную для данной местности. Поместье со дня своего основания было маленьким мирком, надежно огражденным от окружающей его полупустынной золотистой равнины. Еще одна экстравагантная выходка старого актера, подумал Ласло, в котором время от времени поднимал голос европеец, не склонный к пышности и готовый восстать против любых безвкусных проявлений кричащей роскоши. «Лично я никогда не построил бы себе такой мавзолей», – мысленно повторял он, прекрасно осознавая, что в нем говорит адвокат, привыкший смешивать желаемое и обязательное к исполнению.
Они неторопливо ехали по дорожке, уходившей вглубь территории поместья. Их путь освещали высокие фонари, выстроившиеся двумя шеренгами вплоть до самых дверей виллы. Примерно на половине пути машина остановилась перед воротами с переговорным устройством – глазами и ушами неумолимого мажордома. Ласло вдруг осознал, что они с Антонио находятся в полной власти Хоакина; если бы он не захотел открыть им, день можно было считать потраченным напрасно. Чтобы не беспокоить Антонио раньше времени, адвокат не стал говорить о своих опасениях. Остановившись у ворот, он первым вышел из машины, готовый выслушать через переговорное устройство отказ принять их в поместье. К его удивлению, железные ворота почти мгновенно распахнулись, и больше ничто не препятствовало их проезду в сад, окружавший виллу. Антонио довольно улыбался, уже предвкушая свою победу. Они проехали по аллее из высоких деревьев, казавшихся при искусственном освещении какими-то чудовищами, порожденными генной инженерией. Далеко не все окна в доме были закрыты плотными шторами, и свет, падавший на парадный подъезд сквозь стекла, смешивался с декоративной наружной подсветкой. Мрамор сверкал, фонтаны журчали – в общем, все очень походило на торжественную встречу долгожданных гостей. Ласло припарковал машину у фонтана по левую сторону и вместе с клиентом направился к главному входу в здание.
За цепочку звонка, которая, как поговаривали, была сделана из чистого золота, дергать не пришлось. Дверь открылась сама. Ласло в последний раз проговорил про себя основные пункты предварительно разработанного им сценария, который вполне правдоподобно объяснял их с Антонио появление в поместье и при некотором везении, быть может, свел бы к минимуму недовольство Хоакина их визитом. Впрочем, все заранее припасенные доводы и аргументы отпали сами собой, когда прибывшие увидели, что на пороге виллы их ждет не мажордом, а какая-то женщина.
– А ты что здесь делаешь? – изумленно спросил Антонио свою мать.
– Я приехала за тобой, – ответила она, и по ее голосу Ласло понял, что у него появился еще один повод для беспокойства.
– За мной? Интересно, что же такое случилось, что ты соизволила вернуться сюда, когда отца уже нет в живых? Ладно, мама, я тебя вот о чем попрошу: не лезь не в свое дело. Я заехал сюда только для того, чтобы забрать то, что мне нужно.
– Антонио, – настойчиво сказала она, взяв его за руку, – твой друг Марк Харпер умер. Он покончил с собой, бросившись в море в заливе под Слэптоном.
Ласло смотрел на Антонио и видел его немигающие глаза, видел, как у него задрожали ноги и как он, мгновенно ссутулившись и забыв о горделивой осанке, чуть было не упал. Мать проводила его в так называемую малую гостиную, где хозяева обычно принимали в неофициальной обстановке самых близких друзей. Здесь на столе уже стояли заботливо приготовленные чьей-то рукой два стакана со льдом и бутылка виски. Женщина сама разлила напиток по стаканам и молча подала их сыну и адвокату. Ласло заметил, что Хоакина нигде не было видно, и порадовался отсутствию надменного и весьма неприветливого мажордома. После недолгих сомнений и размышлений он решил, что бывают такие минуты, когда лучше пить, а не говорить, и буквально одним глотком осушил поданный ему стакан.
Визит Федерико в дом Ады Маргарет Слиммернау оказался излишне насыщен какими-то совершенно бесполезными случайными встречами. Сначала Пол провез его по Лондону – городу вульгарному, приземленному, но при этом богатому и роскошному, как и подобает любой европейской столице. Итальянцу Лондон никогда не нравился: он просто не видел тут тех положительных качеств, которые обычно отмечают иностранцы. Ему достаточно было почувствовать напряженность уличного движения или разок-другой увидеть длинные очереди иммигрантов, ожидающих приема в каком-нибудь учреждении, отвечающем за устройство на работу и размещение граждан бывшей империи, желающих переселиться на постоянное жительство в столицу некогда столь ненавистной им метрополии. Некоторые из этих очередников были одеты в соответствии с канонами и этикетом, принятыми в их странах, отчего казались фотоиллюстрациями из какого-нибудь альбома, посвященного этнографическим курьезам. Город с некоторых пор покоился на нескольких абсолютно одинаковых столпах заокеанского потребительства; эта глобальная поступь общества потребления в сочетании с вавилонским смешением языков и цветов кожи практически погребла под собой последние остатки модели поведения, свойственной англичанам с викторианских времен. От легендарной британской чопорности и вежливости в наши дни осталась лишь жалкая тень, проявляющаяся в первую очередь в витиеватых текстах официальных актов и законов. В общем, от той старой доброй Англии в сегодняшнем Лондоне сохранился лишь легкий ностальгический аромат – как запах табака в комнате, где хозяин время от времени приоткрывает табакерку.
Нет, кое-что из прекрасных творений прошлого осталось на своих местах, например Трафальгарская площадь со знаменитой колонной Нельсона. Тем не менее старый город уже практически сдался под напором современной архитектуры в ее самых чудовищных новомодных проявлениях. Новые здания, а порой целые кварталы и даже районы напоминали монстров, прилегших отдохнуть на руинах разрушенной цивилизации.
Профессор Канали благодарил судьбу за то, что Италия никогда не была империей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64


А-П

П-Я