Интуиция подсказывала Антонио, что смерть отца так или иначе связана с этой ревностно хранимой реликвией, с его поездкой в Сересас, с тем страхом, который сам Антонио испытывал теперь даже не за себя, а за своих друзей. Какой теперь будет его жизнь? Наверное, она станет похожей на пустой экран без изображения, на силуэт китайского театра теней без руки, тень которой должна проецироваться на ширму.
Антонио все крепче прижимал череп к груди, словно надеясь вдохнуть в него новую жизнь. Вот только чью жизнь? Пиноккио? Своего отца? Свою собственную? Деревянная игрушка умерла, но от нее, придуманной, остались самые настоящие кости: вот этот череп с длинным острым носом и открытым, будто смеющимся, ртом.
Блуждая в полубезумных мыслях, Антонио даже не заметил, как в квартиру ворвались полицейские. Разобравшись, в чем дело, они выключили сигнализацию и опечатали буквально каждую дверь в огромной квартире. Череп у Антонио отобрали и на его глазах вернули обратно в сейф. В последний раз он посмотрел на себя в зеркале ванной комнаты – единственного помещения, которое полицейские не стали опечатывать. Он согнулся над раковиной, и его вывернуло наизнанку. Вместе с содержимым желудка он, сам не заметив, как это получилось, исторг из себя боль и горе.
Когда он вернулся в траурный зал, церемония уже подходила к концу. Чтобы попрощаться с великим актером, присутствовавшие без лишней сутолоки выстраивались в некое подобие очереди, сплошь состоявшей из известнейших актеров, режиссеров, сценаристов, продюсеров – добровольных заложников экрана и камеры. У самого гроба Антонио заметил знакомый силуэт: мажордом из Сересас с видом человека, который имеет на это право, задержался у тела покойного и едва ли не принимал соболезнования как самый близкий ему человек. При этом он внимательно смотрел в лицо усопшего, будто пытаясь хотя бы взглядом вырвать, выцарапать, вытащить у него ответ на последний вопрос, который он так и не успел дать. Первым желанием Антонио было подойти к дворецкому и выставить его в шею. Однако он сдержался, чувствуя, как на ладони вновь начинает саднить давно зажившая ранка. Словно в оцепенении, он наблюдал за тем, как Хоакин провел рукой над лицом покойного и даже задержал над ним ладонь, словно делая пальцами едва заметный тайный знак. Это было уже слишком. Антонио подошел и в полный голос спросил:
– Что это ты делаешь? Вздумал смеяться над моим отцом?
Мажордом посмотрел на Антонио, как на какое-то мерзкое насекомое:
– Оставь меня в покое.
Антонио, собравшись с духом, решил, что наступило время определиться в отношениях с Хоакином, и прямо, без обиняков заявил:
– Я скоро вернусь в Сересас. Ты больше не работаешь у моего отца, теперь я хозяин поместья. Ты уволен. Собирай свое барахло и проваливай оттуда.
Лицо Хоакина расплылось в недоброй, презрительной улыбке, но отвечать он не стал. К этому времени вокруг них уже собрался кружок любопытствующих «скорбящих», внимательно слушавших эмоциональные речи Антонио. Мажордом все так же молча повернулся спиной и вышел из зала.
Следующие несколько дней Антонио провел в бесконечных перемещениях по городу и улаживании самых срочных дел. Естественно, пришлось ему побывать и в офисах самых известных и дорогих адвокатов. Кроме того, его несколько раз вызывали в суд, чтобы он дал назначенному государственному судье показания по делу о спорном наследстве. Дела множились, плодились и наматывались одно на другое. Вскоре этот снежный ком полностью накрыл Антонио, который уже не пытался сопротивляться, а несся куда-то вдаль, влекомый непреодолимой силой событий, разворачивавшихся помимо его воли. За эти дни он с изумлением узнал о другой, скрытой от него жизни отца. Постепенно из мелких эпизодов стала вырисовываться достаточно цельная картина того, во что старый актер старался не посвящать своего сына. Судья Ларедо поведал о близких отношениях, продолжавшихся более десяти лет, между отцом и одной английской актрисой – замужней женщиной, супругой другого актера. Антонио получил привилегию прочесть некоторые частные письма отца, в которых эта женщина именовалась уменьшительным именем Поппи. Из этих писем, длинных и эмоциональных, Антонио узнал о поездках отца в Англию, которые тот совершал гораздо чаще, чем было известно сыну. Судя по всему, эта женщина была не единственной его близкой знакомой, и теперь частная переписка отца была приложена к делу о наследстве, на которое в силу своих особых отношений с покойным начинали претендовать все новые и новые люди. Кроме того, похоже, он остался должен «кому-то что-то» – за оказанные услуги. Может быть, при жизни ему шли навстречу из уважения или в расчете на какое-то нематериальное вознаграждение, но после смерти так называемые благодетели твердо вознамерились получить за свои добрые дела вполне реальные деньги.
Неизвестные друзья, женщины, скрывающиеся за экстравагантными именами, романтические свидания на самых дорогих и знаменитых курортах Европы, скоротечные визиты в отели самых элегантных столиц мира: билеты, посадочные талоны, гостиничная бронь, письма, счета, чеки на покупку самых невероятных вещей – все это свидетельствовало, что покойный вел весьма бурную жизнь, не вписывающуюся в традиционные рамки общественной морали и приличий. Антонио вынужден был признаться себе, что увидел отца совершенно иным человеком. «Наше поместье в Сересас, должно быть, было я него тихим тайным святилищем», – подумал Антонио, еще не потерявший надежды понять устройство и механизм функционирования странного мира кино. Все сводилось к тому, что ему в ближайшее время придется ехать в загородное поместье, где, естественно, должна состояться не слишком приятная встреча с человеком сильным, опытным, а главное, готовым и дальше по-собачьи преданно служить уже мертвому актеру.
– Ласло, – спросил Антонио своего адвоката, – а как вообще вписывается Хоакин во всю эту историю? У меня такое ощущение, что отец доверял ему безгранично. Лично я не собираюсь не только вверять ему свои дела, но и вообще терпеть его общество. Откуда отец его выкопал? Мне кажется, будто Хоакин маячил у него за спиной всегда – как зловещая тень, как привидение, отгонявшее от отца всех людей, которые хотели общаться с ним чуть ближе, чем это казалось допустимым нашему дворецкому.
Адвокат Антонио, венгр по происхождению, но вписавшийся в пейзаж мексиканской столицы как родной – лучше, чем многие мексиканцы, чем сам Антонио, – покрутил в руках бокал с мексиканским коктейлем и ответил:
– Ты абсолютно прав в своих наблюдениях. Но если честно, я не советовал бы тебе сейчас соваться в Сересас, во всяком случае пока у нас не будет соответствующего постановления судьи. Нам придется заказать оценку всего имущества и ценностей на вилле, и в первую очередь той самой коллекции фильмов. Пойми, эти ленты теперь стоят гораздо больше, чем при жизни твоего отца. Со временем они станут культовыми, их будут показывать крупнейшие телекомпании мира. Так что дело пахнет большими деньгами, и желающие урвать свою долю уже потирают руки. Это ведь не просто собрание, а коллекция, собранная знаменитостью, гениальным актером, отчего ее стоимость резко повышается.
Антонио, не желая сдаваться, снова обратился к Ласло:
– И что с того? Все это я и так знаю, но я ведь его единственный сын и наследник. Кроме меня, на отцовское имущество нет законных претендентов. Или, может быть, кто-то уже предъявил хранившееся в тайне завещание, в котором он иначе распорядился своим наследством?
Ласло, продолжая разговор, как и положено опытному адвокату, не стал заявлять клиенту, что тот не прав.
– Все так, как ты говоришь. Согласно закону и имеющемуся у нас завещанию, ты единственный наследник. Несмотря на все ваши разногласия и, что греха таить, частые ссоры, отец составил завещание так, чтобы максимально защитить тебя. И все же ты должен понять, что не все его поступки в последние годы были, скажем так, абсолютно законными. Он пользовался услугами некоторых людей, получая выгоду от некоторых не совсем ясных обстоятельств. Я и сам всего еще не знаю; поэтому, прежде чем предпринимать какие-либо действия, мы лучше подождем, пока проявятся те, кто пожелает урвать у нас хотя бы кусочек. Когда знаешь, кто твой враг и какими силами он располагает, с ним легче бороться.
Из слов Ласло Антонио понял, что борьба за наследство будет если не тяжелой, то в любом случае долгой и муторной. Судя по всему, то, что он пережил в последние дни, было еще цветочками. Затем его мысли вернулись к Хоакину.
– А этот мерзавец, который выгнал меня из Сересас?… Предложил бы ты ему денег. Пусть он оставит меня в покое раз и навсегда.
– Есть люди, чьи поступки определяются вовсе не жаждой наживы. Деньги их не интересуют. Неужели ты никогда о таких не слышал? – сказал адвокат, смягчив иронию в голосе вежливой улыбкой. – Хоакин больше всего на свете хочет остаться в Сересас, считая, что только он сможет по-настоящему сохранить память о твоем отце и, разумеется, содержать в порядке его коллекцию. В подтверждение своих слов он приводит тот факт, что по сегодняшнего дня, пока он заботился о поместье, в нем все было в полном порядке, а из коллекции ничего не пропало. Согласись, что, с его точки зрения, смерть твоего отца ничего не изменила.
– Но я-то не хочу, чтобы он оставался жить там! – повысил голос Антонио. – Коллекция принадлежит мне, вилла тоже. Если кто и имеет на нее право, так только моя мать, но, насколько мне известно, она не желает ничего слышать ни о доме, ни о том, что в нем осталось.
– В этом ты тоже прав, – сказал Ласло, постаравшись сбить волну эмоций, захлестывающих Антонио, – но, между прочим, о Хоакине она даже не упоминала. Он ее не беспокоит, она его практически не замечает, а если и видит, то воспринимает как еще один экспонат из коллекции своего покойного мужа. Для нее он все равно что кассета или бобина с пленкой.
При этих словах адвоката Антонио не мог не рассмеяться. В чем-то этот венгр был прав. Самому Антонио никогда не приходило в голову посмотреть на Хоакина с такой точки зрения. Теперь ему забавно было представить мажордома в виде рулона пленки в металлической коробке, открыв которую можно показать собравшимся зрителям всю историю жизни этого человека.
– Ласло, – уже более спокойным тоном обратился он к адвокату после пары минут размышлений, – у меня к тебе еще одно дело. Понимаешь, не все, что находится у нас в квартире на проспекте Либертад, принадлежит моему отцу. Есть там одна вещь, которая является только моей собственностью. Он не имеет к ней никакого отношения. Я очень хочу взять ее себе – вне зависимости от того, как пойдет и чем обернется дело о наследстве. Сделать этого я сейчас не могу. Сам знаешь, судебные приставы вместе с полицией опечатали там все двери. Мне даже войти в квартиру и то нельзя. Мне очень нужно получить разрешение, постановление или как там еще называется – в общем, распоряжение судьи, с которым я мог бы войти в квартиру и взять то, что принадлежит только мне.
В первую секунду адвокат, похоже, не понял смысла просьбы своего клиента. Ему казалось глупым отвлекать сейчас судью на то, чтобы изъять из спорного наследства какую-то небольшую долю, судя по словам Антонио, не представляющую особой ценности. Это бы только затянуло дело и отодвинуло ту минуту, когда сын актера сможет войти в собственный дом как единственный хозяин.
– Неужели это так срочно? Не мог бы ты подождать, пока судья разберется со всеми формальностями?
– Нет, не могу, – лаконично ответил Антонио.
– Ну хорошо. Завтра я подам судье прошение, но в качестве обоснования мне придется представить ему подтверждение покупки этой вещи: я имею в виду счет или чек. В противном случае не удастся доказать, что она принадлежит именно тебе.
– У меня ничего такого нет, – спокойно сказал Антонио, еще не понимая, насколько сложную задачу ставит перед своим адвокатом.
Ласло не стал торопиться с ответом. Он прикрыл лицо ладонями и несколько секунд сидел молча.
– Все равно потребуется какое-то доказательство, что эта вещь принадлежит не вам с отцом, а тебе лично. Иначе придется ждать конца судебной тяжбы.
Эти слова стали для Антонио ушатом холодной воды. Он сдержал готовые выплеснуться эмоции и, движимый столь редко проявлявшимися в нем благоразумием и осторожностью, не стал демонстрировать даже перед доверенным адвокатом, насколько беспокоит его судьба одной-единственной не названной пока вещи. Немного подумав, он рассудил так: если в суде потребуется доказательство того, что эта вещь принадлежит только ему, он сможет представить двух свидетелей, что именно он совершил эту покупку на Гаити. Нужно будет срочно связаться с Марком Харпером и Федерико Канали.
– Ласло, уж ты-то должен знать, как покупаются продаются старинные вещи. Смотришь, решаешь для себя, нужна тебе эта штука или нет, торгуешься – и забираешь. Просить чек или выяснять, откуда хозяин ее взял, сам понимаешь, как-то не принято. Вот и в этом случае у меня нет ни счетов, ни чеков. Единственное, что я могу представить, – это показания двух свидетелей покупки. А с точки зрения закона, да и любого нормального человека эта вещь не представляет никакой ценности. Я думаю, этого хватит для получения нужного постановления судьи.
– Ну, если дело обстоит именно так, – с сомнением в голосе произнес Ласло, – то, наверное, больших проблем у нас не возникнет. Давай поступим так: получишь показания свидетелей – сразу же звони мне. Мы подтвердим их подлинность и тогда подадим ходатайство судье.
В глазах Антонио вновь появился довольный блеск. Он нисколько не сомневался, что с помощью Марка и Федерико сумеет получить тот самый череп, который после смерти отца обрел для него несравненно большую ценность. Его успокаивало сознание того, что этот носатый череп был, наверное, единственным предметом, на который не распространялись претензии желающих поживиться отцовским наследством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64