Как никогда не подпишет и ордер о пытках.
– Увы, но какой-нибудь чрезмерно ретивый мировой судья все еще наделен правом потребовать от попавшего под подозрение пастора дать показания под присягой, а в случае отказа бросить его в темницу, – задумчиво произнес иезуит.
– Ваш друг – судья Трелони, он наверняка поможет вам избежать неприятностей. А если не он, так я вступлюсь за вас, – заверила его Аморе.
– В этом я не сомневаюсь. Но я боюсь не за себя, а за свою паству. Отныне дом Алена – ненадежное прибежище для католиков. Я не могу допустить, чтобы они по моей милости подвергались опасности стать жертвой предательства.
– А что думает мастер Риджуэй по поводу вашего решения съехать от него?
– Он попытался убедить меня остаться. Но и он прекрасно понимает, что это чревато бедой. Мне очень не хочется расставаться с Аленом – у него я всегда чувствовал себя спокойно. Но, как говорится, иного выхода просто нет.
– В таком случае, отчего бы вам не перебраться ко мне? – предложила Аморе.
– Вы сами понимаете, что это невозможно. Если я поселюсь у вас в доме, если стану проводить там мессы, об этом моментально станет известно всем и каждому в Лондоне. И каждый будет знать, что я за пастор. Нет-нет, мне как раз следует сейчас как можно меньше выделяться из толпы, чтобы иметь возможность посещать прихожан на дому. Так что риск в моем положении недопустим.
– Где же вы собираетесь обосноваться? – с ноткой разочарования поинтересовалась Аморе.
– Это предстоит решить моему настоятелю, – пожав плечами, ответил Иеремия. – Завтра у меня с ним встреча.
Тень озабоченности промелькнула по лицу Аморе.
– Но ведь он не вышлет вас из Лондона, как я понимаю?
– Сие мне неведомо, миледи.
– Святой отец, я не могу потерять вас, – умоляюще произнесла женщина. Перспектива, что ее духовника зашлют куда-нибудь в далекую провинцию, пугала ее. – Постарайтесь убедить вашего настоятеля, что я не допущу, чтобы вас изгнали из Лондона.
– Интересно, что вы предпримете, чтобы воспрепятствовать этому? – полюбопытствовал Иеремия. Пыл миледи явно забавлял его.
– Я попытаюсь довести до его понимания, что вы единственный иезуит, который вхож ко двору и в королевские покои, – решительно заявила Аморе. – И ваш настоятель поймет, что здесь вы будете для него куда полезнее, чем где-нибудь в глуши.
Иеремия невольно улыбнулся. Как часто ему приходилось убеждаться в благосклонности этой удивительной женщины. И хотя между ними по-прежнему оставались разногласия, они ничуть не подрывали их многолетнюю дружбу.
Аморе украдкой бросила взгляд на золотые часы, стоявшие на столике рядом, и поднялась с кресла.
– Нам пора, святой отец. Король ожидает нас у себя в лаборатории. Ему не терпится услышать о ваших успехах в борьбе с чумой.
Встреча Иеремии с настоятелем много времени не заняла. Иезуит передал вышестоящему лицу настоятельную просьбу леди Сен-Клер видеть его во главе католического прихода в Лондоне, присовокупив и соответствующие аргументы. Но, как оказалось, он ломился в открытые двери. Настоятель прекрасно понимал, что его знакомство с леди Сен-Клер и частые встречи с ней лишь на пользу католической церкви. Да и слухи о том, что сам король ничего не имел против католической веры, мало-помалу становились секретом Полишинеля. Вскорости Иеремии предстояло поселиться в доме одного мастера по изготовлению хирургических инструментов на Лондонском мосту. Мастер сам изъявил желание поселить у себя пастора. И хотя это означало для Иеремии расставание с прежней паствой, решение настоятеля он воспринял с облегчением – ничего страшного, хлопоты о душах подопечных примет на себя его коллега.
Поскольку вопрос о его будущем новом местожительстве прояснился, Иеремия решил наведаться к судье домой и оповестить его обо всем.
Сэр Орландо явно расстроился, узнав о тяготах, выпавших на долю святого отца.
– Вам пойдет только на пользу, если вы обретете новое, надежное жилье, святой отец, – согласился Трелони. – И хотя мне придется теперь затрачивать куда больше времени на поездки к вам, я доволен. – Сэр Орландо предложил гостю бокал рейнвейна. – Выпейте, друг мой. Понимаю, что для вас непросто будет разлучиться с домом мастера Риджуэя – как-никак полтора года провели вы там.
– Да-да, мне будет недоставать его, – меланхолично признался Иеремия. – Досадно все-таки, что отныне мне предстоит жить в таком отдалении.
Трелони, опустошив бокал, поставил его на стол.
– Вообще-то сегодня с утра я пытался разыскать вас, святой отец, – помедлив, произнес судья. – Речь идет о ребенке Форбса. Он захворал. Сегодня рано утром ко мне явился слуга из дома Форбсов и стал расспрашивать, как найти нас.
– Кто его мог послать? Не старик же Форбс! – удивленно размышлял Иеремия.
– Нет-нет, идея принадлежала Сэмюелу. Не думаю, что старика вообще посвятили в это. Но, похоже, с ребенком действительно неладно, если Сэмюел не побоялся действовать через голову родителя.
– Тогда я немедленно должен ехать к Форбсам, – решил Иеремия.
Трелони пристально посмотрел на своего друга.
– Откровенно говоря, я бы вам этого не советовал. Айзек Форбс – пуританин до мозга костей, еще старой закалки. Он ни во что не ставит не только короля и англиканскую церковь, но и ненавидит все, что хотя бы отдаленно связано с папизмом. И стоит ему только узнать, что вы иезуит, он не замедлит сообщить об этом кому следует.
– Если ребенок действительно серьезно захворал, я обязан хотя бы попытаться помочь ему, – возразил Иеремия.
– Никто не обязывает вас так рисковать. Во всяком случае, Форбсы вполне могут найти и другого лекаря.
– Милорд, когда меня просят о помощи, я не колеблюсь.
– Святой отец, простите за дерзость, но вы поступаете чрезвычайно легкомысленно!
– Обещаю вам вести себя осмотрительно, сэр.
– В таком случае желаю вам удачи, – воздев очи горе, пробормотал судья. – И дайте мне знать, в случае если возникнут сложности.
Высокие двери со скрипом распахнулись, едва стихло эхо от стука отца Иеремии. Лакей в красной ливрее с непроницаемым лицом выслушал о цели прихода и без слов посторонился, давая гостю войти. Иеремия последовал за слугой в зал для приемов, где стал дожидаться хозяев. Не прошло и минуты, как по дубовым ступеням застучали торопливые шаги, и вскоре перед Иеремией предстал собственной персоной Сэмюел Форбс. Отец мальчика облегченно улыбнулся.
– Доктор Фоконе, как хорошо, что вы пришли. Мой сын очень плох, и я боюсь за него.
– Когда он заболел, сэр?
– Сегодня третий день. У него понос и рвота.
Разговор этот состоялся по пути в детскую, где стояла колыбель. Темперанция, мать мальчика, печально сидела рядом, отрешенно глядя на ребенка.
Иеремия, приветливо поздоровавшись, склонился над ним. Лоб не был горячим, значит, обошлось без лихорадки.
– Мадам, прошу вас распеленать ребенка, чтобы я смог осмотреть его, – обратился иезуит к матери.
Безмолвно кивнув, она взяла ребенка на руки и развязала шнурок. Освободившись из брони туго затянутых пеленок, ребенок беспокойно задвигался. Иеремия пристально осмотрел его. Ему сразу бросилось в глаза, что мальчик выглядел похудевшим в сравнении с прошлым разом, когда он впервые увидел его. Прежде круглое личико вытянулось, на тельце проступили косточки, вот только живот показался Иеремии несколько раздутым. Не мог грудной ребенок ни с того ни с сего так отощать. В особенности если принять во внимание, что и до болезни он не был столь уж упитанным.
– Сегодня его уже рвало? – осведомился Иеремия, осторожно ощупывая живот малыша.
– Да, перед самым вашим приходом, – сдавленным голосом произнесла Темперанция.
Иеремия нагнулся к лицу ребенка – дыхание отдавало кислым.
– Как я понял из ваших слов, у него понос?
– Да, – подтвердила мать. – Одной водой и слизью.
Внезапно со стороны дверей в детскую послышались неровные шаги, сопровождаемые постукиванием палки.
– Что здесь такое творится? – недружелюбно вопросил уже знакомый Иеремии старческий голос. – Что понадобилось этому треклятому роялисту от моего внука?
Все присутствующие повернулись к застывшему в дверях Айзеку Форбсу.
– Это я его пригласил, отец, – ответил Сэмюел Форбс. – Так как доктор Томпсон не может предложить ничего иного, как делать и без того ослабшему ребенку бесконечные кровопускания, я решил обратиться к доктору Фоконе. Во всяком случае, судью Трелони он излечил, и это после того как прежний лекарь сэра Орландо не в силах был что-либо сделать.
Старик с недовольной миной приблизился. Вежливо поклонившись, Иеремия обратился к нему:
– Как я вижу, вы оправились от приступа подагры, сэр. Надеюсь, ваше состояние и впредь улучшится, и скоро вы обойдетесь без трости.
Наверняка его слуги только и мечтают об этом, подумал Иеремия, который прекрасно помнил, как в прошлый раз лакеи шарахались при одном виде трости в руке старика.
– С какой стати я должен доверять вам жизнь и здоровье моего единственного внука? – проворчал Айзек Форбс, не ответив на приветствие.
– Вашему внуку дела нет до распрей взрослых. Он несмышленое дитя. И я готов ему помочь, если позволите.
Старик озабоченно посмотрел на своего отпрыска.
– Как он?
– Неважно, ребенок серьезно болен, но его состояние отнюдь не безнадежно, – ответил Иеремия, намеренно избегая категоричности суждений.
– Отчего он разболелся?
– Пока что не могу вам этого сказать.
– Его могли отравить?
Иеремия изумленно уставился на старика Форбса.
– У вас есть основания предполагать подобное?
– Знаете, доктор, в моем положении следует предполагать все, что угодно. Так ответьте же мне – могли его отравить?
– Не стал бы исключать и этого.
– Хорошо. Считайте, что вы получили от меня разрешение лечить внука. Только помните – если вы ему навредите, вы горько пожалеете об этом. Я выставлю надежного человека у дверей сюда, чтобы к ребенку не приближался никто из посторонних. И если вам что-нибудь понадобится, милости прошу обращаться к нему.
Когда Иеремия смотрел вслед старику, ковылявшему прочь из детской, его кольнуло недоброе предчувствие. Он-то хорошо понимал, что в первую очередь слуга Форбса будет следить за ним самим. И оставалось лишь уповать на милость Божью, чтобы все было хорошо, и ребенок благополучно оправился от болезни.
Первым делом следовало воспрепятствовать обезвоживанию организма и как следует напоить малыша. Иезуит попросил слугу, с важным видом застывшего у дверей, послать лакея к аптекарю и раздобыть у него сушеной ромашки и тмина. Из них Иеремия приготовил отвар и напоил им ребенка, чтобы восстановить нарушенное пищеварение.
Сидя у кроватки и вслушиваясь в дыхание ребенка, он вспоминал слова Айзека Форбса. Неужели старик прав и кто-то хотел отравить ребенка? Но кто? Кто мог покушаться на жизнь ни в чем не повинного создания? Кто-нибудь из посыльных? Но какова могла быть причина?
Вечером служанка принесла Иеремии кружку вина и тарелку с хлебом, сыром и ветчиной.
– Госпожа велела мне покормить вас, сэр. Наверняка вы проголодались.
Служанка была женщиной средних лет, выглядела и вела себя весьма дружелюбно в отличие от посыльных, с которыми иезуиту уже пришлось столкнуться.
– Маленький мой, – ласково проговорила она, нагнувшись над кроваткой. – Сколько же мы все тебя ждали, в особенности моя бедняжка госпожа. Двоих она потеряла, а если еще и этот помрет, и думать боюсь, что будет. Кто знает, понесет ли она вообще после всего этого.
– А от чего умерли первые дети? – поинтересовался Иеремия.
– Они все рождались мертвыми, – вздохнула служанка, – И в этот раз мы все так обрадовались. Роды у госпожи были тяжелые, и супруг всегда следил, чтобы ее не беспокоили. С ним была только повитуха. И хорошо, как потом выяснилось, хоть это и не по обычаю. Но я думаю, вы выходите нашего малыша, доктор.
– Сделаю все, что от меня зависит, – успокоил ее Иеремия. – Но мне очень было бы важно знать, не кормили ли его тем, чего он не усваивает.
Служанка широко раскрыла глаза.
– Думаете, малыша пытались отравить? Хотя меня, честно говоря, это и не удивляет. В этой семье странные вещи творятся. Тревожные вещи, я бы сказала.
Иеремия насторожился.
– Что вы имеете в виду?
– Ах, не следовало бы мне судачить об этом… Не мое это дело… – медлила женщина, хотя по ее виду Иеремия заметил, что ей до ужаса хотелось выговориться.
– Прошу вас, расскажите, мисс… Простите, как ваше имя?
– Ханной меня зовут.
– Так вот, Ханна, расскажите мне об этих странностях. Возможно, так мне будет легче помочь ребенку.
– Ох, сэр, дурные вещи здесь происходили.
– Что же это было? – Иеремия был явно заинтригован.
– Смерть за смертью, доктор. Всего за несколько лет в этом семействе четыре покойника.
Иеремия заметил, что служанка явно наслаждалась, обретя в его лице столь внимательного слушателя. И чтобы приободрить женщину, иезуит жестом пригласил ее сесть.
– Вы присядьте, Ханна, да выпейте со мной винца.
С удовольствием женщина сделала большой глоток.
– Вот только даже не знаю, с чего и начать.
– Сколько вы здесь служите?
– Перед самой гражданской войной нанялась. Я тогда девчонкой в Лондон приехала, и с тех пор вот и работаю в этом доме. Сэра Айзека Форбса дела почти все время держали в Лондоне, а семья проживала в имении. Его супруга очень ловко управлялась там с хозяйством, и подарила ему троих деток – двоих сыновей и доченьку. Сэмюел – старший, да вы его знаете.
– Какова судьба его братьев и сестры?
– Брат Сэмюела погиб, свалившись с лошади, – ему тогда только десять исполнилось, а сестра умерла от оспы. Трагедия! Но это случилось еще до моего прихода. Я узнала обо всем от прислуги. Потом скончалась супруга сэра Айзека. Он прямо занемог от этого. Вот тогда он и переменился страшно. Знаете, он ведь не всегда таким въедливым был, так люди рассказывают. Он любил и винца хлебнуть, и поесть сладко. А сегодня он только по большим праздникам обильно закусывает. Говорят, и по женской части хозяин тоже был не промах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63