Мэлори продолжал стонать от боли и скрипеть зубами.
– Мисс, что ему было нужно? – наконец обратился судья к девушке.
Та лишь испуганно смотрела на него.
– Он… он убил мою мать, – с трудом выдавила она.
– Джек, дай мне факел и оставайся с Мэлори и девушкой, – распорядился Трелони. Выхватив шпагу, он зашагал по узкому темному переулку. Пройдя ярдов пятьдесят, различил темное пятно. Снег успел припорошить женщину, покрыв ее белым саваном. Когда сэр Орландо, склонившись над ней, попытался пощупать, бьется ли сердце, его пальцы наткнулись на что-то липкое. Кровь! Пуля угодила прямо в сердце несчастной. Ей уже ничем не поможешь.
Судья поспешил к слугам и остававшейся с ними девушке.
– Немедленно карету сюда! – приказал он Джеку.
Другой лакей, Том, должен был помогать Мэлори. Мэлори уже не один год верой и правдой служил Трелони. Какое же несчастье, что его верный слуга стал жертвой бесстрашия и отчасти легкомыслия. Похоже, бедняга и сам понимал последствия произошедшего, и лучше всего об этом говорил его полный мольбы взгляд.
– Нога… – лепетал он. – Моя нога… Не дай Бог, ее отрежут… Не хочу… Не хочу…
Трелони искренне сочувствовал камердинеру, но не знал, как его утешить.
– Не волнуйся, что бы с тобой ни случилось, ты останешься у меня, – заявил он.
И ничуть не кривил душой: Мэлори служил ему не за страх, а за совесть, а верный слуга – всегда редкость. А сколько раз Мэлори охранял сэра Трелони, устраиваясь на ночь в его спальне с оружием в руках, рискуя при этом жизнью?
Сэр Орландо и Том осторожно подняли пострадавшего и отнесли к карете. Дверца была узкой, и Мэлори пришлось согнуть ноги. Невыразимые муки были написаны на его лице, а сам он трясся от страха и боли как осиновый лист.
– Где мы? – осведомился сэр Орландо у своего кучера.
– У Холборна, милорд.
– Ладно, поезжай к Ньюгейту, а оттуда сверни в Патерностер-роу. Остановишься возле дома, где живет лекарь Риджуэй.
Глава 2
Поездка по неровной обледенелой мостовой вылилась в настоящую пытку для раненого Мэлори. Он был не в силах сдерживать слезы. Трелони все время пытался успокоить его. Сидевшая на передней скамье девушка не проронила ни слова.
Ньюгейт – городские ворота – служил одновременно и тюрьмой. В этот поздний час массивные створы уже были на запоре. Лакей, прихватив факел, отправился к стражникам. Тем явно не хотелось покидать натопленную каморку и выбираться на холод. Впрочем, узнав карету судьи, они тут же сменили гнев на милость.
– Я должен заявить о совершенном преступлении, – официально произнес Трелони. – Отправляйтесь и разыщите констебля Фаррингтона, именно он отвечает за Смитфилд. Скажите ему, что на Кок-лейн совершено убийство, застрелена женщина. Он должен срочно идти туда и дожидаться моего прибытия. Я буду там как только смогу.
– Слушаюсь, милорд, – ответил один из стражников, хотя его явно не прельщало отправляться на розыски констебля, который тоже будет не в восторге от предстоящей миссии – торчать подле трупа в пургу.
Карета судьи поехала через ворота дальше. И снова возобновились муки Мэлори – разболтанные рессоры делали свое дело. Некоторое время они ехали вдоль Уорвик-лейн, после чего свернули в Патерностер-роу и наконец остановились у дома, где проживал лекарь. Окна были темны – по-видимому, все давно спали. Невзирая на это, Джек принялся что было силы молотить в дверь. Вскоре им отпер юноша.
– У нас тут раненый, он нуждается в срочной помощи! – выпалил лакей.
Парень понимающе кивнул и крикнул кому-то в глубине дома:
– Господин, тут к вам приехали! Давайте быстрее сюда.
Несколько мгновений спустя появился Риджуэй, член гильдии цирюльников и хирургов. Не говоря ни слова, он отважно бросился в снежную мглу к карете судьи.
– Милорд, это вы! – вырвалось у него, когда он, откинув полог, узнал Трелони. Когда взгляд лекаря упал на камердинера и на его искаженное болью лицо, он, поняв, что произошло, озабоченно присвистнул.
С помощью своего ученика Николаса Риджуэй, бережно подняв раненого, вытащил его из кареты и отнес в дом. В комнате, служившей приемной и операционной, лекарь уложил камердинера сэра Орландо на деревянный операционный стол, стоявший в центре этого мрачноватого помещения, стены которого были облицованы потемневшими от времени деревянными панелями. У стены располагался дубовый шкаф с многочисленными выдвижными ящиками, где хранились различные травы и снадобья. На полке с другой стороны стояли склянки и тигли для мазей.
Пока помощник и ученик Риджуэя поспешно зажигал керосиновые лампы, свет которых отражался на висевшем под потолком тазу для кровопусканий, Ален Риджуэй, сняв набрякшую от крови временную повязку с колена Мэлори, стал ножницами разрезать бриджи.
Сэр Орландо, который тоже вошел в дом, отряхнул одежду от налипшего снега, после чего повесил на крюк шляпу и поправил белый парик. Он наблюдал за работой Риджуэя. Судья много лет знал этого человека и ценил его как умелого и знающего медика. Ален был рослым худощавым мужчиной за тридцать, длинноруким и длинноногим, отчего казался неловким и долговязым. Спадавшие на плечи иссиня-черные волосы серебрились у висков. Серо-голубые глаза, почти всегда смотревшие плутовато, и заразительная широкая улыбка способны были расположить к себе даже закоренелого мизантропа. Тонкий изящный нос был самую чуточку вздернут. Впрочем, сэр Орландо симпатизировал Риджуэю не только из-за врачебных навыков Алена, но и из-за его доброты, отзывчивости и глубокой порядочности – на этого человека можно было положиться всегда и во всем. Убежденного протестанта сэра Орландо ничуть не смущало, что Риджуэй принадлежит к римско-католической церкви. Слава Богу, он, будучи судьей, научился оценивать людей не по их конфессиям, а по добродетелям.
Медик Риджуэй тем временем освободил колено Мэлори от одежды. Кровотечение не унималось, и доктор вынужден был наложить жгут повыше колена. Повернувшись к помощнику, стоявшему тут же с тазиком бренди, Ален тщательно ополоснул руки в ароматном напитке. После этого Николас, отставив миску, разложил хирургические инструменты.
Едва взглянув на ножи, ножички, скальпели, щипцы, зонды и другие приспособления, Мэлори громко застонал. Пальцы его вцепились доктору в бедро.
– Прошу вас, не надо! – умолял он. – Только не отрезайте мне ногу… Я не хочу стать калекой… Лучше уж помереть.
Ален успокаивающе улыбнулся.
– Успокойся, приятель. Я просто должен взглянуть, что там с тобой стряслось.
Хирург не желал делать никаких скоропалительных выводов и внушать больному несбыточные надежды. Во время Гражданской войны Ален был военным фельдшером и вдоволь насмотрелся на раны, причиненные свинцовыми пулями. Если в результате попадания пули оказывалась раздробленной кость, а главные мышцы разорваны, врачу не оставалось иного выхода, как ампутировать конечность, избавляя тем самым больного от мучительной смерти от гангрены.
Да и сэру Орландо было не в диковинку видеть, как молодые здоровые солдаты или офицеры на всю жизнь оставались калеками, лишившись рук или ног. И хотя судья ничуть не сомневался в умениях Риджуэя, он чувствовал бы себя куда спокойнее, если бы участь его камердинера зависела от лучшего лекаря из всех, которых знал.
– Где доктор Фоконе? – осведомился он. – Он здесь?
– Я здесь, милорд, – отозвался спокойный голос с лестницы.
Заметив худощавого мужчину, судья вздохнул с облегчением. Доктор Фоконе был в черном камзоле, черных бриджах и черных же вязаных чулках до колен. Вокруг шеи белел обычный льняной воротничок без каких-либо украшений. На ногах простые туфли с незатейливыми пряжками. Фоконе тоже носил длинные, до самых плеч, волосы. Лицо узкое, длинноватое даже, с высоким лбом, острым выдающимся носом и впалыми щеками. Они были с Риджуэем примерно ровесниками, однако Фоконе выглядел старше – глубокие морщины прорезали лоб и сеточкой собирались у глаз. Но самым замечательным в этом человеке были его глаза – их взгляд, казалось, проникал в самые потаенные закоулки души.
Прибытие доктора Фоконе заметно разрядило напряженную атмосферу. Вообще следует упомянуть, что присутствие Фоконе всегда странным образом успокаивало сэра Орландо. Королевский судья и сам не мог объяснить почему. Спору нет, он был очень многим обязан этому немногословному человеку. Фоконе спас Трелони от верной смерти в самый тяжкий период жизни, когда судья стоял одной ногой в могиле. Нет, без помощи Фоконе судье сейчас бы не жить, это несомненно. Сэр Орландо без малейших сомнений считал его самым близким из своих друзей, которому доверял безгранично. И при этом даже не знал его настоящего имени. Иногда Трелони приходилось слышать, как Ален Риджуэй называл его Иеремия, – по-видимому, это и было его настоящее имя; фамилия же так и оставалась неизвестной. Впрочем, из чувства такта он никогда не любопытствовал у своего друга на сей счет, довольствуясь псевдонимом Фоконе. А псевдоним был избран для того, чтобы уберечь семью Иеремии от преследований, ибо он находился на территории Англии вопреки закону, постоянно под угрозой оказаться на эшафоте. Католический пастор и иезуит, Фоконе втайне от всех занимался миссионерской деятельностью среди католиков-англичан, являвшихся в протестантском королевстве угнетаемым меньшинством. Отправление католических обрядов считалось в Англии преступлением, а пасторы, нелегально пробиравшиеся туда из стран континента, автоматически считались государственными преступниками. С восшествием на престол Карла II эти драконовские законы хоть и не применялись, однако и отменены не были. Воля короля, стремившегося к свободе вероисповедания, защищала их, хоть и шла вразрез с убеждениями состоявшего сплошь из протестантов парламента. И сэр Орландо Трелони также разделял предрассудки англиканцев в отношении католиков, считая их иезуитами, заговорщиками и возмутителями спокойствия, хотя и видел в лице своего друга достойное исключение. Доктору Фоконе удалось сохранить за собой репутацию честного, порядочного человека, всегда готового помочь ближнему. Когда они познакомились, Фоконе, не желая лгать другу, честно признался сэру Орландо в том, что он католический пастор, хотя сэру Орландо как судье ничего бы не стоило отправить Фоконе на плаху лишь на основе признания. Но Фоконе никогда не пытался обратить сэра Орландо в свою веру. Вот так и подружились эти столь непохожие друг на друга люди: судья-протестант и пастор-иезуит, хотя, казалось, все говорило в пользу того, чтобы им стать смертельными врагами.
Пастор подошел к операционному столу и оглядел стенающего Мэлори.
– Что с ним произошло?
– Кто-то прострелил ему колено, – доложил сэр Орландо. – Этот негодяй убил женщину и собрался убить и вот эту несчастную девушку, да Мэлори помешал.
Трелони кивнул на сидевшую на деревянной скамье девушку, которую Джек привел в дом. Ален Риджуэй недоуменно наморщил лоб.
– Подождите, подождите, я ведь знаю ее. Это Энн Лэкстон. Ее отец тоже в гильдии хирургов, а мать – повитуха.
– Она говорит, что убитая женщина была ее матерью. Пуля вошла ей прямо в сердце, – добавил судья.
– Боже милостивый! Какой ужас! – пробормотал Ален и сделал знак ученику. – Сбегай-ка к Молли, скажи, чтобы принесла девушке хоть тарелку супа. – После этого лекарь с серьезным лицом повернулся к другу. – Иеремия, полагаю, их сиятельство желает, чтобы вы помогли мне оперировать Мэлори.
Иеремия понимающе кивнул. Желание судьи не задело его за живое. Ален прекрасно понимал, что Иеремия – врач Божьей милостью. И начинал, как и его друг, фельдшером. Они познакомились во время гражданской войны и некоторое время оказывали помощь раненым прямо на поле боя. Впоследствии Иеремия, которого не устраивала роль хирурга-самоучки, отправился в Италию изучать медицинские науки. Но и специальность дипломированного медика тоже не принесла удовлетворения. Вместо этого он решил стать пастором, чтобы помогать и тем, кого он не мог избавить от смерти даже будучи образованным медиком. Тем не менее интерес к исцелению в нем не угас, а привычка помогать ближнему всегда и во всем никогда не позволяла ему отказывать хворым и недужным.
Опытный глаз Иеремии сразу же определил причину беспокойства Мэлори. Он успокаивающе положил раненому ладонь на лоб, а потом ласково провел по глазам. Мэлори понемногу перестал дрожать.
– Ален, готова губка? – спросил Иеремия.
– Да, но она еще не размокла как следует.
– Ничего не поделаешь. Мы больше не можем ждать, бедный парень и так исстрадался.
Ален подал священнику наполненный водой таз, тот вынул из него губку. От нее исходил странный запах. Иеремия, дождавшись, пока стечет вода, поднес губку к носу Мэлори.
– Вдыхай глубоко, мой мальчик, – велел он, и когда слуга недоверчиво взглянул на него, добавил: – Ничего не бойся. Тебе станет легче.
Иеремия дал ему пару раз вдохнуть пары, исходившие из влажной губки, потом пристально посмотрел на Мэлори. Некоторое время спустя напряженное тело слуги расслабилось, искаженное болью лицо разгладилось. Постепенно глаза Мэлори остекленели, веки сомкнулись, и он больше не стонал.
– Как вам это удалось? – удивился сэр Орландо.
– Он вдохнул пары Spongia somnifera, пропитанной смесью соков растений мандрагоры, мака и белены, – с готовностью пояснил Иеремия. – Обычно губку хранят в сухом виде, а по мере надобности увлажняют, примерно на час помещая в воду. Она пролежала меньше, но я просто не мог ждать дольше. Нельзя тянуть с операцией.
– Никогда не слышал ни о чем подобном, – сказал Трелони. Он все еще не мог оправиться от удивления.
– Тем не менее они используются уже не одну сотню лет, – заверил его Иеремия. – Еще Теодерих Бодоиский упоминал о них в своих трудах.
– Но если не составляет труда усыпить больного, отчего в таком случае большинство хирургов все же предпочитают обходиться без наркоза, невзирая на то что больные сходят с ума от боли?
– Все не так просто, как кажется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63