– Но в Лондоне-то, в Лондоне вы, надеюсь, не откажете и приедете ко мне в дом на обед, когда я возвращусь из Севен-Окс? – с надеждой в голосе спросил Трелони.
– С великой охотой, милорд, – улыбнулся в ответ Иеремия.
Пастор был на самом деле рад решению судьи. На долю последнего выпало немало горестей, включая смерть супруги после нескольких неудачных попыток родить. Джейн Райдер станет для него идеальной женой и другом. Кроме того, мечта сэра Орландо о наследнике обязательно осуществится – в это Иеремия верил непреклонно.
Когда судья поведал о споре с Джорджем Дрейпером, он рассказал и о краткой беседе с Джеймсом.
– Этот пьяница, как водится, мучился тяжким похмельем и, с трудом соображая, ненароком проговорился, что знаком не только с покойной Маргарет Лэкстон, но и с ее дочерью.
– На самом деле? Вот, значит, как! Очень, очень любопытно.
– Но, увы, большего мне из него вытянуть не удалось – отец помешал.
– В таком случае воспользуйтесь свадебным обедом – и Джеймс, и Дэвид, думаю, разоткровенничаются под воздействием выпитого.
– Можете на меня положиться, святой отец, – заверил иезуита Трелони.
После завтрака все вышли из кухни, а Иеремия задержался. Вдруг до него донеслись возмущенные крики Элизабет:
– Чего это тебе в голову взбрело, наглец ты эдакий?! Давай пошевеливайся! И слышать не желаю твоих отговорок!
Гадая, кому адресовалась сия гневная тирада, Иеремия направился в лечебницу. К своему великому изумлению, он увидел, как родная тетушка супруги Алена, воинственно уперев руки в бока, вовсю распекает беднягу Кита, а на десерт залепила ему звонкую оплеуху.
– Что здесь происходит, мадам? – спокойно, но решительно спросил Иеремия.
– Этот бездельник не хочет слушаться, к тому же нагло отвечает мне, – разорялась Элизабет.
– В чем все-таки дело? – по-прежнему спокойно осведомился Иеремия.
– Мне нужно на рынок, хотела вот взять этого дурачка, чтобы он мне корзинки поднес, а он ни в какую. Мол, Николас велел ему готовить мази какие-то там. Будто Николасу никак без него не обойтись. Тоже мне, незаменимый выискался! Все это отговорки, слышать их не хочу!
Новой экономке явно не терпелось навести в доме свои порядки.
– Вот уж никак в толк не возьму, отчего у мастера Риджуэя один подмастерье и один ученик, хотя по правилам Цеха он может иметь целых трех учеников. Кроме Молли, здесь никого, кто помог бы мне. Выходит, мне одной на базар бегать?
– Понимаю ваши тревоги, – стараясь говорить как можно добродушнее, ответил Иеремия. – Если позволите, я схожу с вами на рынок, мадам. Но уж оставьте мальчика в покое. В конце концов, он в ученье у мастера Риджуэя – вот пусть себе и учится на здоровье и нам всем во благо. А хлопотать по дому не его забота.
Хоть и задетая за живое словами Иеремии, Элизабет все же согласилась с предложением иезуита. Чтобы угодить ей, Иеремия забрал самую большую корзину и по пути на рынок все время старался развлечь ее разговорами. И вправду женщина оттаяла. До Ньюгейтского рынка было два шага. Когда проходили через ворота, Иеремия сунул руку в карман, извлек несколько мелких монеток и вложил их в костлявые ладони нищих, тянувшиеся отовсюду.
– И вы даете этим греховодникам деньги! – не скрывая иронии, спросила Элизабет. – Их вздернуть пора.
– И грешники тоже люди, – ответил Иеремия. – Да и в тюрьмах сидят не одни только отпетые убийцы и воры. Среди них много и ни в чем не повинных.
– О невиновных Господь позаботится.
Иеремия воздержался от ответа, и они направились к торговым рядам. По традиции в первые часы после открытия рынка домохозяйкам разрешалось выбирать куски получше, овощи посвежее и покрупнее. А потом здесь властвовали продавцы. Рынок в этот ранний час бурлил. Ученики мясников разделывали коровьи, бараньи, свиные туши. В воздухе стоял запах крови, роились мухи. Элизабет купила говядины и свиного сала, сыру и сливочного масла, соли и связку свечей у разносчика, ходившего между торговыми рядами и предлагавшего свой ходкий товар. Иеремия, воспользовавшись возможностью, прикупил себе чернил и пару гусиных перьев. Уличный певец сунул Элизабет какую-то балладу, требуя за это пенни, но она отхлестала его бумажкой по физиономии и изгнала прочь. Какая-то старуха предлагала метелки, другая сальные свечи. Повсюду в поисках отбросов толклись нищие.
На обратном пути Иеремия завел речь о Маргарет Лэкстон.
– Вы ведь наверняка знали очень многих, кто обращался за помощью к вашей сестре, мадам, – начал он. – Вам говорит что-нибудь фамилия Дрейпер?
– Дрейпер… Дрейпер… – задумчиво повторила Элизабет, припоминая. – Да, конечно, однажды к Маргарет приходил мужчина по фамилии Дрейпер и просил помочь. Это было за пару недель до того, как ее убили.
– А вам неизвестно, чего именно он хотел от нее?
– Как что? Роды принять.
– Вы не ошибаетесь, мадам?
– Да нет, я сама все слышала, – заверила иезуита Элизабет. – Правда, этот человек просил, чтобы она вошла к ним в дом незаметно. Наверняка они хотели тайно все обтяпать.
– А вам, случайно, не известно имя женщины, которой Маргарет должна была помочь разрешиться от бремени? – с надеждой спросил Иеремия.
– Нет, насколько мне помнится, имени он не называл.
– Этот человек был молодой или постарше?
– Не старый еще.
– Он назвал себя?
– Кажется, да. Постойте, постойте…
– Может, Джеймс?
– Нет, мне кажется, Дэвид.
Сделав удивленное лицо, Иеремия ничего не сказал.
Значит, молодой Дрейпер лгал. Роды имели место. Но какова судьба матери и ребенка? Впрочем, это был уже хоть какой-то след.
– То есть как это вы не ходите в церковь? – возмутилась Элизабет.
Был воскресный день, и Энн вместе с тетушкой, переодевшись в праздничные платья и аккуратно спрятав волосы под белоснежными чепцами, собрались на церковную службу. Даже Ален сменил обычную грубую одежду на красивый камзол и черные бриджи. Впрочем, как он объявил, к великому удивлению Энн и Элизабет, в церковь он не собирался.
– Значит, верно, что про вас говорят, сэр. Вы на самом деле цепляетесь за эту отжившую религию, – неодобрительно высказалась Элизабет.
– Да, – коротко бросил в ответ Ален.
Когда он смотрел вслед уходившим женщинам, в нем шевельнулось смутное предчувствие грядущих бед.
Постепенно стали появляться первые прихожане-католики, желавшие исповедаться перед мессой. Ален всех их знал, как и они его. Пока Иеремия выслушивал исповеди у себя в комнате, а Кит занимался приготовлениями к мессе, Ален оставался у дверей проследить, чтобы в лечебницу не проникли посторонние – шпики например. Хотя, откровенно говоря, особой нужды в столь строгих мерах предосторожности не было, ибо весь гнев короны был сосредоточен ныне на баптистах и квакерах, а католикам было даровано нечто вроде передышки.
Когда собрались все прихожане, желавшие принять участие в тайной мессе, Ален также направился наверх, в комнату своего друга. Иеремия успел надеть сутану, а стол, служивший ему письменным, при помощи скудных средств преобразился в алтарь, как это повелось у пасторов в Англии вот уже добрых сто лет. На столешнице расстелили скатерть под гостии, поверх положили так называемый алтарный камень с пятью крестами. Он был невелик, спокойно помещался в большом кармане, и разъезжий пастор, где бы он ни оказывался, в считанные минуты мог соорудить все необходимое для отправления католических ритуалов.
По завершении мессы прихожане так же незаметно покинули лечебницу, как и появились. Ален у дверей распростился с собратьями по вере. Почти все уже успели уйти, когда вернулись Энн и Элизабет. Присутствие незнакомцев сразу же возбудило подозрение любопытной тетушки, и она потащила за собой Энн в комнату Иеремии на втором этаже. Иезуита застали в белом католическом облачении, да еще вдобавок складывавшим в сундук «скарб Антихриста» – подсвечники, потир, блюдце для гостий. Ален, следовавший за женщинами по пятам, довольно невежливо оттеснил их в соседнюю комнату и захлопнул дверь.
– Так ваш друг и правда римско-католический пастор! – недоверчиво воскликнула Элизабет.
– Правда, – только и ответил Ален. Ему с самого начала было ясно, что тайну Иеремии никак не утаить от этих двух проныр – супруги и ее тетушки.
– Вы… Вы в своем уме? – пробормотала явно сбитая с толку Элизабет. – Вы знаете, что полагается за укрывательство католических пасторов у себя в доме? Смертная казнь! Вы играете со смертью!
– Этот позорный закон давным-давно не применяют, – хладнокровно возразил Ален.
– Нет, вы и вправду не в своем уме.
– Это уж мое дело.
– Теперь не только ваше. Кроме того, что вы себя подвергаете риску, так еще ставите под угрозу жизнь жены. Не забывайте этого, сэр.
С этими словами Элизабет повернулась и направилась в кухню. Энн, которая никак не участвовала в споре, молча последовала за ней.
Ален глубоко вздохнул. Он понимал, что неприятностей не избежать, стоило двум женщинам узнать, что у него проживает католик, да еще пастор. С тяжелым сердцем он отворил дверь комнаты Иеремии, чтобы обсудить с ним случившееся.
Два дня спустя Иеремия сидел за книгами по медицине, вдруг распахнулась дверь, и на пороге иезуит увидел Энн.
– Входите, мадам, – вежливо пригласил он, хотя по недовольной физиономии вмиг определил, что предстоящий разговор ничего хорошего ему не сулит. – Чем могу служить?
Долгим неподвижным взглядом Элизабет посмотрела на него и сказала:
– Тем, что как можно скорее уберетесь из этого дома.
Иеремия ожидал всего, чего угодно, только не этого, и не нашелся даже что ответить. Не успел он и рта раскрыть, как Энн продолжила:
– Вы католический пастор и по закону нашего короля – государственный преступник, который находится в Англии не законно. Каждому, кто предоставляет кров таким, как вы, грозит смертная казнь. Ради моего мужа прошу вас подыскать себе другое жилье.
– А вам не кажется, что это решать все-таки Алену? – стараясь сохранять спокойствие, возразил Иеремия.
– Мой муж – человек легкомысленный, который подвергает опасности и себя, и свою семью, – ответила на это Энн. – И мой долг жены уберечь его от глупостей.
– Вы сами до этого додумались или тетушка помогла?
– Не оскорбляйте мою тетю. Она богобоязненная женщина и никогда не станет впутываться ни в какие суеверия. А вы посланник Антихриста, который отвращает моего мужа от истинной веры. Вы угроза для него и для всей семьи. А я не хочу жить в вечном страхе, постоянно ждать, что в один прекрасный день сюда явятся сыщики, уведут Алена и бросят в застенки, а может, и вообще сделают меня вдовой. Вы что же, считаете, что такого быть не может?
Иеремия как раз считал, что вполне может, посему промолчал.
– Наверное, не мне это решать, а моему мужу, – невозмутимо продолжала Энн. – Я ему не указ. А вот вас я могу заставить убраться отсюда подобру-поздорову.
Иеремия, уловив намек, недоверчиво посмотрел на нее.
– Если вы не съедете, я тут же сообщу в муниципалитет, и вас силой выселят.
Какое-то время оба молчали. Иеремия будто онемел. Он пытался разобраться, что это – пустые угрозы или вполне серьезное предупреждение, но чутье подсказывало ему, что эта особа не остановится ни перед чем в стремлении защитить свой очаг. Да еще при такой советчице, как тетушка Элизабет.
– Я ничего против вас не имею, сэр, – уже гораздо мягче произнесла Энн. – Но хочу, чтобы вы уехали отсюда и оставили в покое моего мужа, чтобы он смог стать на верный путь.
Глава 16
– Что взбрело в голову этой окаянной бабе?! Как осмеливается она шантажировать вас? – Черные глаза Аморе гневно сверкали. – С каким удовольствием я влепила бы этой наглой дуре пару хороших затрещин.
– Миледи, я попросил бы вас все же следить за своей речью. Иначе мне придется прямо сейчас исповедовать вас, – строго произнес Иеремия.
Иезуит разыскал леди Сен-Клер в ее покоях в Уайтхолле, чтобы поставить в известность о своем решении сменить местожительство.
– Вы не представляете, как я вам сочувствую, святой отец, – оправдывалась Аморе. – Но меня приводит в бешенство, когда кто-нибудь вот так, ни с того ни с сего, подвергает вас опасности. Что вообразила себе эта грязная потаскуха…
– Миледи!
– Прошу прощения, святой отец. Больше себе подобного не позволю.
У Иеремии вырвалось нечто похожее на стон.
– Миледи, я уже говорил вам, как мне досадно сознавать, что вы все-таки решили вернуться ко двору?
Аморе скривилась. В данный момент ни ей, ни остальным придворным дамам нельзя было поставить в вину хотя бы страсть разодеваться в пух и прах, ибо ныне двор английский пребывал в скорби по королеве Португалии, матери королевы Екатерины. И большинство дам появлялись в свете в скромных, без каких-либо украшений, черных платьях. Не была исключением и Аморе, хотя и не выглядела столь уныло, поскольку ее безупречная кожа, не нуждавшаяся ни в румянах, ни в белилах, независимо от туалета превращала ее в красавицу.
– Так она на самом деле угрожала, что донесет на вас? Эта глупышка хоть понимает, чем может это для вас обернуться?
– Вот в этом я как раз не уверен, – осторожно произнес Иеремия.
Тут ему вспомнился брат по ордену Роберт Саутвелл, поэт, который во времена жесточайших репрессий периода правления королевы Елизаветы оказался жертвой предательства одной особы по имени Энн Беллами, решившей сообщить о нем властям, в результате чего Роберт Саутвелл после долгих издевательств принял мученическую смерть. Но и самой Беллами ее поступок блага не принес, скорее напротив. После того как ее изнасиловал охотник за католическими пасторами Топклифф, приложивший руку к гибели и Саутвелла, она забеременела и Топклифф выдал ее за своего посыльного.
– Вы сейчас вспоминаете об отце Саутвелле.
Иеремия невольно вздрогнул при этих словах. Какой все-таки дар проницательности у этой женщины! Она буквально прочитывала его мысли.
– На наше счастье, времена изменились, – уже другим, более оптимистичным тоном продолжала Аморе. – Его величество никогда не допустит, чтобы пастор пал жертвой бездумного применения отживших свой век законов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63