Шимпанзе расплывается в улыбке и целует меня в щеку, после чего слезает, вкладывает ладошку в руку Пита и ковыляет прочь на кривых ногах.
Из длинных носовых каналов жирафы подтекает гной. Будь она лошадью, меня бы это ничуть не потревожило, но с жирафами я дела не имел, так что решаю подстраховаться и поставить ей на шею компресс, для чего приходится вооружиться стремянкой, рядом с которой стоит Отис и подает мне все необходимое.
Жирафа – застенчивое и прекрасное создание, пожалуй, самое необычное из всех, кого мне доводилось видеть. У нее изящные шея и ноги и покатое тело, покрытое узором, напоминающим кусочки мозаики. Из верхушки ее треугольной головы, прямо над большими ушами, торчат странные меховые шишки. У нее огромные темные глаза, а губы – лошадиные, мягкие, как бархат. На ней недоуздок, за который я держусь, но в целом, пока я чищу ей ноздри тампоном и обертываю горло фланелью, она стоит смирно. Закончив, я спускаюсь вниз.
– Можешь меня ненадолго заменить? – спрашиваю я Отиса, вытирая руки тряпичным лоскутом.
– Запросто. А зачем?
– Так, нужно кое-куда сходить, – отвечаю я.
Отис щурится.
– А не удерешь?
– Что? Нет. Ни в коем случае.
– Лучше скажи сразу. Если удерешь, не буду я тебя заменять.
– Не удеру. С чего бы?
– Ну, так… было тут всякое.
– Нет-нет, не удеру! Даже не думай.
Неужели не осталось никого, кто не слышал бы о моих ночных злоключениях?
Пройдя несколько миль, я оказываюсь в жилых кварталах. Дома здесь обветшали, во многих окна заколочены досками. Я миную очередь за бесплатным питанием – длинную цепь из оборванных и подавленных людей, ведущую к зданию миссии. Чернокожий парнишка предлагает почистить мне туфли. Я и рад бы принять его предложение, но в кармане у меня ни гроша.
Наконец я нахожу католическую церковь. Долго сижу на одной из дальних скамеек, разглядывая витражи за алтарем, и страстно желаю отпущения грехов, но не могу найти в себе сил исповедаться. Наконец я поднимаюсь со скамьи и ставлю свечки за упокой души родителей.
Повернувшись, чтобы уйти, я замечаю Марлену: должно быть, она вошла, пока я был в алькове. Мне видно лишь спину, но это, несомненно, она. Она сидит на передней скамье в желтом платье, в тон к которому подобрана шляпка. Какая у нее изящная шея, какая дивная осанка! Из-под полей шляпки выбивается несколько прядей светло-каштановых волос.
Она опускается на колени, чтобы помолиться, и сердце у меня сжимается, как в тисках.
Я поскорей ухожу, чтобы не мучить себя еще больше.
Вернувшись, я обнаруживаю, что Рози уже в зверинце. Не знаю, как им это удалось, и спрашивать не хочу.
Когда я к ней подхожу, она улыбается и трет глаз хоботом, сжав его кончик в подобие кулака. Понаблюдав за ней несколько минут, я переступаю через ограждение. Она прижимает уши к голове и прищуривается. Сердце у меня вздрагивает: господи, неужели она стала меня бояться? Но тут я слышу его голос.
– Якоб!
Еще секунду-другую я смотрю на Рози, потом поворачиваюсь к нему.
– Послушай, – говорит Август, ковыряя землю носком ботинка. – Я знаю, что последние пару дней вел себя не лучшим образом.
Мне бы следовало хоть что-нибудь ответить, чтобы его успокоить, но я молчу. Сегодня я не склонен к примирению.
– Я хочу сказать, что зашел слишком далеко. Такая уж, понимаешь ли, у меня работа. Может и доконать. – Он протягивает мне руку. – Ну что, мир?
Чуть помедлив, я пожимаю ему руку. В конце концов, он мой начальник. А раз уж я решил остаться, было бы глупо тут же дать повод для увольнения.
– Спасибо, дружище, – говорит он, вцепляясь в протянутую руку, а другой похлопывая меня по плечу. – Сегодня вечером я вас с Марленой кое-куда приглашу. Я ведь виноват перед вами обоими. А тут неподалеку есть чудесное местечко.
– А как же представление?
– Сегодня устраивать представление не имеет смысла. О нас еще никто не слышал. Вот так оно всегда и бывает, когда меняешь маршрут и действуешь на свой страх и риск, – вздыхает он. – Но Дядюшке Элу виднее. Тут уж не поспоришь.
– Даже не знаю, – говорю я. – Ночка вышла… бурная.
– Тебе нужно опохмелиться, Якоб. Просто опохмелиться, и все дела. Заходи в девять. – Он широко улыбается и уходит.
Я смотрю ему вслед, поражаясь: как же мне не хочется проводить вечер с ним – и с каким удовольствием я провел бы время с Марленой.
Дверь купе распахивается, и на пороге появляется Марлена, само великолепие в алом атласном наряде.
– Что такое? – спрашивает она, осматривая подол. – С платьем что-то не так?
– Да нет, – отвечаю я. – Просто шикарно.
Она встречается со мной взглядом.
Из-за зеленой шторы выходит Август в белом галстуке. Взглянув на меня, он говорит:
– В этом идти нельзя.
– Но мне больше не в чем.
– Придется одолжить. И поторопись, такси ждет.
Пробравшись через лабиринт автостоянок и трущоб, мы внезапно останавливаемся на углу в промышленном районе. Август выскакивает из машины и протягивает водителю свернутую банкноту.
– Пойдемте, – говорит он, помогая Марлене выбраться с заднего сиденья. Я следую за ней.
Выйдя, мы оказываемся в переулке, застроенном большими складскими зданиями из красного кирпича. Фонари освещают неровный асфальт. По одной стороне переулка вдоль стен валяется мусор, вдоль другой припаркованы машины: родстеры, седаны, даже лимузины – сияющие, новенькие, как с иголочки.
Август останавливается у незаметной деревянной двери. Он коротко стучит и ждет, притопывая ногой. В квадратном окошке показывается мужской глаз под кустистой бровью.
Из-за двери доносится шум вечеринки.
– Да?
– Мы на шоу, – говорит Август.
– Какое такое шоу?
– Конечно же, к Фрэнки, – улыбаясь, отвечает Август.
Окошко захлопывается, за дверью что-то щелкает и гремит, и наконец мы слышим легко узнаваемый скрежет засова. Дверь распахивается.
Человек быстро оглядывает нас с головы до ног, пропускает и запирает дверь. Мы проходим в облицованное плиткой фойе, минуем гардероб с облаченными в униформу гардеробщиками и спускаемся в танцевальный зал с мраморным полом. С высокого потолка свисают изысканные хрустальные люстры. На небольшой эстраде играет ансамбль, а на танцевальной площадке яблоку негде упасть. Вокруг нее – столики и отдельные кабинки.
На возвышении вдоль дальней стеньг – отделанный деревом бар, бармены во фраках и сотни бутылок, расставленных на полках перед закопченным зеркалом.
Мы с Марленой остаемся в одной из обитых кожей кабинок, а Август отправляется выбирать напитки. Марлена смотрит на музыкантов, закинув ногу на ногу и вновь раскачивая туфелькой, на сей раз в такт музыке.
Передо мной появляется бокал. Миг спустя рядом с Марленой усаживается Август. Заглянув в бокал, я обнаруживаю там кубики льда и виски.
– Ты вообще как? – спрашивает Марлена.
– В порядке, – отвечаю я.
– Неважно выглядишь, – продолжает она.
– У нашего Якоба что-то вроде похмелья, – говорит Август. – Но сейчас мы попробуем ему помочь.
– Только не забудьте меня предупредить, чтобы я успела вовремя убраться, – с сомнением в голосе произносит Марлена, отворачиваясь к ансамблю.
Август поднимает бокал:
– За нашу дружбу!
Мы с Августом сдвигаем бокалы, но Марлена поворачивается к нам, только чтобы подхватить свой пенистый коктейль и чуть приподнять его над столом. Она изящно потягивает коктейль через соломинку, постукивая по ней покрытыми лаком ноготками. Август опускает свой бокал на стол. Мне сложнее: лишь только виски касается губ, как язык инстинктивно не пропускает его дальше. Поскольку Август за мной наблюдает, я делаю вид, что проглатываю.
– Вот и славно, дружок. Еще бокал-другой – и будешь снова как огурчик.
Не могу ничего сказать про себя, но Марлена после второго коктейля со сливками явно оживает. Она тащит Августа танцевать. Пока он ее кружит, я наклоняюсь и выливаю свой виски в сложенную ковшиком ладонь.
Раскрасневшиеся от танца Марлена и Август возвращаются. Марлена вздыхает и обмахивается меню, Август зажигает сигарету.
Он замечает мой пустой бокал.
– Так-так, похоже, я недосмотрел, – говорит он и встает. – Еще порцию?
– А толку? – отвечаю я без особого энтузиазма. Марлена просто кивает, увлеченная происходящим на танцевальной площадке.
Стоит Августу отойти, как она вскакивает и хватает меня за руку.
– Ой, что это вы? – хохочу я, когда она принимается вытаскивать меня из-за стола.
– Пойдем потанцуем!
– Что?
– Ах, до чего же я люблю эту песню!
– Нет, я…
Но тщетно – я уже на ногах. Она тащит меня прямо на танцплощадку, пританцовывая и щелкая пальцами. Лишь когда нас окружают другие пары, она поворачивается ко мне.
Я глубоко вдыхаю и обнимаю ее. Мы выжидаем несколько тактов – и плывем по танцплощадке, по этому морю кружащихся дам и кавалеров.
Она легкая, как воздух, и ни разу не ошибается. До чего же я рядом с ней неуклюжий! Не то чтобы я не умел танцевать – на самом деле я умею. Вот черт, не пойму, что со мной творится. Но дело точно не в том, что я пьян.
Она, кружась, отдаляется от меня и возвращается, подныривая под мою руку и прижимаясь ко мне спиной. Моя рука лежит на ее обнаженной ключице. Я чувствую, как под рукой поднимается и опускается ее грудь. Головой она касается моего подбородка. Какие у нее душистые волосы, как она разогрелась от танца. А вот она уже снова отдаляется, раскручиваясь подобно ленте.
Едва музыка замолкает, танцующие принимаются свистеть и хлопать руками над головой, а громче всех – Марлена. Я бросаю взгляд в сторону нашей кабинки. Август, скрестив руки на груди, в бешенстве смотрит прямо на нас. Я испуганно отшатываюсь от Марлены.
– Облава!
Все замирают, и раздается еще один крик.
– ОБЛАВА! Все вон!
Толпа сбивает меня с ног. Люди пронзительно кричат, отпихивая друг друга и проталкиваясь к выходу. Марлена чуть впереди, она оглядывается, пытаясь не упустить меня из виду среди множества качающихся голов впавших в панику посетителей.
– Якоб! – кричит она. – Якоб!
Я пробиваюсь к ней сквозь толпу.
Выловив в море плоти чью-то руку и взглянув Марлене в лицо, я понимаю, что попал.
Крепко сжав ее ладонь, я ищу глазами Августа, но вижу одних лишь незнакомцев.
В дверях нас с Марленой разбрасывает в разные стороны, и миг спустя я оказываюсь на улице. Люди с воплями набиваются в машины, рычат моторы, гудят клаксоны, визжат шины.
Быстрей! Быстрей! А ну пошли отсюда, к чертям собачьим!
Пошевеливайтесь!
Откуда ни возьмись появляется Марлена и хватает меня за руку. Мы спасаемся бегством под вой сирен и полицейские свистки. Когда раздается стрельба, я хватаю Марлену и тащу ее за собой в проулок.
– Постой! – выдыхает она, останавливается и, подпрыгивая на одной ноге, снимает туфельку. Стаскивая вторую, она держится за меня. – Побежали, – говорит наконец она и берет туфельки в руку.
Мы несемся по лабиринту задворков и проулков, пока не перестаем слышать сирены, крики толпы и визг резины, и наконец останавливаемся под какой-то пожарной лестницей, чтобы отдышаться.
– Боже мой, – говорит Марлена, – боже мой, чуть не попались. Хотела бы я знать, выбрался ли Август.
– Очень надеюсь, – отвечаю я, запыхавшись, и сгибаюсь пополам, уперевшись руками в бедра.
Миг спустя я поднимаю глаза на Марлену. Она смотрит прямо на меня, хватая ртом воздух. И вдруг начинает истерически хохотать.
– Что такое? – спрашиваю я.
– Так, ничего, – отвечает она. – Ничего, – и продолжает хохотать, хотя выглядит так, словно вот-вот расплачется.
– Что случилось? – повторяю я.
– Ох, – говорит она, шмыгая носом и поднося палец к уголку глаза. – Ну и безумная же у нас жизнь. Вот и все дела. А платок у тебя есть? – Я извлекаю из кармана носовой платок.
Она вытирает лоб, а потом промокает все лицо. – Ну и видочек у меня. Ты только посмотри на чулки! – вскрикивает она, указывая на свои босые ноги. Из дырок торчат пальцы. – А ведь они к тому же шелковые! – добавляет она высоким и неестественным голосом.
– Марлена, – мягко спрашиваю я, – с вами все в порядке?
Она прижимает ко рту кулак и стонет. Я беру ее за руку, но она отворачивается. Мне приходит в голову, что она так и останется стоять лицом к стене, однако она продолжает вращаться, словно дервиш. На третьем обороте я ловлю ее и прижимаюсь губами к ее губам. Она застывает и пытается хватать ртом воздух, не отнимая губ. И вдруг обмякает и касается пальцами моего лица. Но туг же отстраняется и, отступив на несколько шагов назад, глядит на меня больными глазами.
– Якоб, – начинает она надломленным голосом. – Боже мой, Якоб…
– Марлена, – я делаю шаг ей навстречу и останавливаюсь. – Простите. Я не хотел.
Она глядит на меня в упор, зажав ладонью рот. Под глазами у нее легли тени. Прислонившись к стене и не отводя взгляда от асфальта, она надевает туфлю.
– Марлена, ну пожалуйста, – я беспомощно развожу руками.
Она надевает вторую туфлю и бросается бежать, спотыкаясь и чуть не падая.
– Марлена! – кричу я, пытаясь ее нагнать.
Но она бежит все быстрее, заслоняя от меня лицо ладонью.
Я останавливаюсь.
Она уходит по проулку, стуча каблучками.
– Марлена, ну пожалуйста!
Я смотрю ей вслед, пока она не скрывается за углом. Она не отнимает от лица ладони, как если бы я все еще был рядом.
Через пару часов мне удается добраться до цирка.
Я прохожу мимо ног, торчащих из дверных проемов, и мимо реклам бесплатного питания. Мимо табличек в витринах, гласящих «ЗАКРЫТО» – понятное дело, что не на ночь. Мимо табличек «СЛУЖАЩИЕ НЕ ТРЕБУЮТСЯ» и мимо вывесок в окнах второго этажа «ПОДГОТОВКА К КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ». Мимо объявления на бакалейной лавке:
«У ВАС НЕТ ДЕНЕГ? А ЧТО ЕСТЬ? ВОЗЬМЕМ ЧТО УГОДНО».
Мимо газетного киоска, где на первой странице газеты крупными буквами значится: «КРАСАВЧИК ФЛОЙД ВНОВЬ НАНОСИТ УДАР: КАК УДРАТЬ С 4 ООО ДОЛЛАРОВ ПОД ЛИКО-ВАНИЕ ТОЛПЫ».
Не дойдя около мили до цирка, я миную пустырь, приютивший бродяг и безработных. В середине – костер, а вокруг полно людей. Одни не спят, а сидят и глядят в огонь. Другие лежат на свертках с одеждой. Я прохожу настолько близко, что могу различить лица – и обнаруживаю, что большинство из них молоды, моложе меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40