Я пялюсь на свою тарелку, которая буквально ломится от еды: тут тебе и свиные отбивные, и капуста, и картофельное пюре, и печеные яблоки. Надо же, весь день вкалывал как проклятый, а на еду даже смотреть не могу.
Уже около семи, но солнце все еще высоко, а воздух до сих пор не остыл. Местность сильно отличается от той, что мы оставили позади, на северо-востоке. Это совершенно высохшая равнина. Ярмарочная площадь заросла высокой травой, вытоптанной, покоричневевшей и ломкой, словно сено. А по краям, вдоль путей, все заполонили сорняки с жилистыми стеблями, мелкими листочками и скученными соцветиями. Они как будто созданы для того, чтобы тратить жизненные силы впустую, вытягиваясь все ближе к солнцу.
Проходя мимо конюшни, я замечаю в ее скудной тени Кинко. Перед ним елозит, припав к земле, Дамка, и каждые несколько дюймов беспомощно оставляет за собой коричневые лужицы.
– В чем дело? – останавливаюсь я рядом с ними.
Кинко угрюмо поднимает на меня глаза.
– А что, разве не видно? Ее несет.
– Что она ела?
– Поди уследи.
Наклонившись, я разглядываю одну из лужиц: вдруг это просто глисты? Но, похоже, все чисто.
– Спроси на кухне, нет ли у них меда.
– Чего-чего? – Кинко выпрямляется и косится на меня.
– Меда. А если вдруг найдется порошок из коры вяза, можешь добавить туда же. Но и ложки меда должно хватить.
Кинко хмурится, уперев руки в боки.
– Ладно, – с сомнением в голосе говорит он и отворачивается к собаке.
Я продолжаю свой путь и в конечном счете обосновываюсь на островке травы неподалеку от зверинца «Братьев Фокс». Вокруг зловещая пустота, как если бы он стоял посреди минного поля. Никто не решается подойти ближе чем на двадцать ярдов. Внутри, должно быть, сущий ад, но чтобы туда зайти, мне пришлось бы для начала связать по рукам и ногам Дядюшку Эла и Августа и угнать фургон с водой. Я все больше впадаю в отчаяние и дохожу до того, что не могу усидеть на месте. Вскочив на ноги, я спешу в наш зверинец.
Хотя корыта наполнены водой, а вентиляция работает исправно, животные от жары впали в оцепенение. Зебры, жирафы и прочие травоядные стоят, вытянув шеи и полуприкрыв глаза. Даже я, к глазам и ушам которого безжалостно липнут мухи, не шевелится. Я сгоняю пару штук, но они тут же возвращаются. Безнадежное занятие.
Белый медведь развалился на брюхе, вытянув вперед морду. В покое он кажется безобидным и даже симпатичным, нижняя часть туловища словно бы притягивает его к земле. Он глубоко, прерывисто вдыхает и испускает протяжный то ли стон, то ли урчание. Бедняга. Едва ли в Арктике бывает так жарко.
Орангутаниха лежит на спине, раскинув лапы. Повернув голову, чтобы взглянуть на меня, она печально моргает, будто бы извиняясь, что не способна на большее.
– Ничего, – взглядом отвечаю я. – Я все понимаю.
Она вновь моргает и поворачивает голову обратно, поднимая глаза к потолку.
Когда я добираюсь до лошадок Марлены, они, узнав меня, фыркают и тычутся мордами мне в ладони, все еще пахнущие печеными яблоками. Обнаружив, что я ничего им не принес, лошади теряют ко мне всякий интерес и снова впадают в апатию.
Кошки абсолютно неподвижно лежат на боку, полуприкрыв глаза. Если бы не мерное шевеление ребер, можно было бы подумать, что они уже сдохли. Я долго их разглядываю, прижавшись лбом к прутьям клетки, и наконец разворачиваюсь, чтобы уйти. Однако не пройдя и трех футов, поворачиваю обратно. До меня вдруг доходит, что пол в их клетках подозрительно чистый.
Марлена и Август спорят так громко, что их слышно еще за двадцать ярдов до Марлениного костюмерного шатра. Внутрь я не захожу – нет никакого желания вмешиваться. Подслушивать тоже не хочется, так что в итоге я собираюсь с силами и кричу прямо через крыло шатра:
– Август! Эй, Август!
Голоса затихают. Слышится шорох, кто-то пытается кого-то утихомирить.
– Ну, что еще? – кричит Август.
– Скажи, Клайв накормил кошек?
В щели между крыльями шатра появляется его лицо.
– Ну… Да. Прямо скажем, проблемы были, но мне удалось их решить.
– Как?
– Завтра утром все будет. Не беспокойся. С ними ничего не случится. О боже! – произносит он и вытягивает шею, словно пытаясь разглядеть что-то за моей спиной. – Что там еще стряслось?
К нам торопится Дядюшка Эл в красном жилете и в цилиндре, загребая землю обтянутыми клетчатой тканью ногами. За ним, расталкивая друг друга локтями, лишь бы только не отстать, тянется толпа подхалимов.
Август вздыхает и впускает меня внутрь.
– Можешь зайти и присесть. Похоже, тебя ждет первый урок коммерции.
Я забираюсь внутрь. Марлена сидит у туалетного столика, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу, и недовольно покачивает ступней.
– Дорогая, – обращается к ней Август, – успокойся же наконец.
– Марлена! – зовет снаружи Дядюшка Эл. – Марлена! Дорогая, можно я зайду? Нужно перемолвиться парой слов с Августом.
Марлена причмокивает губами и закатывает глаза.
– Да, Дядюшка Эл. Конечно, Дядюшка Эл. Заходите, пожалуйста, Дядюшка Эл, – повторяет она на все лады.
Заметно вспотевший Дядюшка Эл заходит в шатер, улыбаясь во весь рот.
– Сделка заключена, – говорит он, останавливаясь прямо перед Августом.
– То есть, он теперь твой? – интересуется Август.
– А? Что? – удивленно моргает Дядюшка Эл.
– Ну, этот урод. Чарли Как-его-там.
– Нет-нет-нет, и думать о нем забудь.
– Как это «и думать о нем забудь»? А мне казалось, это ради него мы сюда притащились. Что случилось?
– Что случилось? – задумчиво повторяет Дядюшка Эл. Подхалимы за его спиной яростно трясут головами, а один делает такой жест, будто перерезает себе горло.
Взглянув на них, Август вздыхает:
– Ох. Значит, его перекупили Ринглинги.
– Говорю же – забудь. У меня есть новость получше! Огромная новость! Я бы сказал, размером со слона! – он оглядывается на свиту, откликающуюся гоготом, и поворачивается обратно. – Угадайте.
– Понятия не имею, Эл! – отвечает Август.
Дядюшка Эл переводит выжидающий взгляд на Марлену.
– Не знаю, – раздраженно говорит она.
– Я купил слона! – выкрикивает Дядюшка Эл, победно вскидывая руки и задевая тростью одного из подхалимов. Тот отпрыгивает в сторону.
Лицо Августа каменеет.
– Кого-кого?
– Слона! Настоящего слона!
– У тебя теперь есть слон?
– Нет, Август, это у тебя теперь есть слон. Точнее, слониха. Зовут ее Рози, ей пятьдесят три, и она ужасно умная. Это их лучшая слониха. Жду не дождусь номера с ее участием… – он прикрывает глаза, чтобы в красках представить себе этот номер, шевелит пальцами у лица и улыбается в исступленном восторге, не открывая глаз. – Мне кажется, в нем должна работать Марлена. Она могла бы ехать верхом на слоне во время циркового парада, а ты подготовил бы номер на арене. Ах, да! – он разворачивается и щелкает пальцами. – Где же она? Скорее, вы, идиоты!
Появляется бутылка шампанского. Дядюшка Эл с глубоким поклоном предъявляет ее Марлене, откручивает проволоку и вытаскивает пробку.
Из-за спины Дядюшки Эла появляются бокалы, и он водружает их на туалетный столик Марлены.
Налив понемножку в каждый из бокалов, он протягивает их Марлене, Августу и мне.
Когда Дядюшка Эл поднимает оставшийся бокал, глаза его затуманиваются. Глубоко вздохнув, он прижимает руку к груди.
– Я счастлив отметить это знаменательное событие с вами – моими лучшими друзьями! – покачнувшись на туго обтянутых гетрами ногах, он выжимает из себя слезинку, которая скатывается по жирной щеке. – Теперь у нас есть не только ветеринар, да еще и учившийся в Корнелле, теперь у нас есть и слон. Слон! – довольно засопев, он останавливается, не в силах продолжать. – Я ждал этого дня годами. И это только начало, друзья мои. Теперь мы в элите. С нами придется считаться.
Из-за его спины раздаются жидкие аплодисменты. Марлена ставит стакан себе на колено, а Август держит свой прямо перед собой. За все это время он ни разу не пошевелился, если не считать того, что ему пришлось взять стакан.
Дядюшка Эл вздымает свое шампанское вверх.
– За «Братьев Бензини» – самый великолепный цирк на земле! – восклицает он.
– «Братья Бензини»! «Братья Бензини»! – подхватывают голоса за его спиной. Марлена и Август молчат.
Эл осушает бокал и передает его кому-то из свиты. Избранник опускает бокал в карман пиджака и вслед за Элом удаляется из шатра. Мы вновь остаемся втроем.
Некоторое время в шатре царит полнейшая тишина. Потом Август вздрагивает, как будто только что очнулся.
– Пойдемте-ка лучше посмотрим на эту махину, – говорит он, одним глотком выпивая шампанское. – Якоб, теперь ты можешь разглядывать этих чертовых зверей сколько влезет. Доволен?
Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, после чего тоже осушаю свой бокал. Уголком глаза я замечаю, что Марлена следует моему примеру.
В зверинце «Братьев Фокс» кишмя кишат работники «Братьев Бензини». Они снуют туда-сюда, наполняя корыта, наваливая сено и вычищая навоз. Часть крыльев шатра поднята вверх для вентиляции. Войдя, я оглядываюсь, нет ли где занедуживших зверей. К счастью, все они выглядят очень живенько.
Слон, огромное животное цвета грозовой тучи, высится у дальней стены шатра.
Мы проталкиваемся сквозь суетящихся рабочих и останавливаемся прямо перед ним. Вернее сказать, перед ней. Она просто колоссальна – не меньше десяти футов в холке. Кожа у нее в крапинку и вся, от хобота и до хвоста, потрескавшаяся, словно высохшее русло реки. Лишь на ушах она гладкая. Слониха смотрит на нас совершенно по-человечески. Ее глубоко посаженные янтарные глаза обрамлены на редкость длинными ресницами.
– Боже правый! – произносит Август.
К нам, словно отдельное существо, тянется хобот и болтается из стороны в сторону сперва перед носом у Августа, потом перед Марленой и, наконец, передо мной. Венчающий его выступ, похожий на палец, покачивается и совершает хватательные движения. Ноздри раздуваются и сжимаются, пыхтя и сопя, а потом хобот возвращается назад. Он раскачивается перед своей обладательницей словно маятник, словно гигантский мускулистый червяк. Палец на его конце подбирает с земли пучки сена и тут же роняет обратно. Я гляжу на качающийся хобот и жду, когда он вернется. Даже протягиваю навстречу ему руку, но безрезультатно.
Август глазеет на него в полнейшем оцепенении, Марлена просто глазеет, а я даже и не знаю, что подумать. Никогда не видел таких огромных животных. Она выше меня по крайней мере на четыре фута.
– Это вы слоновод? – спрашивает внезапно образовавшийся справа человек. На нем грязная рубаха, выбивающаяся из-под подтяжек.
– Я главный управляющий зверинца и конного цирка, – отвечает, вытягиваясь в полный рост, Август.
– А где ваш слоновод? – спрашивает человек, сплевывая коричневую от табака слюну.
Слониха вытягивает хобот и похлопывает его по плечу Ударив ее, он отходит подальше. Слониха открывает похожий на черпак рот, словно бы улыбаясь, и принимается раскачиваться в такт движениям хобота.
– А зачем он вам? – интересуется Август.
– Так, хочу ему кое-что шепнуть, больше незачем.
– О чем же?
– Чтобы он понял, во что влип.
– То есть?
– Позовите слоновода, тогда и скажу.
Август хватает меня за руку и выталкивает вперед.
– Вот. Вот мой слоновод. Выкладывайте, во что мы влипли.
Окинув меня взглядом, он заталкивает табак поглубже за щеку и продолжает разговор с Августом.
– Эта чертова зверюга – тупейшее животное на земле.
Август смотрит на него в остолбенении:
– Мне казалось, что это должен быть лучший слон. Эл говорил, что это лучший слон.
Человек фыркает и сплевывает в сторону слонихи струйку коричневой слюны.
– Как вы думаете, если это лучший слон, почему он остался последним? Полагаете, вы – единственный цирк, который подбирает крошки? Да вы вообще на три дня опоздали. Ну, удачи! – Он отворачивается, собираясь уйти.
– Постойте, – тут же окликает его Август. – Расскажите-ка подробней. Она с норовом?
– Не-а, просто тупая как пень.
– А откуда же она такая?
– Бродячий слон. Ее водил какой-то грязный поляк, который сдох в Либертивилле. Городские власти отдали ее почти задаром. Даже не торговались, ведь она ни черта не делала, только жрала.
Август бледнеет:
– Вы хотите сказать, что она даже не цирковая?
Человек перешагивает через веревку и уходит за слона. Возвращается он с дерёвянным шестом около трех футов в длину с четырехдюймовым железным крюком на конце.
– Вот вам крюк. Еще пригодится. Удачи! Что до меня, в жизни больше не подойду ни к одному слону! – Он снова сплевывает и уходит.
Август и Марлена таращатся ему вслед. Я оглядываюсь и замечаю, как слониха вытаскивает хобот из корыта с водой. Подняв его, она прицеливается и выстреливает в уходящего с такой силой, что шляпу у него с головы буквально смывает потоком воды.
Он останавливается. С головы и одежды струями стекает вода. Помедлив, он вытирает лицо, поднимает с земли шляпу, отвешивает изумленным рабочим поклон и удаляется.
ГЛАВА 10
Август пыхтит, сопит и краснеет, если не сказать пунцовеет. А потом резко уходит – должно быть, обсудить новости с Дядюшкой Элом.
Мы с Марленой обмениваемся взглядами и, не сказав друг другу ни слова, остаемся на месте.
Рабочие зверинца один за другим уходят, а животные, которых наконец накормили, устраиваются спать. Хорошо, что этот безнадежный день завершается с миром.
Наконец, мы с Марленой остаемся в зверинце одни и по очереди подносим корм к пытливому хоботу Рози. Когда странный резиновый палец на его конце выхватывает у меня из рук пучок сена, Марлена взвизгивает от радости. Рози покачивает головой и улыбается.
Обернувшись, я замечаю, что Марлена смотрит прямо на меня. В зверинце тихо, если не считать шуршания, посапывания и негромкого почавкивания. Снаружи, вдали, играет гармоника. Мелодия – какой-то вальсок – мне знакома, вот только названия не припомню.
И вдруг непонятно как – я ли тянусь к ней, она ли ко мне – она оказывается у меня в объятиях, и мы принимаемся вальсировать, приседать и подпрыгивать прямо перед низко натянутой веревкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40