– Беру вашу девочку на испытание.
Испытание! Слово привело Эммелину в ужас. Что, если она не выдержит испытания? А если и выдержит, как не оглохнуть в этом дьявольском шуме?
Миссис Басс вдруг куда-то делась, но Эммелина даже не заметила ее исчезновения. Мистер Бакстер подвел ее к конторке и записал в блокнот имя, место рождения и прочие данные. Работницы с интересом поглядывали на нее, но она старалась смотреть на одного только мистера Бакстера. Шум досаждал уже меньше. Он был по-прежнему оглушительным, но глаза перестали слезиться, и пропал страх, что в любую минуту желудок не выдержит – и выбросит все съеденное за завтраком.
К мистеру Бакстеру подошли с разговором, и, ожидая, пока он освободится, она осмотрелась. Туман, застилавший глаза, наконец-то рассеялся, и стало отчетливо видно, столько тут разнообразнейших «монстров». Будь она даже хоть как-то знакома прежде с машинами, этот зал удивил бы ее и потряс. Кроме волочилен, здесь были джины – станки, с помощью зубчатых колес извлекавшие семена и шелуху из плотных комков хлопка; колотильни и отбивалки, делавшие хлопок воздушнее и легче; трепальные машины – они наматывали волокно на бобины.
Следующую стадию обработки выполняли кардочесалки; с них вычесанный хлопок поступал на волочильни, где все волокна вытягивали в одном направлении и связывали во что-то вроде пучков. Еще две машины скручивали волокна «пучков», пропуская их через «ушко» и создавая, таким образом, заготовки, пригодные для отправки в прядильню. Полученную пряжу шлихтовали и обрабатывали загустителями, а потом в ткацких наконец превращали в ткань.
Мистер Бакстер тронул ее за плечо. Она вздрогнула. Слова по-прежнему тонули в шуме, и она долго не понимала, что он старается подвести ее к одной из волочильных машин.
– Пока ты ученица, будешь получать пятьдесят пять центов в неделю. Это сверх платы за стол и жилье, – кричал он. – Получка в субботу, перед тридцатым каждого месяца.
Ни денег, ни дня, когда она их получит, она себе и представить не могла. Через месяц… Это звучало как «через годы». Кроме того, она не очень ориентировалась в числах. Какое число сегодня? Кажется, первая неделя декабря. Но и в этом она не совсем уверена. Мистер Бакстер подвел ее к первой с краю машине и познакомил с работавшей на ней девушкой – Софи Хопкинс. Софи была маленькая, с блестящими живыми глазами и отличалась от всех, казалось по одному образцу скроенных, деловито-спокойных, уверенных в себе девушек Лоуэлла, которых Эммелина видела за завтраком, тем лишь, что заплетала волосы в косы и укладывала их крендельком.
– Софи учит отменно! – прокричал мистер Бакстер. Софи держалась нейтрально. По лицу видно было, что иногда она может быть и очень даже озорной, но, стоя возле станка, думает только о деле. Она была одной из очень немногих девушек, которым под силу любая работа на фабрике, и, будь она мужчиной, давно бы стала механиком, а потом, вероятно, и мастером. Но, будучи существом женского пола, она должна была ограничиться тем, что работала в шлихтовальной – здесь заработки для девушек были самыми высокими, – и работала столько, сколько хотела (то есть пока могла выносить испарения, наполнявшие тамошний воздух), а потом переходила «отдохнуть» в волочильню или куда-то еще, где требовались ее руки.
– Вот здесь, на краю, бобина, – показывала Софи. – Она обмотана вычесанным хлопком.
По мере того как хлопок раскручивался с бобин, Софи укладывала его на движущуюся ленту, соединенную с рамой, и при этом следила, чтобы он ложился ровно и прямо, а потом быстро обходила машину кругом и проверяла, не застревают ли выходящие с рамы «пучки». Работа, казалось, была нетрудной, но, когда, выключив станок, Софи предложила Эммелине самой проделать весь цикл, ее вдруг охватила оторопь.
Машина, только что состоявшая из деревянных деталей, соединенных кожаными ремнями и металлическими коленями, вдруг превратились в чудовище, которое может и растерзать. Страшно было даже и подойти к ней, не то что попробовать повторить движения, проделанные Софи. Кроме того, на мгновение показалось, что она и не помнит ни слов, ни действий своей наставницы. Цепенея от ужаса, Эммелина столбом стояла возле станка.
– Не бойся, – прокричала над ухом Софи. – Ведь я здесь, рядом.
И неожиданно случилось чудо. Слова Софи несколько раз подряд прозвучали в ее голове, но не Софи выкрикивала их, стараясь перекрыть грохот машин, а нежный голос матери повторял мягко: Не бойся, Эмми. Я ведь рядом.
И Эммелина почти физически почувствовала ее. Казалось, мать, приняв облик Софи, стоит у нее за спиной, подбадривая, напоминая, какой замечательной помощью будут всем деньги, которые она сможет прислать в Файетт. Всей душой ощущая ее присутствие, Эммелина включила станок и начала заправлять в него хлопок, потом, обойдя работающую машину, проверила, бесперебойно ли спускаются связанные «пучки» в подставленный для них короб. Работая без остановки, она пропустила через машину весь намотанный на бобину хлопок и только тогда выключила мотор и повернулась к Софи. Она потеряла всякое представление о времени и, хотя грохот станков, не прекращаясь, стоял в ушах, казалось, в это самое мгновение вернулась из Файетта. Сердце стучало, как будто бы она только что, обогнав Льюка, добежала до Развилки, хотя во время работы она, конечно, даже и не пыталась спешить. Но теперь была как в ознобе.
– Прекрасно, – сказала Софи, ободряюще улыбаясь. – Ты отлично справишься с этой работой.
Но похвала, которую прошептала ей мама, была еще жарче.
Остаток утренней смены она проработала в паре с Софи, и к концу они сообща обслуживали две машины. Грохот, естественно, не смолкал, и в какой-то момент у нее зазвенело в ушах, но она все же осилила этот внутренний шум, как осиливала и внешний. Сказать, что она привыкла и ей стало легче, было бы неверно. Легче не становилось. Напротив, заболели руки, в ногах накапливалась усталость, ступни горели. Но страха не было. Ощущение, что, когда будет очень трудно, мать придет и поможет, поддерживало ее.
Немного освоившись, она стала поглядывать по сторонам. Один раз встретилась глазами с молодым рабочим, стоявшим у огромной чесальной машины с несколькими вращающимися зубчатыми цилиндрами. Он улыбнулся ей, но она сделала вид, что не заметила. Потом, через некоторое время, какой-то мужчина забрал наполненный «пучками» короб и на его место поставил пустой. Поздравив ее с началом работы в Корпорации, он спросил, где она живет. Она не ответила, словно и не расслышав. Поведение этого парня ей не понравилось: показалось чересчур дерзким. Жаль, что некому объяснить ему, сколько ей лет и как неприличны его заигрывания.
Ровно в половине первого ударил колокол, и почти сразу же все машины в чесальне остановились. Эммелина подняла глаза на Софи.
– Выключай, – сказала та. – Обед.
Голос Софи доносился будто сквозь толстый слой ваты. Эммелина затрясла головой, но уши по-прежнему были заложены. Все шли к дверям. Иные молча, многие весело переговариваясь. Медлящих не было. Перерыв длился всего полчаса, и за это время нужно было не только поесть, но и дойти до дома и обратно.
Пансион миссис Басс был под номером 10. Софи жила в номере 39 по другой улице. То, что им было не по дороге, конечно, огорчило Эммелину, но мысль, что сразу после обеда они увидятся, успокаивала и согревала. Впереди, взявшись под руки, шли три девушки. Все они были в одинаковых шалях из желто-серой шотландки и в шляпках, которые можно было назвать эмблемой девушек Лоуэлла. Их элегантность и их дружба восхитили Эммелину. Как бы она хотела быть вместе с ними и во всем походить на них. Но, почувствовав это желание, она тут же одернула себя и торжественно дала обет не покупать ничего, пока дома не перестанут нуждаться.
* * *
Вешалку в коридоре загромоздили шляпки и шали. Несколько девушек, пройдя в столовую, уже ели. Как и за завтраком, одно из мест около Хильды оказалось свободным, и Эммелина с чувством благодарности направилась к нему, пытаясь понять, но не смея, конечно, спросить, случайно оно пустует или оставлено специально. Запах жаркого с картошкой сразу же вызвал сильное чувство голода. Но еще больше хотелось пить. Хлопок набился, казалось, не только в уши, но и в горло, и, чтобы избавиться от этого ощущения, она, взяв стакан молока, осушила его до капли. И лишь после этого смогла есть.
– Ну и как вам работалось, мисс Эммелина из Файетта? – спросила Хильда тем особым насмешливым тоном, который так отличал ее от других девушек.
– Кажется, я справляюсь. Меня поставили в волочильню.
– А других новеньких ты не видела? – не утерпела сидевшая напротив Эбби.
Эммелина хотела было сказать, что знает только, что они в ткацкой, но за столом наступила вдруг мертвая тишина. Подняв голову, Эммелина увидела, что в дверях неподвижно стоят Элиза и Мейми. Обе, казалось, были в отчаянии. Опустив голову на плечо подруги, Элиза плакала. Мейми осторожно подвела ее к паре свободных стульев в торце стола. Эммелина из-под ресниц испуганно следила за происходящим. Она видела, как Мейми наполнила обе тарелки, но ни одна из подруг даже и не притронулась к еде. Соседка Мейми спросила у нее шепотом, что случилось, и ответ быстро и тихо побежал по цепочке вокруг стола. Когда очередь дошла до Эммелины, она узнала, что у Элизы не выдерживают нервы – она не справляется со связыванием узлов и даже с протягиванием нити в челнок. Руки просто отказываются служить. Начальник ткацкой оказался добрым и терпеливым, хотел дать ей возможность попробовать еще раз, но Элиза решила от этого отказаться и сразу поразузнать, не найдется ли для нее на фабрике дела попроще.
Только необходимость заботиться о подруге удерживала Мейми от слез. Ведь она понимала: если Элиза не сможет найти работу по силам, их неминуемо разлучат, Эммелина чуть не расплакалась, вдруг представив себе, что они сейчас чувствуют. Весь аппетит пропал, даже смотреть на еду не хотелось.
– Но что же с ней будет, если она не справится и в другом месте? – спросила она наконец тихонько у Хильды.
– Будет зависеть от того, насколько не справится, – невозмутимо ответила та. – Если она совсем уж безрукая, попадет в черный список и тогда уж работы ей не видать.
– Но…
– Но тебе надо поесть. А такие истории случаются нередко. Эммелина не смела задавать больше вопросов, но и есть не могла: еда вставала поперек горла. Девушки было примолкли, когда вошли Мейми с Элизой, но теперь разговоры, стук тарелок и ложек сделались еще громче. Эммелина подумала о Флорине с Оупел, о том, что кипучая жизнь Лоуэлла не приняла их, отбросила, как отбросил бы пенящийся поток, в глубине которого скрывается в другую сторону стремящееся темное течение. А поток жизни бурлит как в ни в чем не бывало. Не бросив взгляда на Мейми с Элизой, даже не догадаешься, что случилось что-то плохое. А куда же они пойдут, если им тут не устроиться? Куда уже ушли Флорина и Оупел? Хотя Оупел и нашла себе, может быть, что-нибудь в Лоуэлле.
– Правда, это ужасно? – вздохнула сидевшая рядом девушка, на которую Эммелина прежде не обратила внимания. Теперь, обернувшись, она увидела совершенно незнакомое лицо, хорошенькое, с живыми глазками, с прической, украшенной нарядной красной ленточкой.
– Меня зовут Фанни Бартлет, а ты Эммелина, я слышала, как тебя звали по имени.
Эммелина заулыбалась. Фанни Бартлет была первой девушкой в Лоуэлле, которая, видимо, хотела с ней подружиться. Но как отнесется к этому Хильда? Глянув на нее, Эммелина увидела, что та их словно не замечает.
– Постарайся не думать о том, что случилось, – тихо сказала Фанни, – а то есть не сможешь, а не поешь – будешь страшно голодной!
Как все давние обитательницы Лоуэлла, она говорила уверенно и быстро. Эммелина потыкала вилкой в тарелку: хотела угодить Фанни да и еда уже не казалась отталкивающей.
– А ты скажи себе, – продолжала Фанни, – что, вполне вероятно, эта девушка из небедной семьи и, вернувшись домой, будет в общем-то счастлива. А то иначе вечно будешь плакать из-за какой-нибудь бедолаги.
Фанни спросила Эммелину, сколько ей лет, и первая из всех отнеслась к ответу спокойно. Она сказала, что прежде работала в корпорации «Бутт» и ее тамошняя подружка была даже моложе, чем Эммелина. Самой же ей исполнилось уже восемнадцать, а приехала она из Спрингфилда, штат Массачусетс. В Лоуэлл перебралась в прошлом году, а до того проработала в Лоренсе.
Ударил колокол. Эммелина с тоской посмотрела на свою почти полную тарелку. Вот когда бы она поела!
Увидев выражение ее лица, Фанни весело рассмеялась:
– Положи мясо в хлеб и сунь в складки юбки. Это, конечно, против правил, но ведь голодной не поработаешь! Хочешь, пойдем назад вместе?
Эммелина с готовностью согласилась на все. Но, почувствовав на себе взгляд Хильды, обернулась.
– Ты знаешь, что это запрещено? – спросила Хильда.
– Да, но Фанни…
– Не трудись объяснять. Я просто хотела узнать, понимаешь ли ты, что делаешь.
Она повернулась, чтобы идти, и было понятно, что она сердится.
– А ты разве не пойдешь с нами, Хильда?
– Я не хожу в компании с мисс Бартлет, – отрезала та и присоединилась к группе девушек, уже выходивших из столовой.
Эммелина растерянно посмотрела им вслед, Фанни ждала, стоя рядом. Неясно было, слышала ли она слова Хильды, и еще меньше ясно, как Эммелине отнестись к этим странным словам. Но просто так ломать голову было все же бессмысленно, и, решив отложить все проблемы до вечера, а вечером расспросить Хильду, она вместе с Фанни и остальными вышла из дома и поспешила на фабрику. Цепочки девушек, выходящих из разных пансионов, сливались одна с другой, образуя единое шествие, словно катившееся по кирпичной мостовой. Эммелина шла вместе со всеми и уже не затыкала уши в попытках отгородиться от шума: Фанни то рассказывала ей что-нибудь, то сама задавала вопросы. Беседа требовала напряжения всех сил, и, сосредоточившись на ней, Эммелина только у самой конторы вдруг поняла, что где-то выронила припрятанный бутерброд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43