– Тебе не трудно с ней, Эммелина? – спросила наконец Ханна.
– Нет, только немножко неудобно.
– Так в чем же дело? Отдай ее матери, – отчеканила Ханна, даже не сочтя нужным понизить голос.
– Да, я, наверное, так и сделаю – ненадолго.
В ответ Маргарет просто вцепилась в нее.
– Она не хочет уходить, – сказала Эммелина шепотом.
– Ничего не поделаешь. Придется.
Но Эммелине некому было объяснить это. Флорина спала, а Маргарет и не думала ослаблять хватку. Выждав немного, Ханна громко сказала:
– Послушайте, мисс! Возьмите ребенка. Моя племянница больше не может держать вашу девочку на коленях.
Флорина открыла глаза и, с трудом сдерживая слезы, пустилась в пространные извинения, сбивчиво бормоча, что у нее и в мыслях не было причинить неудобство. Ей просто казалось, что Эммелина сама с удовольствием возится с маленькой. Потом, обратясь к Маргарет, она злобно прикрикнула:
– Быстро иди сюда! И не смей больше мешать добрым леди! Маргарет даже ухом не повела, но, когда Ханна, низко склонившись к ней, строго сказала: «Сейчас же иди к маме, девочка!» – сразу вскарабкалась к матери на колени и даже не обернулась на Эммелину.
А у той впервые после отъезда из дома на глаза навернулись слезы.
– Послушай-ка, Эммелина, – тихо сказала Ханна. – В Лоуэлле – сама увидишь – очень много людей… и всегда много таких, кому хочется выклянчить помощь, хотя ты их и знать не знаешь.
– Что же с ней будет? – спросила шепотом Эммелина. – Что будет с ними со всеми? У них ведь никого в Лоуэлле, а она хочет пойти работать.
– Какая уж там работа с тремя детьми на руках? Эммелина поведала тетке о планах Флорины.
– Через неделю она окажется на улице, – мрачно сказала Ханна. – На фабриках нет работы для пятилетних, и я что-то не слышала о пансионах, куда соглашались бы брать детей. Ведь так, Абнер?
– Что – так? – Как обычно, он имел вид свалившегося с луны.
– Ты видел на фабриках пятилетних детей?
– Что? Пятилетних? Да нет, пожалуй.
– С какого возраста дети могут работать?
– Ну-у, – начал медленно Абнер, – самые младшие – это, конечно, съемщики бобин. Им лет по десять, пожалуй, а то и по двенадцать.
В дилижансе сделалось очень тихо. Слышала ли Флорина, что сказал Абнер? Во всяком случае передавать ей это не нужно. Изменить уже ничего нельзя: они вот-вот въедут в Портленд.
Сельский пейзаж сменился городским. И серенькое небо было под стать большим уродливым серым домам (многие выше самой высокой мельницы в Файетте). Копыта лошадей громко цокали. И по звуку можно было подумать, что дорога, по которой они едут, – каменная.
Страх, затопляя все тело, вытеснил ощущения боли и неудобства. Легкие сжались – и стало трудно дышать. Рот раздирала зевота. За каждый глубокий вздох приходилось бороться, и все, кроме этой борьбы, казалось уже нереальным.
Подкатив к станции, дилижанс остановился; и секунду спустя дверь распахнулась. В проеме виднелся еще один серый дом, а совсем рядом – кусок черной каменной мостовой. Вот об нее и стучали так громко копыта, подумалось Эммелине. Дома заслоняли небо; шли люди.
Они были совсем не похожи на тех, кого она знала раньше. Но чем, кроме лучшей одежды, они отличались, определить было трудно.
Флорина с детьми уже выбралась из дилижанса, и Эммелина оказалась ближайшей к двери. Кучер протянул руку, чтобы помочь ей выйти; она было уже приготовилась, но неожиданно колени у нее подогнулись, в глазах почернело, и она покатилась куда-то вниз.
Когда сознание вернулось, она лежала на камнях мостовой, под голову было подсунуто что-то мягкое. Открыв глаза, она сразу увидела Ханну. Абнера рядом не было, зато какие-то чужие люди, обступив, с любопытством разглядывали ее. Ханна настойчиво просила их разойтись, объясняя, что девочке нужен воздух. Но Эммелине уже нетрудно было дышать. А шевельнуться она не могла – просто от слабости. Две склонившиеся над ней женщины отошли в сторону, и она вдруг увидела огромный, крытый холстиной фургон, стоявший, чуть не перегораживая дорогу, позади дилижанса. Возница, держа в руках вожжи, сидел на козлах, а какая-то девушка у него за спиной как раз карабкалась вверх. Стоявший на мостовой человек подал ей сундучок, и почти сразу она исчезла в похожем на черную пасть проеме.
Эммелина попробовала сесть, но не смогла; она была еще слишком слаба. Люди, глазевшие на нее, разошлись, и теперь она увидела джентльмена, стоявшего возле фургона и разговаривавшего с одной из девушек, в то время как другие, выстроившись цепочкой, ждали своей очереди. Чуть ли не каждая была с сундучком, похожим на Эммелинин, а одна держала в руках чемодан – изящный, с металлическими заклепками. Джентльмен, беседуя с девушкой, записывал что-то в большую черную тетрадь, которую держал на сгибе локтя.
Вдруг до Эммелины дошло, что одна из стоящих в очереди – Флорина, оставившая детей на обочине дороги. Маргарет, сидевшая по-индейски, держала на руках малыша; Бернард с пальцем во рту стоял рядом. Флорина к ним даже не оборачивалась, как будто хотела убедить человека с тетрадью, что они не имеют к ней отношения.
Ханна помогла Эммелине сесть. Джентльмен, делавший записи, кивнул, и девушка, с которой он только что разговаривал, влезла в фургон. Через одну после нее была Флорина. Когда подошла ее очередь, она сразу выступила вперед и заговорила, а джентльмен принялся делать записи в тетради. Но в этот момент пятилетний Бернард, бросив младших, подбежал к матери и принялся тянуть ее за юбку. Джентльмен посмотрел на него, глянул на двух других малышей у дороги, перевел взгляд на Флорину, которая продолжала безостановочно говорить, явно еще надеясь отвлечь внимание от детей, и отрицательно покачал головой. Увидев это, Флорина в отчаянии заметалась и попыталась упасть перед ним на колени.
– Следующая, – выкрикнул он.
Последняя в очереди девушка шагнула вперед. Флорина все еще умоляла, но ее просто не слушали. Тогда она указала вдруг в сторону Эммелины, будто предполагая, что ее или Ханны слова могут как-то помочь. Джентльмен на этот жест не обратил никакого внимания, и, оттолкнув цепляющегося за юбки Бернарда, она метнулась к Эммелине и опустилась рядом с ней на камни.
– Пожалуйста, помогите мне, – прорыдала она. – Ну пожалуйста!
Эммелина хотела спросить: «Но как?» – однако Ханна решительно оборвала ее.
– Мы не можем ничем помочь, мисс, – сказала она. – Вы сами все заварили – сами и расхлебывайте.
Челюсть Флорины отвисла, глаза будто подернулись пленкой. Эммелине очень хотелось выразить ей сочувствие, но страшно было рассердить тетку и, главное, какую помощь она могла предложить? А между тем Маргарет подошла к матери. Младенца с ней уже не было: он лежал на земле и неистово заходился от плача. Минуту назад Маргарет передала его Бернарду, а тот, не задумываясь, положил прямо на дорогу.
– Твоя задача, Эммелина, собраться с силами, чтобы поговорить с джентльменом, – сказала Ханна. – А вам, – обратилась она к Флорине, – надо прежде всего унять ребенка, оставить в покое мою племянницу и заняться своей семьей.
Горестно всхлипывая, Флорина поплелась прочь. А Ханна помогла Эммелине подняться, почистила быстро платье, поправила шаль и пригладила волосы.
– Больше уже ничего не успеть, – пробормотала она себе под нос – До тебя – всего одна девушка.
И неожиданно Эммелину охватил такой страх, что все мысли о Флорине просто исчезли.
– О чем он будет меня спрашивать? Что мне говорить?
– Ты должна просто отвечать на вопросы. Только запомни: тебе четырнадцать лет. И это не ложь, – добавила она твердо, как будто твердость способна была менять факты. – Через каких-то несколько месяцев тебе уже будет четырнадцать. Так что такой ответ – правильный.
Медленно волоча ноги, Эммелина побрела к фургону. Она была уверена, что ей откажут или оттого, что джентльмен догадается о ее возрасте, или оттого, что как-то выплывет ложь, или же из-за обморока, в который она упала (кто ж после этого поверит, что она совершенно здорова?). А ведь если ее не возьмут, как отплатить Уоткинсам, любезно взявшим на себя ее дорожные расходы? Однако страхи не оправдались. Джентльмен, приветливо поздоровавшись, сразу спросил ее имя.
– Эммелина Мошер, – тихо сказала она.
– А сколько вам лет, Эммелина? – продолжал он, уже вписывая в тетрадь ее имя. И, как ни странно, в этот момент ей показалось, что чем-то он был похож на отца.
– Четырнадцать, – ответила она и быстро скрестила, спрятав их в складки юбки, пальцы (надежный способ, чтобы ложь не зачлась).
– Откуда вы?
– Из Файетта.
– Файетт… Это штат Мэн?
– Да, сэр, – ответила она ошеломленно. Трудно было поверить, что могут быть люди, не знавшие, где расположен Файетт.
– На здоровье не жалуетесь?
– Нет, сэр. Я в жизни ни дня не болела.
– А вещи у вас с собой есть?
– Да, сундучок. Он у тети. Вон там.
– Ну что ж, Эммелина. Идите попрощайтесь с тетей и приносите его сюда.
Все это произошло потрясающе быстро. Казалось, с другими девушками он говорил куда дольше. А ее не спросил даже, почему она едет работать на фабрику! Неверной походкой она шла в сторону Ханны. Наваливалась дурнота; в любую секунду обморок мог бы повториться. Сделав отчаянное усилие, она кое-как сумела собой овладеть, Ханна и Абнер лучились навстречу улыбками. Это был первый раз, когда она видела Абнера улыбающимся. Похоже, только сейчас, когда все уладилось и было ясно, что Эммелина не станет ему обузой, он начал относиться к ней дружелюбно.
– Наш адрес у тебя есть, – сказала Ханна, передавая ей сундучок. – И вот, держи эту записку, здесь имя моей знакомой, хозяйки пансиона от корпорации «Эпплтон». Как только приедешь в Лоуэлл, сразу же попроси, чтоб тебя у нее поселили. Она за тобой присмотрит.
Эммелина кивнула. Все было как в дымке. Дядя и тетка поцеловали ее на прощание, и уже в следующий миг сундучок подняли и передали вознице, а саму ее чьи-то руки ловко подсаживали в фургон.
* * *
В крытом холстиной фургоне стоял полумрак. Девушки перешептывались. Их было человек тридцать, а может, и больше. В общем, фургон был заполнен, но так, что для каждой из пассажирок оставалось достаточно места, когда захочется вытянуться и лечь.
Снаружи крикнули, что фургон отправляется, и Эммелина поспешно опустилась на пол, задев при этом слегка ближайшую девушку. Та как будто не обратила внимания. Дернувшись, фургон тронулся, и внутри тоже произошли какие-то перемещения. Все оказались вдруг разбитыми на группы, хотя, может быть, это случилось и раньше, а может быть, эти девушки и прежде были знакомы. Они, конечно, и старше, и опытнее ее, и уж во всяком случае лучше знают, что ждет впереди.
Она почувствовала, что соседка, сидевшая так близко, что даже юбки соприкасались, вроде бы на нее посматривает, но не решилась проверить, правда ли это. Вытащив из кармана заветный кусок слюды, она принялась отколупывать верхний слой, но потом рассудила, что лучше оставить это занятие до Лоуэлла, и, спрятав слюду в карман, крепко сцепила руки замочком и положила их на колени.
Соседка негромко кашлянула, но, когда Эммелина к ней повернулась, сразу же отвела глаза в сторону. Получилось неловко, и щеки у Эммелины отчаянно запылали. Когда девушка кашлянула опять, она даже не шевельнулась, но та сама прошептала вдруг несколько слов.
– Вы что-то сказали? – спросила ее Эммелина.
– Я говорю, что, верно, простудилась, – прошелестело в ответ. И тут Эммелине стало понятно, что девушка отводила глаза от испуга, а вовсе не потому, что высокомерно отказывалась общаться. Кроме шали, у Эммелины был еще длинный шарф, подаренный Ханной, и она предложила соседке накинуть его.
– Ну что вы, как можно? – откликнулась та.
Но Эммелина настаивала, объясняя, что ей самой шарф сейчас совершенно не нужен, и, наконец поверив, что это правда, девушка согласилась на уговоры и взяла его. Но при этом так бурно и многословно благодарила, что неожиданно сильно раскашлялась. Сухой бывший кашель смутил Эммелину. Ей казалось, взрослые так не кашляют. Так могут кашлять лишь тяжело заболевшие дети. Девушку звали Оупел, и ей было двадцать, хотя выглядела она гораздо моложе. А жила, как выяснилось, рядом с Портлендом, но в таком же маленьком городке, как и Файетт. Эммелина рассказала Оупел о пансионе, который содержит знакомая ее тетки, и решено было, что девушки попробуют вместе там поселиться.
На другой день поздно вечером они наконец-то въехали в Лоуэлл. До этого, утром, Эммелина назвала мистеру Баркеру – так звали джентльмена с тетрадью – имя приятельницы своей тетушки и попросила поселить у нее. Мистер Баркер ответил, что сейчас нет вакансий на фабриках Эпплтона, но, видя огорчение Эммелины, пообещал устроить ее вместе с Оупел в какой-нибудь другой хороший пансион.
Теперь, вечером, Оупел спала, положив голову на колени Эммелине, а та, уже полностью стряхнув с себя сон, чутко прислушивалась ко всем звукам, которые доносились снаружи. Почти все девушки спали. Но то и дело какая-нибудь из них, шевельнувшись, слегка толкала соседку, а та в свою очередь тоже невольно меняла положение, и едва слышный вздох прокатывался по фургону, уподобляя спящие тела слабым и нежным деревцам, колеблемым сулящим ненастье ветром.
Впечатление это усиливалось еще и странным, постепенно все нарастающим гулом, напоминавшим разве что далекие, но беспрерывно повторяющиеся раскаты грома. Но все же нет, это был не гром и не стук колес – к нему-то она привыкла за путешествие. Это был ровный шум, делавшийся все громче, по мере того как они продвигались вперед.
Уже многие девушки просыпались, садились, терли глаза, начинали переговариваться. А Оупел спала, хотя странный шум был уже таким громким, что приходилось кричать прямо в ухо друг другу. Эммелина нащупала в темноте руку Оупел и крепко за нее ухватилась.
С каждой секундой шум нарастал все сильнее.
– Это вода гремит! Вода!
Когда гул стал совсем уж невыносимым, копыта застучали вдруг по-иному, чем прежде. Только что под колесами фургона была грунтовка, а теперь – доски.
– Да это же водопад!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43