Вскоре плоские участки пути и вовсе перестали попадаться. Лошадь, сохраняя равновесие, несла нас то вверх, то вниз, то вперед, то назад. Это было храброе, трудолюбивое животное, терпеливо выполнявшее свою задачу. Очевидно, такое путешествие было ей не впервой.
Однажды, взобравшись на вершину холма, лошадь неожиданно пустилась вниз. Мы с Махтаб не удержались в «седле». Даже падая, я прижимала Махтаб к груди, желая принять всю боль на себя. Мы тяжело плюхнулись на заснеженный лед. «Человек, который вернулся» быстро помог нам встать и отряхнуть снег с одежды. Голодная и изможденная Махтаб, чье лицо онемело от сильного ветра, а тело было все в синяках, даже не всхлипнула – она по-прежнему была полна решимости.
Мы вновь сели на лошадь, и теперь, пока продолжался спуск с холма по направлению к невидимому и неизвестному пункту назначения, я постаралась покрепче держаться за гриву.
А ведь мы еще не добрались до самых труднопроходимых гор, подумала я. Сдюжу ли я? Если даже не могу удержаться на лошади. Они меня бросят.
Ночь становилась все морознее и мрачнее, хотя, казалось бы, куда уж больше. Звезды исчезли. Порывистый ветер задувал в лицо противным, колючим снегом.
Подъемы чередовались со спусками до тех пор, пока холмы не превратились в горы – одна страшнее другой.
Идти наверх было всегда легче, так как мы были защищены от ветра. Лошадь двигалась быстро, замедляя ход лишь на наледях или запутавшись ногами в низком кустарнике.
Спуски же были коварными. Всякий раз, когда мы одолевали перевал, ветер с силой ударял нам в лицо. Снег больно ранил кожу. Да и намело же его тут. Мы увязали в сугробах, которые грозили поглотить пеших.
У меня ломило руки. Пальцы на ногах онемели. Мне хотелось с плачем соскользнуть с лошади и забыться. Я боялась за отмороженные места. После этой кошмарной ночи мы с Махтаб наверняка лишимся пальцев ног. Бедняжка Махтаб никак не могла унять дрожь.
Постоянным усилием воли я гнала себя вперед. Я не представляла себе, сколь долгим и далеким окажется путь.
Я утратила счет времени. Даже если бы я и смогла разглядеть стрелки на циферблате, нельзя было ни на секунду выпустить гриву. Время и пространство слились в вакуум. Мы были навечно затеряны в этой темной, промерзшей, безлюдной стране.
Вдруг откуда-то сверху донеслись голоса. Меня охватило глубокое отчаяние. Я не сомневалась – это пасдар. Неужели после всего, что нам пришлось вынести, нас схватят?
Однако «человек, который вернулся» невозмутимо вел нас вперед, и через несколько минут мы наткнулись на стадо овец. Как странно было видеть здесь этих животных! Неужели им хватает выносливости в этом суровом климате? Ну и жесткое же у них должно быть мясо, подумала я. Я позавидовала их теплым шубам.
Приблизившись к стаду, я увидела, что старик, наш передовой, беседует с пастухом, с ног до головы одетым в черное. Все, что я могла разглядеть, – это контуры его лица и какую-то поклажу.
Пастух тихо приветствовал «человека, который вернулся». Взял у него из рук уздечку и как ни в чем не бывало повел нас дальше, бросив овец; его ноша помогала ему сохранять равновесие. Я оглянулась, инстинктивно ища глазами своего защитника, но он исчез, не простившись.
Старик ушел вперед разведывать путь, нас же теперь сопровождал пастух.
Мы преодолели еще один перевал. За ним – следующий. Каким-то образом нам удавалось удерживаться на лошади, но мои руки стали словно чужими, будто бы их ко мне приморозили. Я их не чувствовала. Ничего у нас не выйдет, причитала я про себя. После всех мучений ничего не выйдет. Махтаб дрожала у меня под руками – единственный подаваемый ею признак жизни.
Я случайно посмотрела наверх. Впереди, на вершине еще более высокой и крутой горы, я различила призрачные силуэты, они вырисовывались черными пятнами на убеленном бурей небосклоне. Это были всадники. «Пасдар», – прошептала я.
Из всех подстерегавших нас опасностей самой страшной было попасться в когти пасдару. Я была наслышана о его злодеяниях. Прежде чем убить женщину, ее насиловали, исключения не составляли даже маленькие девочки. Я содрогнулась при воспоминании об ужасных словах: «Ни одна женщина не должна умереть девственницей».
Я задрожала еще сильнее, хотя, казалось, это было уже невозможно.
Однако мы продолжали путь.
Через некоторое время я вновь услышала голоса, на сей раз они звучали громче – похоже, люди ссорились. Теперь я была уверена, что нас схватит пасдар! Я крепко прижала к себе Махтаб, приготовившись ее защищать. Слезы боли и отчаяния замерзали у меня на щеках.
Насторожившись, пастух остановил лошадь.
Мы прислушались.
Ветер доносил до нас голоса. Там, наверху, было несколько мужчин, вовсе не пытавшихся скрыть своего присутствия. Но интонации их беседы стали мирными.
Мы ждали возвращения старика, который все не появлялся. Прошло еще несколько тягостных минут.
Наконец пастух, по-видимому, решил, что мы вне опасности. Он потянул за уздечку, и мы двинулись на голоса.
Почуяв других лошадей, наша вскинула уши. Мы вошли в круг из четырех человек, непринужденно беседовавших, словно во время обычной прогулки. При них было три лошади.
– Салом, – тихо произнес один из них.
Даже в завываниях бури голос показался мне знакомым, хотя я не сразу разглядела лица того, кому он принадлежал. Это был Мосейн! Он вернулся, чтобы выполнить свое обещание.
– Я никогда и ни с кем не пересекал границу, – сказал главарь этой «разбойничьей» банды. – Но сегодня ради вас я это сделаю. Спешивайтесь.
Сначала я передала ему Махтаб, затем с облегчением спрыгнула на землю сама – оказывается, мои ноги онемели до такой же степени, что и руки. Я едва могла стоять.
Мосейн сказал, что разработан новый план. Днем, когда наш грузовичок был обстрелян и остановлен солдатом, нам удалось уцелеть только благодаря сообразительности водителя, который кое-как сумел оправдать наше присутствие в районе, где велись боевые действия. Однако этот случай заставил всех насторожиться. Теперь, по мнению Мосейна, ехать в карете «Скорой помощи» было слишком рискованно – мы могли подвергнуться новому допросу. Поэтому придется продвигаться верхом до самой Турции – вдали от дорог, по безлюдным, суровым горам.
– Махтаб должна сесть на лошадь с одним из нас, – сказал Мосейн на фарси.
– Нет, не хочу, – со слезами воскликнула Махтаб.
Мы были в бегах уже пять дней – после многочисленных часов голода, боли и неизвестности она наконец сломалась. Слезы текли у нее по щекам, замерзая льдинками на шарфе. Это были ее первые слезы, первый момент слабости с тех пор, как она решилась отправиться в Америку без своего кролика. Моя храбрая, терпеливая малышка до сих пор не проронила ни единой жалобы, однако угроза разлуки со мной была выше ее сил.
– Мамочка, я хочу ехать с тобой!
– Ш-ш, – произнесла я. – Мы преодолели огромный путь. И находимся уже у самой границы. Еще немного, и мы пересечем ее, а тогда уже сможем добраться до Америки. Иначе нам придется вернуться к папе. Пожалуйста, ради меня, сделай то, о чем тебя просят.
– Я не хочу одна скакать на лошади, – рыдала она.
– С тобой будет кто-то из мужчин.
– Я не хочу сидеть на лошади без тебя.
– Придется. Они знают, как лучше. Пожалуйста, подчинись. Доверься им.
Где-то в потайных резервах своего организма Махтаб нашла силы. Она утерла слезы – к ней вернулось мужество. Она согласилась выполнить требование Мосейна, но при одном условии:
– Я хочу в туалет, – сказала она.
На горе, в потемках, среди незнакомых мужчин, под завывания зимней бури Махтаб оправилась.
– Махтаб, – обратилась я к ней. – Мне очень жаль, что все сложилось именно так. Я не предполагала, что будет настолько трудно. Не знаю, выдержишь ли ты. И выдержу ли я.
Несмотря на усталость и голод, на спазматическую дрожь и мороз, Махтаб проявила железную волю.
– Я выдержу, – решительно сказала она. – Я сильная. Я все вытерплю ради того, чтобы попасть в Америку. – Затем добавила: – В том, что случилось, виноват папа, и я его за это ненавижу.
Она позволила незнакомому человеку усадить ее рядом с собой на свежую лошадь. Я с помощью Мосейна села на другую, и новый проводник взял ее под уздцы. Остальные пошли пешком, держа двух лошадей про запас. Я оглянулась назад, чтобы посмотреть, как там Махтаб. Я слышала поступь ее лошади, но не видела ни лошадь, ни наездницу.
Будь сильной, малышка, мысленно призывала я ее – и себя. Какая нескончаемая, кошмарная ночь! Крутизна гор становилась почти отвесной. В гору, под гору. Когда же мы доберемся до границы? Или уже добрались?
Я окликнула своего проводника.
– Турция? Турция? – шепотом спросила я, указывая на землю.
– Иран, Иран, – был ответ.
Нам предстоял подъем, слишком крутой для лошади с грузом. Мосейн велел нам спешиться и карабкаться наверх по льду. Я спрыгнула на землю. Я настолько ослабла, что с трудом устояла на ногах. Зацепившись башмаками за длинные юбки, я поскользнулась на льду. Меня быстро подхватил один из мужчин, не дав мне упасть. Он помог мне обрести равновесие. Затем, поддерживая под руку, повел наверх. Позади другой человек усадил себе на плечи Махтаб. Я напрягалась из последних сил, но все же задерживала всех – поскальзывалась, спотыкалась, без конца путалась в юбках.
Когда мы наконец достигли вершины, в моем изможденном мозгу пронеслась мысль: раз мы преодолели самую что ни на есть крутую гору, значит, возможно, здесь и граница.
– Турция? Турция? – спросила я поддерживавшего меня под руку человека.
– Иран, Иран, – ответил тот.
Мы сели верхом, чтобы начать спуск. Однако вскоре увязли в высоких сугробах. Передние ноги моей лошади подкосились, и я забороздила сапогами по снегу. Проводник тыкал ее в ребра, тянул и толкал до тех пор, пока мужественное животное вновь не встало на ноги, чтобы продолжать путь.
Уже у подножия горы мы увидели ущелье – огромной, зияющей дырой между горами лежало плато.
Мой проводник вплотную приблизился ко мне, чтобы я могла его видеть, и прижал палец к губам. Я затаила дыхание.
Несколько минут все стояли в молчании. В горах мы были скрыты от посторонних глаз. Но раскинувшееся впереди заснеженное плато подсвечивалось мерцающими звездами. Наши тени будут отчетливо прорисовываться на фоне этой гладкой белой простыни.
Проводник вновь сделал мне знак молчать.
Наконец один из людей осторожно двинулся вперед. Когда он ступил на плато, я увидела его едва различимый серый силуэт. Затем он пропал из виду.
Спустя несколько минут он вернулся и что-то шепнул Мосейну, тот в свою очередь – моему проводнику. Потом едва слышно он обратился ко мне.
– Мы должны переправить вас по очереди, – сказал он на фарси. – Тропа, огибающая ущелье, слишком узка и опасна. Сначала мы переведем вас, потом перенесем ребенка.
Мосейн не оставлял мне выбора. Он двинулся вперед. Мой проводник потянул лошадь за уздечку, беззвучно и быстро ступая по следам Мосейна и уводя меня прочь от Махтаб. Я молила Бога, чтобы она не заметила моего отсутствия.
Мы вышли на плато, стараясь преодолеть открытое пространство по возможности быстро и бесшумно. Вскоре у самого края скалы мы увидели тропу, настолько узкую, что на ней едва могла уместиться лошадь. Мы двинулись по ней: сначала вдоль подножия горы, затем вниз, в ущелье, и снова наверх – на другую сторону плато. Эти люди знали свое дело. Через десять минут все было позади.
Мосейн вернулся за Махтаб, в то время как мой проводник остался со мной. Я молча сидела верхом в нетерпеливом ожидании минуты, когда увижу Махтаб; меня била дрожь. Глаза устали вглядываться в темноту. Пожалуйста, пожалуйста, поторопитесь, мысленно восклицала я. Я боялась, как бы с Махтаб не было истерики.
Ну вот и она, съежилась на коленях у одного из мужчин, вся дрожит и пусть опасливо, но молчит.
В этот момент меня окликнул проводник.
– Турция! Турция! – прошептал он.
– Слава тебе, Господи, – выдохнула я.
Несмотря на немыслимый холод, я вдруг ощутила благодатное тепло. Мы в Турции! За пределами Ирана!
Но до свободы было еще далеко. Если нас завидят турецкие пограничники, они могут просто открыть огонь по группе перебежчиков. Если этого не случится, то нас наверняка арестуют, и тогда придется отвечать на множество трудных вопросов. Но со слов Амаля я знала, что турецкие власти не вышлют нас обратно в Иран.
Тут меня пронзила жуткая мысль. Я с содроганием осознала: те двадцать минут, что я ждала Махтаб по эту сторону ущелья, я была уже в Турции, а она – все еще в Иране. Я благодарила Бога за свое неведение, в котором пребывала до тех пор, пока опасность не миновала.
Одновременно с этой мыслью меня пронзил жуткий ветер. Мы все еще находились в горах, где бушевала вьюга. Воображаемая линия на карте не прибавила физического тепла, в котором мы так нуждались. Какой ценой достанется мне свобода? Я была уверена, что потеряю несколько пальцев на ногах. И надеялась, что Махтаб страдает меньше, чем я.
Между тем нам предстояло одолеть еще один подъем, слишком крутой для лошади с верховым. На этот раз, соскользнув с лошади, я неуклюже повалилась в снег, прежде чем проводник успел меня подхватить. Они с Мосейном подняли меня на ноги и, поддерживая, повели вперед. Сколько еще я продержусь на адреналине? – подумала я. Вероятно, скоро силы меня покинут.
На какое-то время мой ум словно бы отделился от тела. Он отрешенно и в то же время с восхищением наблюдал за возможностями человека, совершающего отчаянные попытки подняться на вершину горы. Затем я видела себя спускающейся с горы верхом – это была возможность отдохнуть. А потом опять – из последних сил пешком карабкающейся на вершину другой горы.
– Сколько еще перевалов? – спросила я Мосейна.
– Рядом, – ответил он.
Я попыталась найти утешение в этих скудных сведениях, но мне прежде всего были необходимы тепло и отдых. Неужели здесь совсем негде укрыться, чтобы восстановить силы?
Я в очередной раз уставилась на мрачные очертания суровой вершины. Эта гора была выше и круче всех предыдущих – а может, мне только показалось, поскольку я цепенела от усталости?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56