Мужу принадлежит все, жене – ничего. Собственность включает в себя и детей. После развода дети остаются с отцом.
Конституцией предусматривались все детали супружеской жизни, включая самые интимные. В частности, со стороны женщины считается преступным использовать противозачаточные средства вопреки желанию своего мужа. Это я уже знала. Махмуди предупредил меня, что это сурово каралось. Однако мне стало жутковато, когда я увидела это черным по белому. По-видимому, я уже нарушила многие иранские законы и наверняка нарушу еще. Мне стало не по себе при мысли о том, что без ведома Махмуди я поставила спираль, которая, оказывается, грозила мне серьезной опасностью. Неужели женщина, пользовавшаяся средствами контроля над рождаемостью, может подвергнуться судебному преследованию? Я знала ответ на этот вопрос. В этой стране мужчины могли творить и творили с женщинами все, что им вздумается.
Прочитав следующую статью, я похолодела от ужаса. В ней говорилось о том, что в случае смерти мужчины его дети не принадлежат вдове, а становятся собственностью его кровных родственников. Если Махмуди умрет, Махтаб будет принадлежать не мне. Она попадет под опеку его ближайшей живой родственницы – Амех Бозорг! Я прекратила молить Бога о смерти для Махмуди.
В иранской конституции не было и намека на некий закон, политическую или социальную программу, которые бы сулили мне хоть какую-то надежду. Эта брошюра подтверждала вывод, к которому я пришла интуитивно. Без разрешения Махмуди я не имела юридического права покинуть страну вместе с Махтаб. В результате ряда обстоятельств – в первую очередь развода или смерти Махмуди – меня могли отсюда выпустить, но тогда я навсегда теряла Махтаб.
Я готова была скорее умереть, чем допустить такое. Ведь я приехала в Иран ради того, чтобы девочка могла избежать этой чудовищной участи. Я вновь поклялась себе: мы выберемся отсюда. Вдвоем. Как-нибудь. Когда-нибудь.
С приближением Нового года у меня немного поднялось настроение. Теперь, когда я могла отлучаться из дома Маммаля, у меня появились подруги в школе. Они охотно и прилежно изучали английский язык; что касалось меня, то я осознавала: каждое усвоенное мною новое слово на фарси может пригодиться мне как в Тегеране, так и за его пределами. Я чувствовала, что в 1985 году мы с Махтаб вернемся домой, другой мысли я попросту не допускала.
Махмуди по-прежнему оставался непредсказуем – приветливость и веселость сменялись грубостью и угрозами; однако он был доволен общим укладом нашей жизни и больше не заговаривал о возвращении к Амех Бозорг. Как я и рассчитывала, он становился все ленивее. Вскоре он уже отпускал нас в школу одних и постепенно перестал утруждать себя тем, чтобы нас оттуда забирать. Покуда мы возвращались вовремя, он был спокоен. Обретенная таким образом свобода передвижения вселяла в меня большие надежды.
Ханум Шахин также обратила внимание на происшедшие перемены – теперь Махмуди появлялся в школе чрезвычайно редко. Однажды при помощи миссис Азар она довела до моего сведения следующее.
– Мы дали слово вашему мужу, что не позволим вам пользоваться телефоном и не будем выпускать из здания школы. И мы обязаны выполнять эти обещания. Но, – продолжала она, – мы не обещали ему докладывать, если вы задержитесь. Об этом мы умолчим. Не говорите нам, где вы бываете, иначе, если он спросит, нам придется рассказать. А если мы не будем знать, то и рассказывать будет нечего.
9
Махмуди все никак не мог оправиться от болезни и день ото дня становился ленивее и беспечнее. Он был настолько убежден в благонадежности и почтительности иранских учительниц, что ничего не подозревал.
Однажды в качестве эксперимента я пришла в школу с опозданием на несколько минут. Все обошлось; ханум Шахин выполнила обещание. А задержалась я из-за того, что позвонила в посольство Хэлен, которая еще раз подтвердила: две загадочные женщины изо всех сил стараются мне помочь. Она настаивала на разговоре с глазу на глаз, но поездка в посольство требовала времени и казалась мне слишком рискованной. Пробка на дороге могла сыграть роковую роль.
Однако потребность действовать становилась все более очевидной. Хотя бы потому, что меня настораживали игры Махтаб и Мариам. Девочкам нравилось играть в дом, рассадив кукол и расставив посуду. Они с удовольствием изображали из себя домохозяек. Вдруг Мариам восклицала на фарси: «Мужчина идет!», и девчушки торопливо укутывались в чадру.
И вот однажды утром я решилась. Мы с Махтаб вышли из дома и направились к улице Шариати, где обычно ловили оранжевое такси. Оглянувшись несколько раз, дабы удостовериться, что за нами никто не следит, я обратилась к дочери:
– Махтаб, сейчас мы поедем в посольство. Ты не должна ничего говорить папе.
– Чаш, – вырвалось у Махтаб, что на фарси означает «да»; она тоже интуитивно чувствовала, что пора действовать.
Ей хотелось вырваться из этой страны более, чем когда бы то ни было, но изо дня в день она мало-помалу впитывала в себя иранскую культуру.
Я знала, что с течением времени Махтаб неизбежно ассимилируется.
Мы отыскали диспетчерскую такси с телефоном, и я продиктовала водителю адрес представительства интересов США при швейцарском посольстве, Махтаб помогала с переводом. После мучительно долгой езды по городу и неприятной процедуры регистрации и обыска мы наконец очутились в кабинете Хэлен.
Я быстро прочла письма от Джо, Джона и родителей. Особенно горькими были слова Джона: «Пожалуйста, береги Махтаб и не отпускай ее от себя».
– Предпринимаются меры, – сказала Хэлен. – Во всяком случае, какие-то. Государственный департамент знает, где вы находитесь, и делает все возможное.
Не слишком-то велики его возможности, подумала я.
– Некая американка связалась с нашим посольством во Франкфурте, – продолжала Хэлен.
Джуди!
– Там тоже стараются изо всех сил.
Мне хотелось крикнуть: «Тогда почему же мы с Махтаб до сих пор здесь?!»
– Мы же в свою очередь можем оформить вам новые американские паспорта. Их выпишут в американском посольстве в Швейцарии. Конечно, в них будут отсутствовать нужные визы, но в один прекрасный день паспорта могут вам пригодиться. Мы будем держать их у себя.
Примерно в течение получаса я заполняла различные бланки, необходимые для получения новых паспортов.
– А теперь я должна поговорить с вами насчет двух женщин, которые приходили сюда и расспрашивали о вас, – сказала Хэлен. – Они связывались с вашими американскими родственниками. Но, пожалуйста, будьте осторожны. Они понятия не имеют, что к чему. Не следуйте их советам, иначе окажетесь в беде.
Обе женщины были американками и замужем за иранцами. Одна – по имени Триш – была женой летчика. Другая – Сюзанна – женой высокопоставленного правительственного чиновника. Обеим была предоставлена полная свобода передвижений, как внутри, так и за пределами Ирана, обе сочувствовали моей беде и хотели помочь.
– Как мне их найти? – спросила я.
Хэлен нахмурилась, видя, что я не намерена упускать эту возможность, – меня приводило в отчаяние отсутствие реального содействия со стороны властей, и Хэлен прочла на моем лице тревогу и беспокойство.
– Пожалуйста, пойдемте со мной, – пригласила она. Она проводила нас в кабинет своего шефа, некоего мистера Винкопа, вице-консула посольства.
– Ради Бога, не связывайтесь с этими дамами, – посоветовал он. – Они сумасшедшие. Совершенно не понимают, что делают. Они поведали нам, что намереваются ни больше ни меньше как похитить вас на улице и вывезти из страны, но вот каким образом – они не знают. Их послушать, так прямо киносценарий какой-то, только ничего из этого не получится.
Моя жизнь оказалась запутаннее, чем сюжет любого боевика. Могло случиться все что угодно. Почему хотя бы не поговорить с этими женщинами? Тут мне в голову пришла другая мысль.
– А как насчет того, чтобы сбежать в Турцию? – выпалила я, вспомнив о приятеле Рашида, который тайком переправлял туда людей через горы.
– Нет! – рявкнул мистер Винкоп. – Это очень опасно. Есть мерзавцы, которые обещают, что помогут пересечь границу. Берут деньги, доводят до границы, а потом насилуют, убивают или сдают властям. Вы не имеете права рисковать жизнью своей дочери. Это слишком опасно.
Глаза Махтаб расширились от страха, а у меня сердце ушло в пятки. До сих пор Махтаб не осознавала, что возвращение в Америку может быть сопряжено с физической опасностью. Она теснее прижалась ко мне.
Да тут еще Хэлен поведала историю. Недавно одна иранка попыталась бежать таким же образом вместе с дочкой, заплатив заранее проводникам через границу. Проводники довели их почти до самой Турции и бросили в горах. Девочка умерла от голода и переохлаждения. Женщина добрела до какой-то деревни – она потеряла рассудок и была при смерти. У нее не осталось ни одного зуба.
– Любой способ бежать через Турцию чрезвычайно опасен, – сказала в завершение Хэлен. – Вы можете развестись, – посоветовала она. – Через ООН я смогу добиться для вас развода и разрешения на выезд на гуманитарной основе. И тогда вы вернетесь в Америку.
– Только с дочерью! – выпалила я.
– Вы что, с ума сошли? – сказала Хэлен и добавила прямо в присутствии Махтаб: – Вам надо уехать и оставить ее здесь. Главное, убраться из этой страны. А о девочке забудьте.
Я не верила своим ушам – какая поразительная черствость! Очевидно, она не понимала всей глубины чувств, связывавших мать с ребенком.
– Мамочка, не уезжай в Америку без меня! – в слезах взмолилась Махтаб.
Я крепко прижала ее к себе и заверила, что никогда, никогда не брошу. Все происходившее подхлестнуло мою решимость – я должна что-то предпринять, и немедленно!
– Я хочу найти этих двух женщин, – твердо сказала я.
Хэлен закатила глаза, а мистер Винкоп нервно кашлянул. Мне не верилось, что эти слова сорвались у меня с языка, не верилось, что я всерьез втянута в какую-то интригу.
Несколько минут все молчали. Однако, увидев мою непреклонность, мистер Винкоп со вздохом произнес:
– Мы обязаны предоставить вам информацию, но мой вам совет: не ввязывайтесь в это дело.
– Я должна использовать любой шанс, – возразила я. – Любую возможность.
Он дал мне номер телефона Триш, и я тут же ей позвонила.
– Я звоню из посольства, из кабинета вице-консула, – сообщила я.
Триш пришла в сильное волнение оттого, что слышит мой голос.
– А я только вчера вечером разговаривала с вашей матерью! Мы звоним ей каждый день. Она очень расстроена и все время плачет. Просит нас чем-нибудь помочь, и мы пообещали ей, что сделаем все возможное. Мы выжидали случая с вами связаться. Как нам увидеться?
Мы условились следующим образом. Завтра я предупрежу Махмуди, что немного задержусь после школы, так как мне надо сходить на рынок. Если он отнесется к этому спокойно, я позвоню Триш и подтвержу встречу. В 12.15 мы с Махтаб будем ждать у задних ворот парка Карош. Триш и Сюзанна подъедут на белом «паконе».
– Хорошо! – сказала Триш. – Договорились.
Ее энтузиазм меня одновременно и вдохновлял, и настораживал. Зачем она это делает? Ради денег или ради острых ощущений? Как бы то ни было, ее побуждения, очевидно, искренни, но вот достаточно ли она компетентна? С другой стороны, она излучала оптимизм, который был мне сейчас так необходим. Я с нетерпением ждала встречи, гадая, к чему она может привести.
Когда я повесила трубку, Хэлен нервно заламывала пальцы.
– Как насчет пиццы завтра на ужин? – спросила я.
– Да! – в один голос ответили Махмуди, Маммаль и Нассерин, не подозревая, что это уловка.
Я не сомкнула глаз всю ночь. Вопросы, роившиеся у меня в голове, не давали мне уснуть. Разумно ли я поступаю? Стоит ли мне последовать совету чиновников из посольства или надо хвататься за любую соломинку в своем стремлении к свободе? Не подвергаю ли я опасности Махтаб? Есть ли у меня на это право? А что, если нас схватят? Отправят ли меня назад к Махмуди или, что еще хуже, вышлют из страны, отняв у меня Махтаб и передав ее «истинному владельцу» – отцу? Эта кошмарная мысль была невыносима. Одна я ни за что не хотела возвращаться в Америку.
Я до предела измучилась, взвешивая все «за» и «против». В предрассветной мгле, когда Махмуди встал для отправления молитвы, я все еще лежала без сна, все еще пребывала в нерешительности. Когда он влез обратно под одеяло, то прижался ко мне, чтобы согреться: зимние утра были холодными. Притворяясь спящей, я мгновенно приняла решение. Я должна уехать от этого негодяя.
Спустя два часа, когда мы с Махтаб собирались в школу, Махмуди все еще нежился в постели.
– Сегодня я немного задержусь, – сказала я как бы между прочим. – Мне надо будет заглянуть в «Пол пиццу» за сыром.
– М-мм, – промычал Махмуди. Я восприняла это как согласие.
В полдень, когда занятия в подготовительном классе закончились, Махтаб, возбужденная не меньше меня, однако более умело скрывавшая свои чувства, была готова ехать. Поймав такси, мы примчались в парк Карош, где нашли телефон-автомат.
– Мы на месте, – сказала я Триш.
– Появимся через пять минут.
И действительно, ровно через пять минут подкатил белый «пакон» с двумя женщинами и несколькими плачущими ребятишками. Женщина, сидевшая спереди со стороны пассажира, выскочила, схватила меня за руку и поволокла к машине.
– Скорей, поехали, – приговаривала она. Я отдернула руку.
– В чем дело? Мы должны поговорить, – сказала я.
– Мы разыскиваем вас вот уже несколько недель, – ответила женщина. – А сейчас мы вас просто увезем.
Снова схватив меня за руку выше локтя, другой рукой она потянулась к Махтаб.
Та, громко вскрикнув, в страхе отпрянула.
– Вы должны немедленно поехать с нами, – приказала женщина. – Мы не оставляем вам выбора. Или вы едете, или мы прекращаем вам помогать.
– Послушайте, я ведь вас даже не знаю, – возразила я. – Расскажите, как вам стало обо мне известно. И каков ваш план действий?
Женщина заговорила быстро, пытаясь успокоить Махтаб. При этом она нервно озиралась по сторонам, опасаясь, как бы мы не привлекли внимания полиции или пасдара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56