Махмуди не возражал. Как остеопат он был принципиально против злоупотребления лекарствами. Он объяснил, что просто хотел помочь мне пережить трудный момент. Но, по-видимому, этот момент уже миновал.
Меня приободрила его реакция, и я продолжала:
– Наконец-то я созрела для того, чтобы принять жизнь в Тегеране как должное, и хочу наладить наш быт. Жизнь должна войти в нормальное русло. – Махмуди насторожился, но я не отступалась: – Однако для того, чтобы это получилось, мне нужна твоя помощь. В одиночку у меня ничего не выйдет, в этом доме – тоже.
– Придется приспособиться, – сказал он, чуть повысив голос. – Амех Бозорг моя сестра. Я ей многим обязан.
– А я ее терпеть не могу, – вспылила я. У меня из глаз хлынули слезы, и я, потеряв контроль над собой, излила то, что было у меня на душе: – Я ее ненавижу. Она грязнуля, неряха. Когда бы я ни вошла на кухню, кто-нибудь ест прямо над плитой, чуть ли не сплевывая обратно в кастрюлю. После того как здесь пьют чай, никогда не моют чашки, в еде жуки, в рисе черви, в доме стоит вонь. И ты хочешь, чтобы мы так жили?
Это было моей ошибкой – я разозлила Махмуди и тем самым все испортила.
– Мы будем жить здесь, – прорычал он.
Мы ссорились почти все утро. Я пыталась открыть ему глаза на всю степень запустения, царившего в доме Амех Бозорг, но он упорно защищал свою сестру.
Наконец, увидев, что мой план провалился, я постаралась взять себя в руки и изобразить покорную жену. Краем подола я утерла слезы.
– Пожалуйста, – проговорила я, – поверь, что я желаю тебе счастья. И хочу, чтобы была счастлива Махтаб. Прошу тебя, помоги мне. Если мы собираемся начать новую жизнь здесь, в Тегеране, ты должен забрать меня из этого дома.
Примирительный тон возымел свое действие. Махмуди понимал, что я права, но не знал, как угодить и жене, и сестре одновременно.
– Нам некуда переехать, – сказал он. Я была к этому готова.
– Поговори с Резой, может быть, он позволит нам поселиться у него.
– Тебе же не нравится Реза.
– Нет, нравится, все это время он был со мной очень мил. Ассий тоже.
– Что ж, – сказал Махмуди, – попробую, правда, не знаю, что из этого получится.
– Но ведь он уже несколько раз приглашал нас погостить.
– Всего лишь тараф. Он говорил это просто так. Тараф – это пустые предложения, высказывающиеся исключительно из вежливости.
– Ну и пусть, – сказала я, – а ты воспользуйся его тарафом.
Я капала Махмуди на мозги несколько дней. Он видел, что по отношению к его семье я стала вести себя дружелюбнее. После того как я прекратила принимать успокоительные, у меня улучшилось настроение и окрепла решимость выполнить стоявшую передо мной рискованную задачу. Наконец Махмуди сообщил мне, что сегодня вечером к нам приедет Реза, и позволил мне поговорить с ним относительно нашего переезда.
– Конечно, приезжайте, – сказал Реза. – Только не сегодня. Сегодня нас не будет дома.
Тараф.
– А завтра? – не отставала я.
– Завтра пожалуйста. Я возьму у кого-нибудь машину, и мы за вами заедем.
Тараф.
Махмуди разрешил мне взять с собой самый минимум одежды из нашего скудного гардероба. Мало того, что Амех Бозорг ненавидела меня всей душой, так теперь она еще была и глубоко оскорблена нашим намерением съехать. Оставляя большую часть вещей в ее доме, Махмуди давал понять, что у Резы и Ассий мы не задержимся. Однако целый день он старался не попадаться сестрице на глаза.
Было уже десять часов вечера, а Реза все не появлялся, тогда я уговорила Махмуди позволить мне ему позвонить. Когда я набирала номер, Махмуди стоял у меня за спиной.
– Мы тебя ждем, – сказала я Резе. – Что же ты не едешь?
– Да мы тут заняты, – ответил он. – Заедем завтра.
Тараф.
– Нет, до завтра я ждать не могу. Нам бы очень хотелось приехать сегодня.
Реза наконец понял, что ему не отвертеться.
– Хорошо, еду, – сдался он.
Я готова была броситься вон, как только Реза показался в дверях, но прежде он хотел пообщаться со своим семейством. Переодевшись в домашнюю пижаму, он пил чай, ел фрукты и вел нескончаемые беседы со своей матерью, Амех Бозорг. Ритуал прощания – объятия и поцелуи – занял не меньше часа.
Когда мы выехали, было уже за полночь; через несколько минут машина остановилась в небольшом переулке перед двухэтажным особняком, совладельцами которого были Реза и его брат Маммаль. Реза, Ассий, их трехлетняя дочурка Мариам и четырехмесячный сынишка Мехди занимали первый этаж. На втором этаже жили Маммаль, его жена Нассерин и их сын Амир.
Мы застали Ассий за уборкой дома – теперь мне стало ясно, почему Реза так задержался у Амех Бозорг. Они вовсе не ждали гостей, надеясь отделаться тарафом. Однако Ассий встретила нас очень тепло.
Было уже так поздно, что я сейчас же отправилась в отведенную нам спальню и переоделась в ночную рубашку. Деньги и записную книжку я спрятала под матрац. Затем, когда Махтаб, устроившись под одеялом, уснула, я привела в исполнение следующий этап своего замысла.
Я позвала Махмуди в спальню и, нежно дотронувшись до его руки, сказала:
– Спасибо за то, что привез нас сюда. Я люблю тебя.
Он нежно меня обнял, ожидая дальнейшего поощрения с моей стороны. Ведь прошло уже шесть недель. Я прижалась к нему, подставив губы для поцелуя.
Последующие несколько минут все, на что я была способна, – это сдерживать рвотные позывы, однако каким-то образом мне удалось разыграть наслаждение. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! – повторяла я про себя все время, пока длился этот кошмар.
Но вот кошмар закончился, и я прошептала:
– Я люблю тебя.
Тараф!!!
6
Проснувшись рано утром, Махмуди принял душ – согласно мусульманскому обычаю перед молитвой надлежит смыть с себя следы любовных утех. Для Резы, Ассий, Маммаля и Нассерин громкий звук душа служил признаком того, что между нами все наладилось.
Что, разумеется, было далеко от истины. Секс с Махмуди был одним из тех тяжелых испытаний, которые я должна была вынести ради того, чтобы обрести свободу.
В наше первое утро у Резы и Ассий Махтаб играла с трехлетней Мариам – у той было множество игрушек, присланных родственниками из Англии. На заднем дворе были даже качели.
Этот дворик являл собой крошечный оазис в гуще многолюдного, шумного города. Здесь, за кирпичной стеной высотой в десять футов, были не только качели, но и кедр, гранатовое дерево и множество розовых кустов. Кирпичную стену обвивал виноград.
Сам дом находился в центре квартала, состоявшего из таких же мрачных строений, которые вплотную примыкали друг к другу. У каждого дома был свой дворик, все – одинаковых размеров и формы. За линией дворов шел следующий ряд однотипных домов.
Ассий содержала дом гораздо лучше по сравнению с Амех Бозорг, но сравнение было весьма относительным. Несмотря на то что накануне вечером она все тщательно прибрала, по американским понятиям, здесь было грязно. Всюду кишели тараканы. Прежде чем надеть уличные туфли, из них надо было вытряхнуть жуков. Весь дом пропах мочой, так как Ассий клала маленького Мехди на ковер без подгузников и малыш делал свои делишки прямо здесь. Ассий быстро убирала лужицы и кучки, но моча успевала впитаться в персидские ковры.
Скорее всего, именно из-за этого запаха – хотя Махмуди в этом и не признавался – в первое же утро он повел Мариам, Махтаб и меня на прогулку в близлежащий парк. Через парадную дверь мы вышли на узкий тротуар, отделявший дома от аллеи; Махмуди нервничал и словно опасался чего-то. Он озирался по сторонам, желая убедиться, что за нами никто не следит.
Я сосредоточенно всматривалась в новую обстановку. Кварталы типа нашего – два ряда домов, зажатые, как кусок мяса в сандвиче, между двумя «слоями» дворов, – простирались, насколько хватало глаз. В этом относительно небольшом районе жили сотни, а то и тысячи людей – в маленьких зеленых переулках кипела жизнь.
Стоял конец сентября, и, несмотря на погожий, солнечный день, уже чувствовалось дыхание осени. После бесконечных рядов одинаковых домов парк особенно приятно радовал глаз. Он занимал площадь, равную примерно трем городским кварталам, здесь повсюду росла трава, на которой были разбиты красивые цветочные клумбы и росли ухоженные деревья. Парк украшали несколько декоративных фонтанов, однако они бездействовали, поскольку электричества едва хватало на жилые дома, и городские власти не могли позволить себе попусту расходовать электроэнергию – на работу никому не нужных фонтанов.
Махтаб и Мариам весело играли на качелях и на горке, но это продолжалось недолго, так как Махмуди нетерпеливо объявил, что пора возвращаться домой.
– Почему? – спросила я. – Здесь так хорошо.
– Мы должны идти, – грубо бросил он.
Передо мной стояли свои задачи, и я молча согласилась. Я должна была по возможности сглаживать любые острые углы.
Шли дни, и я уже попривыкла к едкому запаху в квартире, к суете и шуму на улице. С утра до вечера сквозь открытые окна доносились крики уличных торговцев.
«Ашхаль! Ашхаль! Ашхаль!» – кричал мусорщик в рваных башмаках, толкавший перед собой скрипучую тележку. Хозяйки спешили выставить мусор на тротуар. Иногда, собрав мусор, он возвращался с самодельной метлой из гигантской сор-травы, привязанной к палке. Этим орудием труда он заметал остатки мусора, оказавшегося на мостовой по милости кошек и собак. Но вместо того, чтобы уничтожить зловонные отбросы, он сметал их в сырые канавы, которые, похоже, никто никогда не чистил.
«Намак!» – кричал продавец соли, тоже толкая перед собой тележку, где высилась гора влажной, слипшейся соли. Заслышав этот клич, женщины собирали остатки черствого хлеба и выменивали его на соль – торговец продавал хлеб на корм скоту.
«Сабзи!» – кричал водитель маленького грузовичка, груженного зеленью и медленно ползущего по переулку; здесь были шпинат, петрушка, базилик, кориандр и так далее в зависимости от времени года. Иногда он извещал о своем прибытии по громкоговорителю. Если зеленщик приезжал неожиданно, Ассий спешно набрасывала на себя чадру и устремлялась за товаром, который тот взвешивал на весах.
Появление продавца овец сопровождалось испуганным блеянием – он гнал сразу десять-двенадцать животных, чьи курдюки тряслись словно коровье вымя. На овцах часто были отметины, сделанные яркой, флуоресцирующей краской, чтобы не перепутать владельца. Сам торговец был всего лишь посредником.
Время от времени на велосипеде приезжал одетый в лохмотья точильщик ножей.
Ассий сказала мне, что все эти мужчины очень бедны и, вероятно, живут во временных лачугах.
Не было недостатка и в женщинах – то и дело в дверь звонили нищенки, просившие поесть или подать риал. Их лица были тщательно спрятаны под изодранной чадрой, открытым оставался только один глаз, из которого текли слезы. Ассий никогда не оставалась безучастной, что-нибудь у нее для них да находилось. Жена Маммаля, Нассерин, напротив, всегда отказывала, даже в ответ на самые отчаянные мольбы.
Эти мужчины и женщины, боровшиеся за существование, служили олицетворением всех отверженных мира.
Мы с Ассий симпатизировали друг другу, насколько могут симпатизировать друг другу люди, соединенные волею столь странных обстоятельств. Во всяком случае, с ней мы могли общаться. Я испытывала облегчение, очутившись в доме, где все говорили по-английски. В отличие от Амех Бозорг Ассий с благодарностью принимала мою помощь по хозяйству.
Хозяйство она вела безалаберно, зато была первоклассной кулинаркой. Всякий раз, когда я помогала ей готовить ужин, меня изумлял образцовый порядок в холодильнике. Мясо и овощи – вымытые, порезанные и готовые к употреблению – были аккуратно уложены в пластмассовые контейнеры. Она составляла меню на целый месяц вперед и вывешивала его на кухне. Блюда были разнообразными, и при их приготовлении соблюдались основные правила гигиены. Вместе мы часами тщательно очищали рис от жуков, прежде чем поставить его на огонь.
Оказывается, можно радоваться даже тому, что у тебя есть возможность выловить насекомых из крупы. За два месяца во мне произошла кардинальная перемена. Раньше я была настолько избалована американским образом жизни, что огорчалась из-за всякой ерунды. Здесь все обстояло иначе. Я поняла, что повседневные мелочи не должны отвлекать меня от основной задачи. Если в рисе жуки, их надо выловить. Если ребенок испачкал персидский ковер, его надо вычистить. Если муж хочет пораньше уйти из парка, надо уйти.
Амех Бозорг явилась к нам в гости в сопровождении Зухры. Она подарила нам подушку, что огорчило Махмуди. Он объяснил мне, что, по иранскому обычаю, хозяева делают подарок гостю после того, как он покидает дом. Намек был ясен. Амех Бозорг решила, что мы навсегда переехали к Резе и Ассий. Она была оскорблена тем, что мы пренебрегли ее гостеприимством.
Однако обсуждать это не было времени.
Зухра отказалась от предложения Ассий выпить чаю.
– Мы торопимся, – сказала она, – я веду маму в хамум.
– Давно пора, – проворчал Махмуди. – За два месяца, что мы здесь, она ни разу не приняла ванну.
В тот же вечер Зухра позвонила.
– Даби джан, пожалуйста, приезжай, – попросила она. – Маме плохо.
Реза дошел пешком до дома своей сестры Фери, живущей в нескольких кварталах, взял у нее машину и вернулся за Махмуди, который был горд тем, что может нанести родственный визит.
Возвратился он поздно ночью и начал сетовать на свою сестру. Измученная водными процедурами, Амех Бозорг сразу улеглась в постель, жалуясь на ломоту в костях. Она велела Зухре сделать лечебный раствор хны с водой и натерла им лоб и руки.
Махмуди застал ее под грудой одеял, да еще и одетую как капуста, – вместе с потом она изгоняла демонов. Он сделал ей болеутоляющий укол.
– На самом деле она здорова, – ворчал он. – Просто ей надо было сделать из своего мытья важное событие.
Реза был со мной на удивление дружелюбен. Когда я выдворила его из нашего дома в Корпус-Кристи, он наградил меня не слишком-то лестными эпитетами. Однако сейчас он, казалось, забыл о былых раздорах и, несмотря на то что был сторонником иранской революции, хранил теплые воспоминания об Америке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56