Движением руки Стефани откинула со лба свои прямые темно-каштановые волосы и улыбнулась сидящей напротив Луизе. Они завтракали на веранде большого деревянного дома, доставшегося Стефани в наследство от бабушки по материнской линии. Вокруг был сельский простор, хоть дом давно оказался в черте разросшегося города. В придачу к дому Стефани получила несколько акров земли, с которой не пожелала расстаться ни за какие деньги.
– Ты на самом деле так считаешь? – с робкой надеждой спросила Луиза подругу. – Но ведь они сумели выделить этот проклятый вирус и утверждают, что он якобы передается…
– Я все это слышала! – воскликнула Стефани. – А что им еще остается делать, спрашивается? Государство развалится как карточный домик, если люди вдруг почувствуют себя свободными и от обязанности обзаводиться семьями тоже. Из чего я сделала вывод, что политики наверняка финансируют эту новую антисексуальную кампанию.
– Какое счастье, что я вспомнила про тебя! – Луиза вдруг заметила, что на дворе чудесное утро, что светит солнце, щебечут птицы, что волшебно пахнут цветы и травы. Это было болезненно-радостное осознание, и на глазах у нее выступили слезы. – Ты удивительная женщина, Стефани, – сказала она, промокая уголком платка глаза. – Такое впечатление, что годы не только не сломили тебя, а сделали сильнее.
– Ломают не годы, а мужчины, которых мы подпускаем слишком близко к сердцу, а то и в самое сердце впускаем. – Стефани невесело усмехнулась. – Я постигла это каким-то десятым чувством еще в детстве. Ну да, передо мной был трагический, хотя нет, скорее трагикомический пример моих родителей. Илона Лукач изо всех сил пыталась сохранить свой брак с Эриком Голдстейном, искренне думая, что делает это ради меня. Плюс ко всему прочему бедняжка была непоколебимо уверена, что Эрик скатится в болото, стоит ей бросить его. Что ж, они оказались там оба.
– Твои родители еще живы?
– О да. Люди подобного склада, как правило, доживают до глубокой маразматической старости. Илону я отвезла к сестре в Линкольн, штат Небраска, Эрик в пятьдесят два женился наконец на одной из своих многочисленных подружек. Через год с небольшим его парализовало. Сейчас он находится в приюте для престарелых в Джеймстауне, Северная Дакота. Никого не узнает, кроме моей матери. Правда, к нему, кроме нее, никто и не ездит. Я никогда не любила отца. Я всегда знала, как он относится к женщинам – взять, взять, еще раз взять и ничего не дать взамен. Увы, мать поняла это слишком поздно, когда жизнь уже прошла. А ведь все могло сложиться по-другому: у нее был такой замечательный голос… Нет, я не люблю своих родителей – отца за то, что он такой, какой есть, ну, а мать за ее слабость, из-за которой она не стала тем, кем вполне могла стать. И я не притворяюсь – лицемерие, быть может, самый опасный человеческий порок.
– Ты можешь себе позволить рассуждать подобным образом, ведь ты – настоящая знаменитость. Я видела тебя несколько раз по телевизору. По твоему роману сняли фильм.
– Черт, да они все испортили! – воскликнула Стефани. – Киношники непременно должны сгладить острые углы и втиснуть любой сюжет в опробованную схему. Ну да, они уверены в том, что их стряпню смотрят миллионы, девяносто девять процентов из которых они привыкли считать дебилами. Увы, иной раз приходится идти на сознательный компромисс со своим «я». Ведь кино – прекрасное паблисити. Главное – не тешить себя иллюзиями и не пытаться оправдываться перед прессой и самим собой.
– Это правда, что… – Луиза замялась, не осмеливаясь задать подруге вопрос, который с момента их встречи вертелся у нее на языке. – Понимаешь, я читала в какой-то газете, что ты…
Стефани откинулась на спинку стула и весело рассмеялась.
– Ну да, они писали, что я лесбиянка. Они уверены в этом. И знаешь почему? Потому что я никогда не была замужем, не появлялась нигде в общественных местах с мужчиной, а главное, они считают, что я нападаю в своих произведениях на мужчин, хотя я всего лишь говорю о них правду. Но лесбиянкой меня считают только мужчины. Что касается женщин, они теряются в догадках, и кое-кто последнее время высказывает предположение о том, что моя сексуальность вообще на нуле. Сознание многих устроено довольно примитивно: в порок верят с готовностью, сведения же противоположного характера воспринимаются с большой неохотой и подозрением. Я все время пытаюсь понять, в чем причина этого. Идею первородного греха я, признаться, не воспринимаю всерьез. Скажи честно, а ты могла бы поверить в то, что женщина может находить в себе и своем творчестве все, что ей необходимо для вполне нормальной и даже счастливой жизни?
– Как тебе сказать… – Луиза была в нерешительности. – Дело в том, что, как ты помнишь, я влюбилась в первый раз в десятилетнем возрасте. С тех пор в моей жизни, похоже, не было свободного от любви времени. Разве что сейчас. Правда, я все еще не потеряла надежду встретить…
– Обыкновенное млекопитающее, к которому тебя потянет лишь в силу того, что у него в крови преобладает тестостерон, в то время как у тебя эстрон и его производные. Разумеется, тебе бы и в голову не пришло, что для нормального функционирования в этой жизни женщине необходим самец, если бы нам не внушали это с детства. Согласись, редко кто из нас выходит замуж за того мужчину, С кем хорошо и в постели, и вообще. Обычно в семейные партнеры подбирают человека, занимающего определенную ступень на лестнице социального и материального благополучия. Я отказалась следовать этим законам. В отместку мне приписали массу пороков.
– Так ты… неужели ты на самом деле старая дева? – со жгучим любопытством в глазах спросила Луиза. – Вот уж сроду бы в голову не пришло, что такая красивая современная…
Стефани опять расхохоталась. Лежавшая возле ее ног колли Нана вскочила и звонко залаяла.
– Успокойся, моя девочка. – Стефани потрепала собаку по лохматой холке. – Ты прелесть, Луиза, хотя уверена, не прочитала ни одной из моих книжек. Мне задали этот вопрос во время одного телешоу. Угадай, что я ответила?
Луиза пожала плечами.
– Что я не понимаю значения этого слова и попросила задававшего его – кстати, им оказался молодой и довольно интересный мужчина из породы самоуверенных самцов – объяснить мне его значение. Он что-то такое мямлил, а публика вволю над ним потешалась. Потом газеты написали, что я Дон-Жуан в юбке, ловко скрывающий свою личную жизнь от посторонних.
– Но ты так и не ответила на мой вопрос, – напомнила Луиза. – Поверь: я умею хранить тайну, а тем более своей единственной подруги.
– А здесь нет никакой тайны, – сказала Стефани, закуривая сигарету. – Ты видишь то, что я из себя в данный момент представляю. Повторяю, я не умела и не умею притворяться. Это знала еще моя бабушка, жившая в этом доме. Меня много, понимаешь? И все они – это я. – Она вдруг прищурила свои большие светло-карие глаза и спросила: – Хочешь стать участницей невероятных приключений?
– Да, – ни секунды не колеблясь, ответила Луиза. – Но при условии, что это будут сексуальные приключения.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ БОГАТЫХ ЛЕДИ
Они бросили «пежо» возле супермаркета и пересели в серебристый «ауди», стоявший в десяти шагах. Накрапывал дождик. Центр города сверкал яркой радугой неона.
Луиза разглядывала себя в ручное зеркальце: короткие черные волосы, ярко-красные губы, длинные нейлоновые ресницы. Лет тридцать – больше дать нельзя. На ней был жакет из белой замши, красная юбка с разрезом чуть ли не до пояса – ну да, у нее до сих пор по-девичьи стройные ноги и красивые продолговатые коленки.
Стефани по-мужски лихо вела машину. Впрочем, Луизе казалось, что за рулем не ее школьная подруга, а молодой красивый незнакомец. Это она подобрала Стефани парик и рубашку фасона а ля-лорд Байрон.
– Сейчас мы заедем за одной милашкой, которая с удовольствием составит нам компанию, – говорила Стефани, сворачивая в темную аллею. – Настоящая Афродита Каллипига. Да ты сама в этом убедишься.
Едва машина остановилась возле многоквартирного дома, как из освещенного подъезда выпорхнуло длинноногое создание в прозрачном дождевике с капюшоном.
– Привет, Фа, – сказала Стефани, когда девушка очутилась на заднем сиденье «ауди»: – Это Лулу, моя подруга. Едем в «Сфинкс».
Машина вынырнула на освещенную улицу, и Луиза разглядела в зеркальце заднего обзора симпатичную, искусно накрашенную мордашку в обрамлении длинных прямых волос темно-пепельного цвета. Этой Фа было лет двадцать. Она производила впечатление девушки из хорошей семьи, отметила мысленно Луиза.
Вход в «Сфинкс», заведение, расположенное в прибрежной зоне города, – Луиза явственно ощущала свежий запах моря – был тускло освещен одним-единственным фонарем в виде большого оранжевого шара. Их провели в полутемную комнату, где полукругом были расположены кресла, возле сцены, отделенной от зрительного зала толстым прозрачным стеклом. На ней стояла кадка с раскидистой пальмой, цветущий куст гибискуса и лежал пушистый ковер, напоминающий хорошо ухоженную лужайку.
Фа хихикнула, с удовольствием потирая руки.
– Руди говорит, Уош сегодня в ударе, – сказала Стефани, наклонив голову к Фа. – Даже пришлось выпустить его в сад, чтобы он не поломал мебель. Лулу, я не буду тебе ничего рассказывать. Увидишь все своими глазами.
Луиза огляделась. Кроме них, в зале было человек семь, судя по внешнему виду, люди из общества. У одного мужчины, заметила Луиза, были накрашены губы, а длинные черные волосы заплетены в мелкие косички. Его спутница, девушка в длинном белом платье с черными геометрическими фигурами на груди и широким бархатным поясом показалась ей настоящей кинозвездой.
Сцена вдруг ярко осветилась. На нее вышла девушка в короткой белой тунике и с венком на голове. Заиграла негромкая музыка – это было «Болеро» Равеля. Девушка села на ковер, вытянула ноги, подставив лицо воображаемому солнцу. Потом легла, подняла ноги и стала болтать ими в воздухе в такт набирающей обороты музыке.
Из-за куста гибискуса появилась большая человекоподобная обезьяна. Луиза определила это по физиономии, но в то же время ее одолевали сомнения: уж очень человеческой была манера ее поведения. Нет, все-таки обезьяна, решила в конце концов Луиза – передние конечности чуть ли не до пола, темные очки с трудом держатся на приплюснутом с вывернутыми ноздрями носу, вместо губ – длинные узкие полоски. На обезьяне был лохматый черный парик с маленькими рожками на макушке. На теле ни волоска. Настоящий фавн, только вместо копыт черные сандалии.
По залу прокатилась волна возбуждения. Музыка играла все громче. Фавн приблизился к беззаботно валявшейся на травке нимфе, наклонился, схватил ее за лодыжки и поднял в воздух. Туника слетела, обнажив трусики в форме фигового листа.
– Давай, Уош, приступай к делу! – услышала Луиза возбужденный женский голос из зала. Она повернула голову. Кричала девушка в платье с геометрическими фигурами на груди.
– Нет, ты ее сперва заведи! – возразил не менее возбужденный баритон. – Ты же настоящий мужчина, Уош!
Уош широко развел ноги девушки, и Луизе в какой-то момент показалось, что он собирается разорвать ее тело надвое. Она невольно вскрикнула и тут же почувствовала, как в ней пробуждается желание. Она представила себя на сцене во власти этого страшного зверя.
А тот поднял девушку еще выше. Ее вагина оказалась на уровне шеи обезьяны. Луиза затаила дыхание. Горилла высунула длинный красный язык.
Свет на сцене погас, и зрительный зал погрузился во мрак, лишь мерцали красные ромбы неона над выходом.
В зале началось нечто невообразимое. Кто-то стонал. Какая-то женщина монотонно твердила:
– Fuck you, fuck you, fuck you…
– Заткнитесь! – раздался срывающийся на фальцет мужской голос. – Вы мешаете ему сосредоточиться.
Сцена вспыхнула мягким приглушенным светом. Уош уже не держал девушку за ноги. Луиза обратила внимание на его фаллос – он был невероятных размеров и стоял не перпендикулярно, а под углом кверху. Обезьяна, гримасничая, ожесточенно массировала его. Если бы Луиза не почувствовала приближения оргазма, она бы расхохоталась.
Когда Уош схватил нимфу за талию и посадил с размаху на свой чудо-фаллос, зал слился в чувственном реве. Луиза чуть не потеряла сознание. Девушка обхватила туловище обезьяны ногами. Огромные ручищи Уоша впились в ее покрасневшие ягодицы.
– На куннилингус Руди сегодня не решился, – услышала Луиза шепот Стефани. – Это могло бы кончиться бедой.
Между тем девушка ерзала все быстрей и быстрей, в конце концов попав в ритм «Болеро». Вдруг она перегнулась назад так, что волосы коснулись пола. Горилла стиснула ее талию.
Луизе казалось, она видит, как фаллос Уоша двигается в вагине девушки. Она поняла, что взорвется, если сию же минуту не…
Луиза вскочила и бросилась к сцене. Но ее опередили. Это был тот самый мужчина с длинными черными косичками и накрашенными губами. Они столкнулись, и Луиза очутилась в его объятьях. От мужчины пахло «Паломой Пикассо». У него под пиджаком оказались довольно большие упругие груди.
– У тебя намокла «киска», – сказал «мужчина», засунув руку между ног Луизе. – У меня тоже. Попробуй. – Ее рука каким-то образом очутилась в его штанах. – Ущипни меня посильней, – попросил мужчина.
Луиза повиновалась, но пальцы были слабые и плохо слушались. «Мужчина» взвизгнул. Луиза посмотрела на сцену.
Девушка теперь стояла на четвереньках, и Уош от души обрабатывал ее. Эта поза, очевидно, была для него особенно приятной – он издавал странные, похожие на плач младенца звуки, которые, должно быть, выражали крайнюю степень удовольствия.
– Я буду там послезавтра. Приходи, – сказал «мужчина», кивая в сторону сцены, и ущипнул Луизу за задницу. – Надеюсь, Уош не подкачает. Сильвии повезло – сегодня наш зверюга в ударе.
И тут до Луизы дошло, что в происходящем на сцене шоу участвуют сами зрители. Она, очевидно, тоже может стать его участницей. При этой мысли у нее подкосились колени, и если бы не «мужчина» с косичками, подхвативший ее под мышки, она бы рухнула на пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49