Сколько там? Ага, шесть двадцать две. Стало быть, он выиграл у будильника целых пять минут, неплохо. А случалось, он просыпался ровно в назначенное время, но только до звонка, и всякий раз испытывал при этом изумление.
Бен потянулся. Сегодня воскресенье, тренажерный зал закрыт, торопиться ему некуда. Можно и поваляться в кровати, думая о том, о сем. А красивая эта актриса, которая с Марлоном Брандо играла… Грудь у нее просто прелесть, только ей бы недурно специальные упражнения делать для мышц живота, не то обвиснет. Жаль, если так и выйдет… может, написать ей про это, свою методику выслать? У Милта наверняка найдется ее адрес. Хотя картина-то ведь старая. Ясное дело, опоздал он со своими рекомендациями.
Он улыбнулся. Да, неплохой выдался вчера вечер… Вспомнился профиль Эллен в полутемном кинозале… Надо же, как она переживала из-за какой-то картины… Странная она, с бродягами всякими знается, но вообще-то симпатичная, и за словом в карман не лезет, живая такая. Вот бы Мэрион на нее больше походить, так нет, та вечно насупленная, неразговорчивая, а откроет рот, так словно страницу из справочника по психотерапии читает. Наверное, поэтому муж от нее и сбежал. А кто такое выдержит изо дня в день, неприветливость эту, поучения и все прочее. Эллен – вот та совсем другая, веселая, быстро загорается, может и слукавить, если не доглядишь.
Насчет квартиры она, конечно, шутила, только и всего. Хотя ведь пригласила же заехать, взглянуть. А что если… Да нет, чушь какая-то.
Несколько часов спустя он катил по тихим улицам в районе Парк-стоуп. Поднимающееся солнце вытягивало длинные тени на тротуарах перед лавками, которые – рано еще – были прикрыты опущенными железными решетками. На сиденье рядом с ним валялся «Бруклин бюллетин», страница с объявлениями о жилье. Времени у него почти не остается, на эти выходные надо непременно что-нибудь подыскать, пусть даже временное.
Временное… А Эллен и нужен временный постоялец… Комната со своей ванной… фактически, своя квартира или студия, если угодно.
Почему бы не заехать? Хуже-то не станет.
Ему удалось припарковаться на стоянке за квартал от ее дома, и до особняка он дошел пешком. Нажал на кнопку против таблички с ее фамилией. Почти тут же в домофоне раздался ее густой, мягкий голос: «Кто там?»
– Ваш телохранитель, – ответил Бен. – Решил проверить, надежно ли работает у вас сигнализация.
Послышался хрипловатый смешок.
– Четвертый этаж, – объяснила она. Зажужжало, замок открылся.
Поднимаясь по лестнице, он испытывал некоторое волнение. Дверь в квартиру была открыта.
– Надеюсь, я не очень рано? – Он неуверенно переступил порог. – Сам не знаю, сначала нужно было позвонить вам, предупредить… но вы же сами сказали: заезжайте взглянуть.
– Ну раз сказала, так и надо было приехать, так что все в порядке. – Она что-то быстро заворачивала в бумагу, стоя на кухне.
Он осмотрелся. Комната была большая, из окна открывался вид на вершины деревьев, почти скрывающих улицу под своей листвой. Мебель была подобрана без всякой системы, далеко уже не новая, но с виду уютная, а посередине, занимая почти все пространство от стены до стены, лежал восточный ковер в красных тонах. И повсюду находились книги – стены покрыты полками до самого верха, груды книг на столиках, на этажерках – деваться от них некуда…
– Кофе хотите?
– А у вас декофеиновый найдется?
– Извините, нет. Какой декофеин, я тогда просто не проснусь.
– Хорошо, давайте обычный, только побольше молока и без сахара.
– Заказ принят, сэр, – послышалось из кухни. Вроде и правда рада его видеть, или ему это только кажется?
– А как насчет кусочка халы? – сказала она, протягивая ему чашку.
– Халы? Вы что, еврейка?
– А разве еврейскую кухню одни евреи ценят? – и опять этот же хриплый смешок.
Кухня совсем небольшая, но уютная, чистенькая такая, стены выкрашены в веселые желтые тона. Посередине круглый стол из дуба, на нем целая гора всякой еды: яблоки, бананы, кофейный торт и ужасающее количество нарезанных булочек с сыром.
– Господи помилуй, да мне ведь больше десяти не осилить, ну, двенадцати.
– А вы больше одной не получите, остальное – моим постоянным подопечным.
– Постоянным?
– Ну, я же вам говорю, Джелло и другие вроде него.
– Джелло… ах, ну да, тот, с мышкой. Вы с ним дружите?
– Дружу, и к мышке его я давно привыкла, не крыса ведь, просто мышка.
Бен попробовал свою халу – свежая какая, настоящим тестом пахнет, – а Эллен продолжала нарезать и складывать бутерброды. На столе появились мешочки из оберточной бумаги – в каждый по два кусочка булки с сыром, яблоко или банан и еще по куску торта.
– Ну и где моя комната? – спросил он, беря быка за рога.
Она ничуть не смутилась:
– Ах да… пойдемте, покажу.
– Так, значит, вы вчера серьезно?
– Конечно, серьезно. Только еще раз напоминаю, что это временно – на два месяца, не больше.
Она провела его коротким коридорчиком. «Пожалуйста», – Эллен отворила дверь. Примерно такая же комната, как и у нее, и окна тоже выходят на улицу, а одно окно в эркере, и там есть сиденье прямо на подоконнике. Вот уж не думал, что тут будет так просторно.
– За этой дверью кладовочка, которую предоставляю в ваше пользование, а вон там ванная.
Кладовка ему в общем-то и не нужна. Ванная крошечная, но там чисто.
– Извините, тут только душ, ванну все не установлю. Вам как, ничего?
– Отлично, мне только душ и нужен.
– Понимаете, тут раньше было две студии, но люди, которые в них жили, решили превратить все это в одну квартиру, потому что они соединились и стали жить вместе. Поэтому две спальни, две ванные, хотя, вообще, такого в этом районе почти не найти.
– Вот как? Мне трудно судить, я ведь давно не занимался подыскиванием квартиры. С того самого времени, как женился…
– А вы, простите, развелись?
– Нет, моя жена умерла.
– Ой, простите, пожалуйста. – В ее голосе звучала неподдельная искренность.
– У вас очень приятная квартира, – сказал Бен. Он ясно себе представил, как вечером будет сидеть в том большом кресле перед телевизором, а утром на кухне, залитой светом, станет готовить завтрак.
– Шестьсот в месяц. И необходимо оплатить за два месяца вперед.
Он бросил на нее пристальный взгляд.
– Ну теперь я понял, что вы действительно не шутили.
– Разумеется! Ну сколько мне вам повторять: раз я сказала, значит, сказала.
– Конечно, конечно… но сами понимаете…
Она начинала терять терпение.
– Хорошо, только, видите ли, – быстрый взгляд на часы, – мне надо уходить. Подумайте до завтра, только завтра я уже должна знать точно. – И она стала торопливо складывать мешочки с едой в большую картонную коробку.
– Куда вы со всем этим багажом собрались?
– На Кони-Айленд.
– И как намереваетесь туда добираться?
– Ну, подземкой, разумеется… Ой, что ж это я, – она хитро ему улыбнулась, – я хотела сказать, поездом.
– Позвольте вас подвезти.
– А у вас есть время? – Похоже, не ждала и очень обрадовалась, что он ей это предложил.
– Конечно, сегодня же воскресенье, вот и проедусь с большим удовольствием.
Они ехали в «камаро» по Кони-Айленд-авеню, и Бен все посматривал на Эллен, чуть видную из-за огромной коробки, стоявшей у нее коленях.
– Да, ничего себе поклажа у вас. Почему ваш друг вас не сопровождает в этих поездках?
– А он раза два сопровождал, – вздохнула Эллен. – Только я же видела, что он это делает скрепя сердце. Считает, что все это глупости, затеи эти мои. Нечего, говорит, так вот, за здорово живешь, предоставлять бездомным, что им требуется, они от этого только ленивее становятся, а надо, чтобы они стремились работать. Я уж и не пытаюсь его разубедить.
– А вам-то зачем это нужно, им помогать?
– Понимаете, я одно время состояла в добровольном обществе, которое нанимает машину и развозит бездомным завтраки. А потом мой доктор начал книжку свою писать…
– Это ваш друг, доктор, то есть?
– Ну да, а я ему стала помогать. Короче, ни на что больше не оставалось времени. И я из-за этого ужасно мучилась. Особенно из-за того, что бросила тех, кого регулярно опекала. Они у меня… ну, не как все. У них свои понятия о том, как с жизнью надо справляться, хотя вам, возможно, покажется, что очень уж странные понятия эти.
– Что значит – справляться? Они же бездомные, так?
– Вот потому для них самое главное и есть – справиться, выжить. – Она взглянула на него очень серьезно. – А бездомным ведь каждый может оказаться, разве нет?
– Не знаю… не могу сказать.
С минуту она молчала, потом тихо выговорила:
– А у меня отец так вот и умер, прямо на улице.
Бен полуобернулся к ней. Она смотрела прямо перед собой, поглощенная своими мыслями. Что-то ему подсказало: не надо ее расспрашивать, он ведь и сам ценит тех, кто способен проявить деликатность. И Бен предпочел переменить тему.
– Бруклин хорошо знаете?
– Да видите ли, я и на работу, и с работы поездом, так что тут много не насмотришься.
– Тогда давайте я вас покатаю по живописным местам. Буду вашим чичероне, ладно?
– Вы и по-итальянски понимаете?
– Когда в морской пехоте был, мы стояли в Салерно.
– Ну и замечательно, – опять эта ее загадочная улыбка.
Бен обрадовался, что она, кажется, снова в хорошем настроении.
– Все равно, лучше Бруклина ничего в целом мире нет. У нас тут что угодно найдется, только назовите: русская мафия? – есть, хасиды? – тоже есть…
– Ах да, жутко они выглядят: пальто до пят, черные шляпы…
– А самый из них жуткий – это рабби Шнеерсон, ему девяносто лет уже. Удар его хватил, он и говорить-то не может, но все равно хасиды считают, что он мессия. Вот и пойми.
– А помните, какой шум недавно поднялся, когда раввин на машине сбил какую-то черную девочку, маленькую совсем?
– Конечно, помню… Глядите, вот тут как раз их центр. Видите вывески? «Похоронное бюро Каплана». «Мемориальная часовня Ярмольника». В Бруклине как раз по вывескам надо ориентироваться, сразу все становится понятно.
– Тогда, получается, мы теперь в Мексику заехали, – Эллен указывала на вывеску, гласившую: «ЗАЙДИ К МОЙШЕ. Лучшая текилья в городе». – Ага, а вот Французский квартал, – со смехом продолжала она, – или, может, Гонгконг. – Теперь ей попалась такая вывеска: «Китайский ресторан Вон Суна. Кошерные блюда».
Бен расхохотался.
– А теперь, воздавая должное вашим сородичам, давайте по этой эстакаде поедем в Бенсанхерст и там по Стиллуэлл прямо к океану.
– Не хотела этого вам говорить, Бен, но мне нет надобности смотреть, как живут итальянцы, и так знаю.
– Нет, как они в Бруклине живут, не знаете.
– Ну хорошо. – Ей явно нравилась эта незапланированная экскурсия.
– А знаете, где мы сейчас? – Они проехали забегаловку, на которой было написано «Ван-Хулиган. Лучшие китайско-итальянские закуски в Бруклине». Да, изобретательный парень этот Ван.
– В Чайнатауне?
Бен со смехом повернул туда, где начинался квартал прилепившихся друг к другу домиков с лужайками размером в почтовую марку, на которой, однако, обязательно оказывалась какая-нибудь непропорционально большая гипсовая статуя. Чаще всего попадались лебеди, за ними шли львы и розовые фламинго, но изображений Девы оказалось столько, что про всю эту живопись пришлось просто забыть.
– У нас в Амстердаме Деву тоже часто перед домом ставят, но чтобы такое…
– Я же вам говорил, Бруклин место особенное. Или возьмите тот же Кони-Айленд, я там уж сколько лет не был, но ребенком таскался туда все время, и для меня это был волшебный мир, особенно Парк аттракционов.
– Так мы как раз туда сейчас и направимся!
– Правда? А русские горы все еще на месте?
– Конечно, только они совсем разваливаются.
– Ой, как интересно. Обязательно Милту про это расскажу.
– А кто это – Милт?
– Мой лучший друг. Мальчишкой он был не из самых храбрых, а уж аттракционов боялся, как огня. Но у нас считалось так: пока на русских горах не покатаешься, ты не мужчина. И Милт, наконец, тоже решился, а я с ним вместе в кабинку сел.
Эллен из-за коробки бросила на Бена любопытствующий взгляд. По его лицу расплылась счастливая улыбка, он словно вернулся в свое детство и всю давнюю историю с русскими горами переживал наново.
– Ну, вот мы с ним и прокатились. А когда слезли, я его и спрашиваю: что, понравилось? Только он даже мычать не мог, а на штанах, как раз где ширинка, большое такое мокрое пятно. Другие мальчишки совсем его заклевали. Едем домой в метро, на поезде, я хотел сказать, и он все время руками это место прикрывает.
– Бедненький, – Эллен и вправду почувствовала, какое это, должно быть, унижение вот так оконфузиться.
Ее участливый тон поверг Бена в восторг.
– Да что вы над ним причитаете, жив он, здоров, ничего такого больше не случалось.
Когда доехали до берега океана, стало совсем пустынно, и они без труда припарковались на углу набережной и Пятнадцатой, прямо у тротуара.
Бен поверить не мог, в какой непоправимый упадок пришло это знакомое ему место. Только океан все тот же, что встарь. На широкий песчаный пляж по-прежнему накатывали пенистые высокие волны, а у самой воды там и сям были заметны выбравшиеся с утра пробежаться трусцой или просто погулять с собакой. Пахло соленой водой, подгнившими водорослями, и все перекрывал нестерпимый аромат подгоревших сосисок.
– Вот она, эта сосисочная Нейтана как стояла, так и стоит, – обрадовался Бен. – Не поверите, до чего приятно, что хоть что-то уцелело.
– Давайте купим по хот-догу.
– Вы с ума сошли! – Бен скорчил страшное лицо.
– А что такого?
– Да вы когда-нибудь видели, как эти хот-доги делают?
– Нет, не помню.
– Берут всякие тухлые обрезки, а чтобы не видно было, что они успели почернеть, сверху бухают краситель чуть не ведрами. – И вы такое собираетесь есть?
– Ах перестаньте, пожалуйста, вечно тебе испортят последнюю радость. Очень вам признательна. Он понимал, что она его поддразнивает, но не придал этому значения.
Бен пошел вперед вдоль металлической ограды с колючей проволокой наверху; она теперь наполовину обвалилась, но когда-то надежно оберегала эти страшные русские горы – мечту всего его детства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39