Что-то не слыхал я, чтобы лаборатории по выходным работали.
– Послушайте, Гомес, это же редкий случай, чтобы к нам попал с улицы свежий покойник и притом без родственников, так что никаких возражений и протестов не предвидится.
Гомес расхохотался.
– Так бы сразу и сказали, док. – Он прервал свою трапезу, рукавом вытер губы, с тоской взглянул на кусок вишневого торта, оставшийся на тарелке. – А как же его десерт?
– Вы бы поторопились, Гомес, – сказал Рихард, – надо сердце удалить за двадцать минут, не то от него никакого проку для исследования не будет.
– Будет сделано, док. – Особой радости от предстоящей работы Гомес не испытывал, выходной ведь как-никак, а по выходным на него лень нападает; но раз доктор распорядился, придется выполнять. Платят-то ему не за то, чтобы он прохлаждался, а платят недурно, совсем недурно.
Рихард вышел за тем фургончиком, куда были сложены инструменты. Из своей комнатки появилась сестра Кларита; он, широко улыбнувшись, поприветствовал ее и поспешил дальше, не то еще затеет она один из своих бесконечных разговоров. Минуту спустя Рихард вернулся, уже облаченный в хирургический халат и с холодильной камерой в руках. Гомес поджидал его у двери.
– Я же вас просил сразу начинать.
– Не могу. Сестра над телом молитву читает.
Через приоткрытую дверь было видно, как сестра Кларита совершает помазание и губы ее при этом шевелятся, произнося слова погребальной службы. Рихард нетерпеливо взглянул на часы. Осталось одиннадцать минут. Собравшись с духом, он толчком распахнул дверь.
– Послушайте, сестра, для этого у вас будет достаточно времени на похоронах.
– Что вы, доктор Вандерманн, что вы. Вы просто не в курсе дела, ведь святое помазание надо было совершить еще до того, как этот несчастный отдал Богу душу. А теперь надо помочь его душе, всеми силами помочь.
У Рихарда не находилось слов. Отвернувшись от монашки, он принялся разворачивать бинты, извлек инструменты.
– Хорошо, доктор, у меня сейчас утренний обход, так что делайте, что вам требуется.
– Удачи вам, сестра.
Подавив вздох облегчения, он вытащил часы. Девять минут, всего-то.
– Гомес, где вы?
Служитель принялся стаскивать с Джелло его лохмотья.
– Куда девать смокинг-то его прикажете?
– Возьмите себе на память, – усмехнулся Рихард.
– Очень вам благодарен, только как-нибудь обойдусь, – и тряпки полетели в мусорный бак.
– Лед стерильный, пожалуйста, – сказал Рихард, подходя к телу, – и побольше.
– Стерильный? Так за этим надо на склад сходить. Нам тут стерильный лед вообще-то без надобности.
Но Рихард ничего уже не слышал. Рука, обтянутая перчаткой, держала скальпель, кожа на впалой груди Джелло уже натянута – и вот на ней появился глубокий разрез.
Глава XXIII
– Такси! – кричала Эллен во весь голос. – Эй, такси!
Парочка, торопившаяся на пляж, окинула ее подозрительным взглядом, но Эллен ни на что не обращала внимания.
Она увидела, что из-за угла выезжает машина, и кинулась через улицу, едва увернувшись от проезжавшего микроавтобуса. «Куда лезешь, сука!» – заорал на нее водитель, но она его даже не услышала.
Бросилась на сиденье, еле переведя дух, прошептала: «В больницу "Сент-Джозеф"».
Что там стряслось с Джелло? Взял вдруг и свалился с ног? На прошлой неделе, когда она его последний раз видела, он, правда, покашливал, но ведь кашляет он всегда. Слава Богу, что у Рихарда, видимо, не записывал автоответчик, вот он и приехал сюда утром, не получив ее извещения. Вся ее надежда была на то, что Рихард не опоздал, успел что-то для Джелло сделать. Колесико рассказал такое, что у нее от ужаса кровь в жилах остановилась. Но ведь Рихард самый лучший врач в мире. Джелло хоть в этом повезло: если что-то возможно предпринять, Рихард все сделает. Все, что в человеческих силах.
При мысли об этом она немного успокоилась. Да уж, на Рихарда в этом смысле она может положиться.
Он швырнул перчатки в бак, сбросил халат, отправившийся в корзинку с бельем для прачечной, окровавленные инструменты сложил в ящичек для стерилизации. Все должно быть сделано по правилам, как бы он ни спешил.
Гомес зашивал тело.
– Спасибо. – О вежливости Рихард тоже никогда не забывал. – Денек нынче чудесный, правда ведь?
– Точно, док. – Гомес в мыслях был уже далеко, смакуя оставшийся на тарелке вишневый торт.
Не выпуская из рук холодильную камеру, Рихард спустился на лифте и через запасной выход прошел на стоянку. Его уход из больницы никто не заметил.
Прежде чем завести свой «мерседес», он достал из кармана переносной телефон: «Доктор Вандерманн. Можете начинать. Я еду».
Через пустую стоянку он добрался до ворот, миновал их и затормозил. Дальше пути не было. Улица от тротуара до тротуара заполнилась толпой евреев-хасидов в длиннющих черных плащах и котелках. Некоторые держали над головами плакатики: «В этой больнице убивают евреев». Так, понятно, демонстрация протеста из-за неудачной операции, сделанной Мойше.
Толпа ритмично топала, размахивала кулаками, вопила. Подход к отделению Неотложной помощи был расчищен полицией, но ему-то что с того.
– Сержант! – охваченный яростью, крикнул он в окошко. – Послушайте, сержант!
Полицейский, следивший за демонстрантами, искоса взглянул на него, но не стронулся с места.
– Сержант!
– Ну, что случилось? – он нехотя подошел к машине.
– Мне необходимо немедленно отсюда выбраться.
– А я что могу сделать? У них есть разрешение на митинг.
– Я врач, и у меня срочная консультация.
– Не знаю, в администрации сказали, что эта парковка по выходным не используется.
– Ошиблись они, понимаете, ошиблись.
– Ничем не могу вам помочь.
– Но речь идет о жизни пациента!
– Вечно у вас, докторов, одно и то же: о жизни, о смерти… – Махнув рукой, полицейский двинулся прочь.
– Но поймите же, мне надо немедленно ехать на Манхэттен.
– Вот и поезжайте. В метро, как все.
И, не желая тратить время на этого склочника-иностранца, сержант вернулся на свой пост.
– Опять от этих чертовых евреев жизни нет, – проворчал водитель.
– Что? – Эллен с трудом оторвалась от собственных мыслей. Осмотрелась. Улица перегорожена толпой мужчин сплошь в черном.
Таксист попробовал проехать по переулку. «Тоже никак. Вот только там свободно». Они подъезжали к отделению Неотложной помощи.
На счетчике было два с мелочью, она сунула пятерку и не потребовала сдачи. Со всех ног кинулась в больницу.
– Мне надо видеть доктора Вандерманна. Незнакомая дежурная включила компьютер, потом протянула ей анкету:
– Заполните и сдайте мне, я вас вызову.
– Да нет же, – нетерпеливо поправила ее Эллен, – я не пациентка. Я хочу переговорить насчет больного, который сегодня поступил.
– А с чем его привезли?
– Не знаю… вот потому мне и нужен доктор Вандерманн.
– А где он сейчас?
– Я об этом вас и спрашиваю.
– Успокойтесь, мисс, я не о докторе Вандерманне спрашиваю, а о пациенте: куда его поместили?
Эллен тяжело вздохнула. Понятно, слишком уж она разволновалась, не может толком объяснить, что ей необходимо.
– Пациента привезли сегодня утром, доктор Вандерманн сам его доставил. Вот поэтому мне и хотелось бы с ним повидаться.
– Ах вот что, ну, теперь понятно. Фамилия пациента?
– Джелло. То есть, фамилия Бивгейн, Джелло Бив-гейн.
Дежурная набрала несколько строк на компьютере. Нахмурилась.
– В списках поступивших такого имени нет.
– Но я совершенно точно знаю, что примерно час тому назад его сюда привезла «скорая».
– «Скорая»? Час назад? Минуточку. – Она полистала какие-то бумажки на столе. – Так, вот это, – и не глядя на Эллен, дежурная протянула ей бумагу со штампом.
На ней стояло: «Свидетельство о смерти. Штат Нью-Йорк».
Эллен чуть не рухнула прямо на стойку. По всему телу вдруг закололо, защекотало, словно кровь, отлив от лица, пульсировала в каждой жилке.
– Вам нехорошо? Она молчала.
– Это ваш родственник? – в голосе дежурной чувствовалось ненаигранное сочувствие.
Эллен закусила губу, сдерживая рыдания. Покачала головой:
– Нет, просто знакомый.
– Вы, видно, очень с ним дружили? Эллен кивнула. И едва слышно произнесла:
– А где… ну, вы понимаете… – Слово не выговаривалось, хотя вертелось на языке.
– В морге.
Она медленно отошла от столика дежурной.
Резкий звонок – телефон стоял прямо у двери операционной – вывел их из полудремы. Рон вскочил, покосившись на Милта. Опять звонит, а ни одной сестры поблизости. «Милт, послушайте», – хрипло прошептал Майкелсон.
Тот не возражал. «Да?» С минуту он держал трубку, внимательно слушая. «Это Милт Шульц, доктор Вандерманн… А они все там, внутри».
– Где он, Господи? – умоляюще шептал ему Рон.
Милт только отмахнулся.
– Метро? – переспросил он. – Ну да, экспрессом, линия Д, остановка есть прямо рядом с клиникой… Как до Бродвея доберетесь, пересадку сделайте, станция «Лафайет»… да-да, шестая линия, которая по Лексингтон идет… Только вот что, доктор, по выходным там интервалы большие.
Он повесил трубку, обернулся. Рон с выражением ужаса накинулся на него, прошипел:
– Какого хера он там мудохается?
– Сам не пойму, что такое случилось. Только едет он сюда не машиной, а в метро.
Как заведенная, Эллен медленно брела пыльными подвальными коридорами больницы. Было неясное ощущение, что все это ей уже приходилось видеть. Когда-то она тут вроде бы побывала, только не вспомнить, когда.
Свернула направо, в глаза бросилась крупная надпись «Морг».
Дверь была открыта. У входа сидел служитель и, чавкая, поглощал вишневый торт. С набитым ртом взглянул на нее, не отрываясь от тарелки.
– Я насчет Джелло, – выдавила она из себя.
– Чего?
– Джелло.
– Какого еще джема? Дерьмо собачье этот джем, а вот когда вишни кладут настоящие, – он повертел на вилке кусочек торта, – то это в аккурат для меня.
Эллен чуть не охватил приступ истерического хохота. Какой-то сплошной абсурд, не прекращающийся с той самой минуты, как она переступила порог больницы.
– Сегодня утром вам доставили…
– Ну и что?
– Можно посмотреть?
– Что, на мертвяка полюбоваться заявились? – Гомес, опять приступивший к своему пиршеству, с любопытством на нее поглядывал.
– Понимаете, этот человек… то есть он был… – голос ее задрожал. – В общем, я очень его любила. Можно на него взглянуть?
Он пожал плечами, отложил вилку – какое-то дурацкое нынче выдалось воскресенье! – и повел ее вдоль стены из нержавеющей стали, напоминавшей какой-то огромный секретер. Выдвинул ящик внизу. Грохот железа о железо гулко отозвался под сводами, в лицо Эллен ударило холодным воздухом. Она еле распознала очертания тела, прикрытого испачканной белой простыней.
– Пожалуйста, а я вам не стану мешать, – и Гомес вернулся к торту.
Она, медленно переступая, подошла к ящику. Из отверстия в стене тянуло арктическим холодом. Собравшись с силами, Эллен откинула простыню.
Лицо было такого серого безжизненного цвета, что седая щетина почти не обозначалась на нем. Глаза закрыты, губы слегка раздвинуты, словно он сейчас заговорит.
– Джелло, милый мой, – прошептала она, – прости меня, если можешь.
По щекам ее ручьями текли слезы, капая на его веки, на лоб. Краешком простыни она пыталась их стереть.
Майкелсон уткнулся лицом в ладони – ну просто воплощенное отчаяние.
Милт с отвращением разглядывал своего шефа.
– Ну хватит, Рон, хватит, даже его собственный сын воспринимает все спокойнее, чем вы.
– А чего ему волноваться? Ему наследство досталось, а я потерял десять миллионов, десять, вы понимаете?
– Но мы же знали, что успех не был гарантирован.
– Да, только ведь почти все уже получалось, – Рон никак не мог смириться с тем, что произошло. – Так все тщательно продумали. Этого, который с павианами, нашли, сердце тоже…
– Ну что теперь делать, никто же не мог предусмотреть, что старичка прямо на столе еще один инфаркт хватит, пока Вандерманн пытался в схеме метро разобраться там, в Гарлеме.
– Это вы ему неправильно объяснили, вы, никто больше.
– Вот что, не моя вина, если он велел вскрывать япошку, а сам в метро не на тот поезд сел. Я же ему ясно объяснил: линия Д, потом шестая, по Лексингтон идет. Если он свою остановку проехал, при чем тут я.
– Это была ваша обязанность организовать перевозку сердца.
– А, пошел ты! – Милт почувствовал, что довольно с него терпеть истерики Майкелсона. – Я что, на руках должен был его сюда доставить?
– А я знать не желаю! – орал Рон. – Ваша это обязанность, вот и все.
– Нет, Рон, никакая не обязанность. Я должен с актерами работать, помогать им – по крайней мере, так всегда было.
– На хер мне нужны эти актеры! Они же у нас только приманка.
– Ах вот что, значит, главное студиями торговать да еще всяким говном на лотках? – Милт сам чувствовал, что говорит, как Билл, уволенный год назад, но уже не мог с собой справиться.
– Ах ты, говнюк недоделанный! – окрысился на него Рон. – А того не сообразил, что такие деньги сделать, это сколько надо актеров в клиенты заманить?
– Интересы у нас разные, Рон.
– Разные интересы?
– Вот именно, и значит, нам не сработаться.
– Не сработаться! – Рон был искренне возмущен. – Сколько лет деньги греб с агентства лопатой, а теперь, выходит, не сработаться?
Милт вдруг весь напрягся.
– Да я и пробовать больше не стану.
– Ну и говнюк.
– А ты просто говно.
– Я никому не позволяю так с собой разговаривать. Вы уволены!
– Меня нельзя уволить.
– Еще как можно!
– Нет, нельзя, потому что я увольняюсь сам.
Глава XXIV
Мэрион открыла дверь с первого звонка: – Ах, это вы, Милт, какой сюрприз! Входите! – У вас так приятно пахнет…
– Цыпленка варю. А вы как раз к обеду.
– Извините, не смогу задержаться. В Атлантик-Сити сегодня уезжаю, пожелайте удачи.
– Неужели в ваши-то годы за игорный стол сядете?
– Нет, что вы, просто одного старого клиента надо выручить.
– А я уж испугалась.
– Ну, как там наш молодой?
– Считает, что совсем пришел в себя, но это он так считает, а на самом деле… – Она покачала головой с видом человека, уставшего от всех этих глупостей. – Только и смотри во все глаза, как бы в саду не надорвался, таскает, понимаете ли, на спине тяжеленные мешки с торфом…
– Вот это да!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39