Пакет, наполненный раками. Запах горячей краски гаражей. Слизистое тело линя. Синяк от хоккейной шайбы. Бурые спины отвалов. Звонок велосипеда «Салют». Астры первого сентября…
Все это на самом деле никому не интересно…
3.
Вечером мой телефон зазвонил.
– Растрепин, – я услышал голос Ани.
– Чего?
– Прости меня. Я иногда совсем как дура.
– Ничего. И ты меня прости.
– Поедем в поселок на выходные?
– Конечно, поедем, – пообещал я.
Когда в трубке послышались короткие, похожие на военную шифровку, гудки я пошел на кухню. Там я напился воды из-под крана. Потом пошел спать, и заснул почти счастливый…
XXI. Детство
Однажды я сидел в «Лоцмане» и встретил старую/новую знакомую.
Был понедельник – народу было мало. Я пил какую-то газированную гадость, когда ко мне подошла симпатичная девушка лет восемнадцати.
– Привет, – сказала она, подсаживаясь, – Я тебя помню, ты ведь отсюда – из нашего двора. У тебя была собака, такая рыжая и красивая – колли. Кстати, как она?
– Привет, – сказал я. – Если тебя интересует собака, то она умерла – отравилась химикатами.
– Прости, – девушка, сочувствующе сжала мою руку – так скорбно, словно вся моя семья погибла в авиакатастрофе.
– Ничего. Пустяки. Это ведь было семь лег назад… Я тебя хочу чем-нибудь угостить, – после траурной паузы добавил я.
Девушка согласилась. Я купил коньяк. Мартини покупать не захотел. Есть у меня суеверие, что все девушки, пьющие мартини, – динамщицы.
Мы стали выпивать, говорить о всяких пустяках. Она рассказала о своем техникуме, я о своей работе. Когда она стала хмелеть, то неожиданно принялась хныкать:
– Ты меня на самом деле не помнишь. А только хочешь использовать, как и все.
Она была права. Я ее действительно хотел использовать, как и все. Я ее действительно не помнил. Да и как я ее мог помнить, если когда я оканчивал школу, у нее еще не началась менструация? Нужно было что-то придумать.
– Я тебя помню. Честно, помню. Хочешь, докажу?
– Да.
– У тебя было красное платье. Ты в нем выглядела очень нарядной, и я еще тогда заметил, что из тебя вырастет красавица.
Она обрадовалась:
– Неужели ты действительно помнишь меня и мое красное платье!?
Я улыбнулся. Невелика хитрость. У каждой девочки в детстве, наверняка, найдется красное платье, но моя старая/ новая знакомая об этом сейчас, конечно, не задумывалась. Ее глаза светились, как велосипедные катафоты. Любой девушке приятно узнать, что она еще в детстве нравилась старшим мальчикам…
…Короче говоря, после того, как мы допили бутылку коньяка, то трахнулись в подъезде соседнего с «Лоцманом» дома. С друзьями детства такое иногда случается…
XXII. Счастье

1.
Руки болели, и в моих мышцах продолжались какие-то биохимические процессы. Я тащил три клеенчатые сумки. В них содержались эмалированные кастрюли, концентрированная еда и шерстяные пледы. Сумки были не очень тяжелые, но громоздкие и транспортировать их по проселку было неудобно. Аня шла впереди, несла на плече ридикюль и сложенный тент подмышкой. Еще дальше бежал спаниель Кид. Спаниель то и дело останавливался, сетуя на нашу медлительность, лаял, и в погоне за мотыльком бросался в сторону зеленого и сочного луга. Уши спаниеля взмахивали в такт порхающим крыльям его жертвы. Он, собака, вообще ничего не нес – никчемное, бесполезное животное.
Солнце еще не успело вскарабкаться высоко и редкие тени тополей делили проселок на аккуратные и параллельные отрезки. Жара только выползала из-за горизонта, но я уже начинал потеть. Отчаянно, больше смерти, хотелось курить. Но я знал, что мои сигареты безнадежно погребены на дне сумки под пакетами супов быстрого приготовления.
– Поедьте в поселок, посдьте в поселок, замечательный отдых, – кривлял я себе под нос злополучные фразы Аниной мамы. – В гробу я видел такой отдых.
– Что ты там, Растрепин, бурчишь? – спросила Аня. – Устал?
– Нет, не устал. Наслаждаюсь единением с природой. Мечтаю получить второе высшее образование и тоже стать экологом.
Наконец мы поравнялись с индюшиной фермой. Длинная одноэтажная постройка из кирпича в утреннем свете казалась розовой. За забором вальяжно, как туристы на набережной Ялты, гуляли тучные мясистые птицы. Их яйца в супермаркете стоят столько, что можно предположить: в каждом из них по «киндер-сюрпризу».
Из ворот фермы выехал грузовик, и Аня его остановила, когда он с нами поравнялся.
– Молодежь, я в поселок. Базы отдыха в другой стороне, – сказал водитель.
На вид ему было лет сорок. С верхней губы у него свисали опереточные казацкие усы. На нем плотно сидели адидасовские треники и футболка туринского «Ювентуса» с надписью «Del Piero» на спине.
– А нам и нужно в поселок, – сказала Аня.
– Ну тогда залезайте.
Мы погрузились в машину. Я поставил между ног сумки. Аня держала Кида. В кабине висела вырезанная из журнала фотография покойного Аиртона Сенны, и это меня настораживало.
– Открыли сезон охоты на уток, – радостно сообщил водитель. – Вы к охотникам?
– Нет, – ответил я, – но знал бы – захватил бы базуку.
– Остряк, – засмеялся водитель. – А собачка-то у вас охотничья!
– Из нее такой же охотник, как из меня брахман арийский.
– А ты, смотрю, парень веселый, что Буратино, – откликнулся водитель, – тебя бы в передачу «Аншлаг». Такие языкатые девчатам нравятся. Да, красавица? – водитель фамильярно подмигнул Ане.
Аня растерянно улыбнулась. А я так и не понял, издевается водитель надо мной или действительно восхищается моим сомнительным остроумием. Все-таки передача «Аншлаг», если вдуматься, – это нижняя грань нравственного падения. Del Piero и друг его Del Buratino.
– Можно я сигарету у вас возьму? – спросил я и потянулся к пачке прилуцкой «Примы», лежащей на приборной доске.
– Бери, конечно, – кивнул водитель.
Зажигалка, к счастью, находилась в кармане шорт. Я ее оттуда извлек и щелкнул кремнем.
– Э, парень, только курить нельзя – у меня в кузове баллоны.
При слове «баллоны», Аня больно и незаметно стукнула меня по ноге. Видимо, ей очень не хотелось, чтобы я вновь затеял дискуссию на тему аэрозоля и разрушения озонового слоя.
Тем временем водитель сплюнул в открытое окно и включил четвертую передачу.
2.
Водитель высадил нас на единственной поселковой площади. В центре ее, на приземистом постаменте, стояла зеленая гаубица и целилась куда-то на юг. Ее давно не красили, в дуло кто-то вставил водочную бутылку, и она тускло блестела на солнце.
Рядом с площадью располагался кинотеатр, и отчего-то сразу же становилось ясно – в нем никогда не показывали ни единого фильма. Мозаичный космонавт на фасаде тщетно пытался дотянуться до какой-то звезды. Рядом, чугунные афишные крепления напоминали оправу очков без стекол – сегодня, как и всегда, в кинотеатре демонстрировали пустоту.
Дальше, по периметру площади находилось здание парикмахерской пополам с магазином бытовой техники. Вид у магазина был такой жалкий, что хотелось зайти туда внутрь, купить пальчиковую батарейку и сделать ему недельную кассу. Еще, с другой стороны, высился жилой пятиэтажный дом. Часть окон в нем была заклеена газетами.
– Аня, – спросил я, – в поселке хоть кто-то живет? А то безлюдно, как на Уране.
– Кто-то живет, – ответила Аня. – Народ сейчас кто на турбазах, кто в спортивном лагере, кто на ферме – работают. Летом тут еще ничего, а зимой совсем тоска. Я ведь тут жила до двенадцати лет, я уже говорила. Раньше, когда еще был завод, который чего-то там для таких вот гаубиц делал, тут все совсем по-другому было. Поселок образцовой культуры и быта. Снабжение – центральное. Каждое воскресенье сюда приезжало много людей из города – у нас запросто можно было взять итальянские босоножки или плащи финские. Моего папу, когда сюда позвали начальником цеха, то сразу, как молодому специалисту, дали дом. А потом, когда все кончилось и завод закрыли, все разбежались кто куда. Остались только те, кому и ехать-то некуда было. Грустно, правда?
– Угу, а идти еще далеко?
– Нет, минут десять.
Поначалу, в пути попалось пару многоэтажек, но потом потянулся частный сектор: заборы, черепичные крыши, запах навоза. Вдоль давно не ремонтировавшейся дороги, щипали траву мускулистые коровы. Стая гусей в луже, рядом с водяным насосом спасалась от наступавшей жары. Невидимые, прячущиеся за оградами, цепные собаки приветствовали Кида хриплым лаем. Один раз, вдалеке, кто-то промелькнул на велосипеде.
– Вот наша улица, – указала Аня, когда мне начало казаться, что поселок уже совсем закончился.
По обеим сторонам короткой улицы расположились одинаковые близнецы двухэтажных коттеджей из американской кирпичной кладки. Будто кто-то устроил здесь конкурс по постройке домиков из конструктора «LEGO» на скорость.
– Снаружи они выглядят лучше, чем внутри, – сказала Аня, – Газ и канализацию так и не успели сюда провести. Знаешь, когда я закончила школу, меня мама водила за руку и рассказывала всем соседям, что у меня серебряная медаль. Вот вспомнила почему-то. Моя мама любит обо мне рассказывать…
– А кто соседи?
– Сейчас – не знаю. Летом коттеджи сдают. Городские приезжают сюда поохотиться или порыбачить. Вот сегодня – уток начали стрелять. У нас тут недалеко ельник, а за ним – лес. Там водятся олени и кабаны. Я один раз видела оленя, а кабанов – ни разу…
– Забавно, – усмехнулся я, – Забавно, что ты соседствуешь с охотниками. Охотник и эколог – это почти антонимы.
– Я не Бриджит Бардо, а это не Сан-Тропе. Все гораздо проще. К тому же, здесь бывают не только охотники. Года два назад, здесь все лето и осень прожил один рок-музыкант, уже забыла как зовут. По музыкальному каналу даже про него сюжет показывали, честно. Он называл свою жизнь здесь единением с природой – ну прямо, как ты. Он ходил в телогрейке и кирзовых сапогах, а местные за это над ним смеялись. По телевизору он сказал, что переживает тут творческий подъем, ну ты знаешь, – они всегда такое говорят. Сказал, что напишет здесь свои лучшие песни, но, кажется, так ничего и не написал, и о нем все уже забыли давным-давно. Кстати, мы уже пришли…
Мы остановились у зеленой калитки. Я заметил, что в поселке почти все плоскости были выкрашены в зеленый гаубичный цвет. Видно, на заводе, в свое время, этой краски имелось в избытке, и ее можно было легко воровать без лишних последствий. Табличка, прикрепленная рядом с калиткой, сообщала: «Ул. Панельная, 6». На букву «П» уселась стрекоза, и из-за этого «пэ» приобрела изысканный контур гильотины…
3.
На первом этаже коттеджа было две комнаты и кухня. Наверх, на мансарду, вела еловая лестница. В коттедже мебели было еще меньше, чем в моей квартире. В самой большой комнате на выгоревших обоях остались темные силуэты несуществующих шкафов и полок. Силуэты были такие же призрачные, как тени людей, погибших в Хиросиме.
Аня набрала воды в ведро, решив заняться уборкой, а меня попросила пойти полить овощные грядки и фруктовые деревья. Я отправился заниматься сельским хозяйством: нашел в траве резиновый шланг и открутил вентиль водонапорной колонки. Правой рукой я направлял шланг, поливая все подряд, а левой держал сигарету. Женщины обычно держат шланг двумя руками. Мужчинам легче – им каждый день есть на чем тренироваться. Когда везде появились лужи, и мне уже надоело поливать флору, я принялся мочить фауну: устроил помывку Киду. Спаниелю водные процедуры оказались в радость: собака весело лаяла, скакала и топталась по треугольным листьям отцветших ирисов.
Я выключил воду и положил шланг. Рядом с коттеджем произрастал щедро плодоносящий абрикос Дерево было очень высокое и разветвленное, и казалось, что появилось оно здесь давно. В трещинах его коры застыли густые и тягучие смоляные капли. В детстве у меня здорово получалось лазить по деревьям. Мастерство не пропьешь, и я ловко вскарабкался к самой верхушке, туда, где плоды были особенно мясистыми.
Я срывал абрикосы, разламывал их на половинки, кидал вниз косточки, а потом ел волокнистую мякоть. И половинки абрикосов были, как половинки компаса – одна красная, а другая желтая – они выдавали стороны горизонта. Отсюда, с верхушки, хорошо просматривалась вся округа. С севера расположился поселок, и пятиэтажки в его центре служили ориентиром того места, где нас высадил водитель. На востоке синькой расплылось искусственное море – гигантская контактная линза между землей и небом Зеленые тигровые полосы водорослей, как катаракта, нарушали ее чистоту. На юге поселок резко обрывался, и там виднелось поле подсолнечников. Наполненные маслом цветы следили за солнцем, словно антенны за спутником. За полем искусственное море, похожей на телячий язык, затокой вклинивалось в сушу. За затокой тянулась степь, и если бы кто-то выстрелил из стоящей на поселковой площади гаубицы, то снаряд наверняка попал бы в ельник, который и ограничивал степной простор в далекой перспективе. На западе, как и на юге, золотились все те же подсолнечники, а где-то за ними катилась в Крым пыльная и загазованная автострада.
Набрав напоследок полную пазуху фруктов, я спустился с дерева. Аня успела уже закончить уборку и приготовила завтрак. На столе открытой веранды стояла миска салата из огурцов, помидоров и лука, а в тарелке лежал поджаренный хлеб. Кид грязными лапами наследил в коттедже и уборка пошла насмарку. Аня сказала, что мне нельзя поручать даже такой простой работы, как поливка огорода. Оказывается, поливать растения нужно аккуратно, чтобы не было луж. А еще ей не нравилось, что я сутулюсь за столом.
После завтрака мы пошли на пляж. Я нес тент, а Аня – плед. Собака опять ничего не несла.
Мы расположились на ветхом пирсе, который соседствовал с пляжем, поросшим травой. Ножку тента я вставил в щель между трухой досок. Вдоль берега росла дубовая роща, и все деревья в ней были молодые.
Аня загорала на расстеленном пледе так, чтобы ее лицо оставалось в тени тента. Я прыгал с пирса, глубоко погружаясь в воду, и плыл метров пятнадцать, прежде чем вынырнуть на поверхность. Вслед за мной в водохранилище прыгал Кид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36