– Он повернулся к картине и поднял бокал. – За тебя, мой друг! Надеюсь, что у тебя осталась хотя бы одна из этих жизней.
Скотти Макдауэлл смотрела, как Александр Головин, адвокат, нанятый правительством штата Калифорния, взволнованно меряет комнату шагами. Со дня их знакомства прошло почти две недели, и, хотя о полном выздоровлении говорить было еще рано, рана на боку затягивалась на удивление быстро.
Они заключили молчаливое перемирие. Скотти не соглашалась с его взглядами и знала, что он точно так же не согласен с ее.
Головин много раз пытался втолковать ей, что она ошибается насчет корыстных планов правительства, но все его усилия оказывались безуспешными. Ему не удавалось убедить девушку, что власти не меньше ее пекутся о сохранности Йосемитской долины. Она полагала, что ее отец никогда ни в чем не ошибался и, значит, не ошибался и в этом деле.
Ни Йэн Макдауэлл, ни сама Скотти никогда не думали, что правительство состоит из добрых людей, действующих на благо народа. Если адвокат из Сан-Франциско верил в благородные цели властей, то его или купили и, следовательно, он мошенник, или он просто дурак, которого водят за нос. Но почему-то Скотти не хотелось считать его ни дураком, ни мошенником.
Несколько раз у нее даже возникал предательский вопрос: а не ошиблись ли они с отцом? Может, она не хотела поверить адвокату только потому, что переезд повлечет огромные перемены в жизни для нее и остальных жителей долины?
А еще Скотти думала о том, что отец отказывался верить правительству потому, что много лет назад его предков выгнали с принадлежащей им земли такие же правительственные чиновники, обладавшие властью и решившие использовать ее в своих корыстных интересах. Все старо, как мир: сильный против слабого. Нет, скорее богатые против бедных. Хотя она и не видела особой разницы.
Больше всего ее беспокоило то, что этот красивый и умеющий гладко изъясняться серьезный мужчина сумеет убедить ее в своей правоте.
Александр Головин продолжал ходить по хижине.
– Похоже, тебе уже надоело сидеть в четырех стенах, – заметила Скотти, доставая с огня сковороду с печеными яблоками.
Головин криво усмехнулся.
– Так вот в чем дело! А я никак не пойму, что со мной происходит.
– Мне хорошо знакомы эти симптомы, – кивнула девушка и переложила яблоки на тарелку.
Он подошел и остановился рядом. Всякий раз, когда этот противный адвокат из Сан-Франциско оказывался так близко, у Скотти начинала кружиться голова.
– Трудно представить, что будут говорить люди, когда узнают, что нас вместе засыпало снегом.
Скотти подумала о Джейми Бауэрсе. О, Джейми разъярится, как бык при виде красной тряпки, когда узнает, что она выхаживала правительственного чиновника, которого ранил его брат Калум.
– Мне все равно, что будут говорить или думать люди, – равнодушно пожала плечами Скотти.
– Ты уверена?
Она громко ударила сковородой по столу.
– Если бы меня беспокоило то, что обо мне думают, я бы давно стала вести себя так, чтобы не разочаровывать их.
– Вы с отцом вели светскую жизнь? – с легкой улыбкой осведомился адвокат.
Скотти снова подумала о Джейми, о Калуме и Абнере. Кроме Бауэрсов, они с отцом ни с кем не дружили и не встречались.
– Мы пробовали… кажется, дважды. – Девушка накрыла теплые яблоки чистым полотенцем. – Однажды, когда мне было тринадцать лет, мы с папой поехали на день в Марипозу за припасами. В городе в тот день был какой-то праздник. – Она печально улыбнулась. – Ты не представляешь, как я волновалась. Конечно, я была похожа на огородное пугало в папиных брюках и здоровенной рубашке. Рубашку я носила на размер больше, чтобы прикрыть… – Она покраснела и смущенно отвернулась. – Я проходила под открытым окном одного дома и случайно услышала, как меня обсуждают какие-то женщины. – Скотти попыталась рассмеяться, но из горла не вырвалось ни звука.
– И что они говорили?
Она бросила в чайничек чай, залила кипятком и посмотрела в окно. Солнце уже низко опустилось над горизонтом.
– Нетрудно догадаться. Папе должно быть стыдно за то, что он меня так воспитал, разрешал мне бегать, как дикому индейцу, что я не училась. Но самым обидным мне показалось то, – вздохнула Скотти, – что якобы из меня никогда не выйдет настоящей леди, будто я не умею себя вести, как положено воспитанной девушке.
– По-твоему, они ошибались?
– Конечно, ошибались! Перед смертью мама позаботилась о том, чтобы я умела делать все, что положено юной леди: вышивать, шить, готовить. А папа научил меня читать и писать. Так что я получила настоящее образование.
– А ты не рассказала отцу о том, что услышала? Скотти улыбнулась, вспомнив тот далекий день.
– В этом не было необходимости. Жена проповедника отвела папу в сторону и здорово отчитала за то, что он держит меня в лесу, пристыдила его и сказала, что так нельзя воспитывать детей, особенно девочек.
– Но ты, судя по всему, с этим не согласна? Скотти вспомнила, как часто завидовала девочкам, которые каждое лето приезжали в долину. На них были красивые платья, они устраивали вечеринки, гуляли с кавалерами и состояли в каком-то безымянном клубе, куда Скотти никто не приглашал. Увы, они даже не замечали ее, и Скотти обижалась, хотя и не хотела походить на них.
– Нам было хорошо вдвоем, – тихо ответила она.
Александр подошел к окну у двери и выглянул на улицу.
– Я внимательно изучил карты твоего отца, – неожиданно сообщил он.
Скотти недоуменно посмотрела на него, не понимая, к чему он клонит.
– Ну и?..
– Мы ведь находимся совсем недалеко от перевала?
Она осторожно поставила чашку на блюдце и изо всех сил сцепила руки, чтобы они не дрожали и не выдали охватившего ее волнения.
– Да хоть бы и под самим перевалом. Перевал закрыт, и с этим ничего не поделаешь. – Скотти уже привыкла к тому, что он постоянно находится рядом, и все чаще стала забывать, кто он и чем занимается.
– Но сегодня тепло и светит яркое солнце. Вчера снег слежался и затвердел, и пройти по нему в снегоступах будет нетрудно.
Девушка с трудом удержалась от смеха.
– Никто не может пройти через перевал, после того как он закрыт. – Она специально не рассказала ему еще об одном своем друге, индейце Тупи, который нередко пробирался в Марипозу, даже после того как перевалы заваливало снегом.
– Я должен попытаться, – упрямо заявил Головин и снова отвернулся к окну.
– Но… но ты еще не готов. Ты не знаешь, как там тяжело…
– Я должен попытаться!
– Не говори глупости! – сказала Скотти, растерянно глядя, как он обувается. – Ты идешь на верную гибель.
– Зато избавлю тебя от своего присутствия, – мрачно пошутил он. – Разве ты не хотела этого?
– Не смейся! – предупредила девушка, стараясь прогнать страх. – Сегодня будет сильная метель.
Александр принялся натягивать шерстяную рубашку.
– Что-то не очень верится. На небе ни единого облачка, – рассмеялся он.
Скотти легко дотронулась до его руки.
– Ну, пожалуйста, – мягко попросила она, и ее глаза наполнились страхом. – Сегодня, правда, плохой день.
– Черт побери, – взорвался адвокат, – неужели ты не понимаешь?
Скотти пошатнулась, как от удара, и попятилась, ненавидя себя за эту слабость.
– О чем ты?
Александр Головин схватил ее за плечи и сильно потряс.
– Ты со своими животными, с которыми носишься, как с детьми, сводишь меня с ума. Черт, может, я и погибну в горах, но предпочитаю погибнуть на перевале, чем прожить хотя бы еще одну минуту под одной крышей с этим… мерзким енотом. Этот дом может казаться тебе раем, для меня же он тюрьма! Я уже дошел до того, что готов убить за чашку кофе. Понимаешь? За чашку нормального кофе! Если я выпью еще хотя бы каплю этой бурды, которую ты называешь чаем, то боюсь, меня вырвет.
Скотти Макдауэлл сморгнула с глаз слезы, стряхнула со своих плеч его руки и отошла.
– Какая же я дура! – Она прерывисто вздохнула, ее губы задрожали. – Я думала, мне будет одиноко, когда ты уйдешь, что я буду скучать без тебя. Сейчас же жду не дождусь, когда ты избавишь меня от своего высокомерия и наглости.
Александр заправил рубашку в брюки и пожал плечами:
– Тебе недолго ждать.
– Тогда не смею тебя задерживать! – Она сняла с крючка у самой двери толстую овчинную куртку и бросила ему. Потом подошла к огню и сняла снегоступы. – Держи! – крикнула Скотти, и овальные деревянные снегоступы с грохотом полетели на пол. – Только не говори, что я выгнала тебя, ничего не дав в дорогу.
Глаза Головина гневно сверкнули из-под черных, как у дьявола, бровей, и он поднял снегоступы с пола.
– Что же ты не торопишься? – спросила девушка, всем своим видом показывая, что с нетерпением ждет, когда он уйдет.
Он хмуро рылся в карманах.
– Не могу найти часы. – Адвокат надел шерстяную шапочку и объяснил: – Они принадлежали моему отцу. Если найдешь их…
– О, я обязательно найду твои часы. Только вот не знаю, стоит ли их тебе отдавать. Может, оставить в виде платы за лечение. – Она подошла к двери и распахнула ее: – Выметайся! Слава Богу, наконец-то я избавлюсь от тебя.
Он сунул снегоступы под мышку и вышел из дома.
Скотти захлопнула за ним дверь и, моментально забыв о своем гневе, подошла к окну, чтобы в последний раз взглянуть на него. Головин надел снегоступы, посмотрел, сощурившись, на небо и медленно побрел в сторону заходящего солнца.
Скотти потерла руки и снова подошла к окну. С каждой минутой становилось все очевиднее, что ее прогноз оправдывается.
Пасмурное небо затянули свинцовые тучи. Час назад буквально на ее глазах мохнатые тучи начали переползать через перевал и вот уже заволокли все небо над долиной.
Девушка со страхом отошла от окна. Подбросила в огонь сосновых шишек, отвернулась и краем глаза заметила, как Маггин осторожно обнюхивает подушку и постель, на которой спал адвокат из Сан-Франциско.
Скотти с печальным вздохом подошла к еноту, забрала у него подушку и прижала к лицу. Вдохнув терпкий мужской запах, она с наслаждением закрыла глаза.
Скотти Макдауэлл стояла, крепко прижимая подушку, и упрекала себя за то, что позволила чувствам взять верх над здравым смыслом. Она ни в коем случае не должна была отпускать его в такую погоду… Честно говоря, его нельзя было выпускать из дома в любую погоду. Даже если бы рана полностью затянулась, Александр не сумел бы уйти далеко от дома и в яркий солнечный день. Выставить же его за дверь в метель, в приближении которой она нисколько не сомневалась…
Не выпуская из рук подушки, Скотти опустилась в кресло-качалку. Перед глазами возникла жуткая картина: правительственный чиновник из последних сил бредет по свежевыпавшему снегу и падает от бессилия. Девушка закрыла глаза и попросила Бога сохранить ему жизнь.
Маггин забрался к ней на колени и уютно устроился на подушке.
– Ах, Маггин… – пробормотала Скотти Макдауэлл, окидывая печальным взглядом пустую комнату. – Неужели нам теперь до весны предстоит жить вдвоем? Неужели в доме будет тихо, как в деревенской церкви?
Сердце заныло, когда она представила долгие сумрачные зимние дни. Раньше ей казалось, что она готова к одинокой зиме. Она была в этом уверена до того дня, когда в ее жизни появился Александр Головин.
Маггин потерся нежной и чувствительной кожей вокруг рта о фланелевую наволочку.
– Знаешь, я ведь отправила его на верную гибель, – хрипло проговорила Скотти. – Можно сказать, убила своими собственными руками. С таким же успехом можно было приставить к его виску револьвер и спустить курок.
Она быстро встала и сбросила енота с подушки на пол.
– Никогда нельзя позволять чувствам брать верх над здравым смыслом, – нравоучительно произнесла она.
Отец бы очень расстроился, если бы узнал, что она выставила больного человека за дверь в метель, даже если этот человек работает на ненавистное правительство. Йэн Макдауэлл обязательно бы нашел правильное решение.
Девушка подошла к окну, отодвинула штору и вгляделась в темноту. Наступила ночь. Она не видела падающего снега, но слышала ветер: он шумел в ветках сосен и завывал в углах дома. Настроение у нее ухудшалось с каждой минутой.
Крупные снежинки падали на окно, таяли и крошечными ручейками стекали на подоконник. Из маленького комода около кровати Скотти достала вату, собираясь заделать щели в окнах.
Может, законопатить и дверь? Ведь у нее до весны не будет гостей.
Скотти стала заталкивать вату в щели между рамой окна и стеной и вдруг услышала звук, непохожий на вой ветра; Она остановилась и внимательно прислушалась. Похоже на какую-то птицу…
Тупи?
Девушка посмотрела в окно. Сердце взволнованно забилось. Так и есть, Тупи. Она бросилась к двери и распахнула ее.
– Тупи? – громко крикнула Скотти в воющую ночь, но с трудом расслышала свой голос.
Индеец медленно брел к дому, волоча за собой что-то тяжелое.
Сощурив глаза, Скотти Макдауэлл вгляделась в темноту. Ледяные снежинки больно жалили лицо, она не могла ничего разглядеть.
– Что? Что случилось?
Тупи втащил в хижину индейские сани. Скотти с трудом захлопнула дверь и закрыла на засов.
Она бросилась к индейцу, опустилась на колени перед деревянными санями и развязала веревку на брезенте.
Сердце екнуло. Она схватила грубое одеяло, которым было накрыто тело, и открыла лицо. Алекс!
– О, Тупи! – всхлипнула Скотти. – Где же ты нашел его?
– Ты его знаешь?
Девушка кивнула и сдернула одеяло.
– Да, я… я знаю его. – Она развязала шнурки на ботинках, сняла их с холодных, как лед, ног Головина.
– Он лежал в сугробе около моей хижины. Что он делал в лесу в такую метель?
Скотти пропустила вопрос мимо ушей.
– Положи его на кровать, – попросила она. Тупи с трудом поволок Алекса к кровати.
– Так что он делал в лесу? – повторил индеец.
– Нужно снять брюки, – решила девушка, не обращая на него внимания. – Он промок до нитки.
– Ну? – Тупи нетерпеливо посмотрел на нее. На его обычно добродушном лице застыло сердитое выражение.
Скотти прислонилась к кровати и ответила:
– Это я во всем виновата. Не надо было так злиться… – Она посмотрела на Тупи и изо всех сил сжала зубы, стараясь сдержать душившие ее слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47