Более чем похоже, что это люди из Мальмсбери. Они предстанут перед судом, клянусь!
В день Страшного суда, несомненно.
– Спасибо, милорд.
Кэтрин снова уставилась на фреску с девушками в саду. Оливер тоже скользнул взглядом по этой сценке, но не стал ее рассматривать, а наоборот, развернулся так, чтобы фреска не попадала в поле его зрения.
– Я привез леди Эмис в Бристоль в надежде, что ее поместят в капеллу и удостоят здесь могилы. Перед смертью она просила, чтобы вы даровали убежище ее сыну и ее компаньонке, госпоже Кэтрин из Чепстоу.
Граф встал со своего кресла, прошелся по покою, остановился у окна, поглядел, как серебрится узкая лента реки Фромы и сочно зеленеют коровьи выгоны за ней.
– Предсмертная просьба должна быть выполнена, – проговорил он, поворачиваясь. Его брови были слегка сдвинуты, углубляя залегшую там морщину.
Граф снова прошелся по комнате, остановился перед Ричардом, взял его за подбородок и повернул к свету.
– Ты знаешь, кто твой отец?
– Да, сэр. Король Генрих.
– В таком случае, тебе должно быть известно, что я твой родственник. Сводный брат. – Граф сопроводил эти слова легкой гримасой. Разница в сорок лет – слишком явное свидетельство, что время было бессильно исправить некоторые слабости отца.
Ричард опять кивнул.
– Мама говорила, что мне следует помнить о том, что я сын короля, потому что однажды мне может это понадобиться.
Роберт слегка удивился.
– Никогда не подумал бы, что она способна заглянуть в будущее дальше, чем на один короткий летний день, – пробормотал он себе под нос.
– Она делала для Ричарда все, что было в ее силах, – встала на защиту покойной госпожи Кэтрин.
Опять эти нотки осуждения в мужском голосе!
– Все, что было в ее силах, – повторил Роберт, глядя на Кэтрин и поглаживая свою темную бороду. – В таком случае, мне надлежит сделать все, что не превышает моих сил. Пусть ее положат в капелле и позаботятся о надлежащих ритуалах. Что же касается вас, – граф поднял руку ладонью вперед, – я дам место тебе и Ричарду среди своих приближенных. Сандер, узнай, вернулась ли графиня из города.
Оруженосец поклонился и вышел.
Кэтрин пробормотала положенные слова благодарности. В данный момент ее нисколько не волновало, какое именно место предназначает им граф Глостер, лишь бы оно было тихим, темным и без посторонних. В голове мелькнула шальная мысль, что под эти условия идеально подходит тюремная камера. Женщина покосилась на Оливера. Рыцарь осушил свой кубок до дна. Улучив момент, когда Роберт де Кэн повернулся к ним спиной, чтобы еще раз измерить шагами комнату, Кэтрин быстро выхватила из руки Оливера кубок и вручила ему свой. Тот на мгновение застыл от неожиданности, но спорить не стал.
Граф остановился перед шахматной доской, не глядя, переставил несколько агатовых фигурок.
– Паскаль, поручаю тебе возглавить похоронную команду в Пенфос.
Оливер сделал глубокий глоток из второго кубка.
– Когда, милорд?
– Завтра. Возьми отца Кенрика и столько пеших солдат и сержантов, сколько сочтешь необходимым. Сразу, как вернешься, – ко мне с донесением.
Граф махнул рукой, отпуская рыцаря.
– Да, милорд.
Оливер поспешно выпил остатки вина, двинулся к двери, но по дороге резко повернулся к Кэтрин и Ричарду.
– Я вернусь, чтобы еще помучить вас своим обществом, – тихо сказал он мальчику, взъерошив его темные волосы. – Ведь я предупреждал, что выполняю свои обещания.
Ричард окинул его загадочным взглядом и едва заметно кивнул. Он явно не был готов верить кому-либо дольше, чем один день.
Кэтрин выдавила из себя бледную улыбку, точнее, просто растянула губы.
– Спасибо за то, что вы сделали.
– Сомневаюсь, что этого достаточно, – с тяжелым вздохом ответил рыцарь. – Если вам понадобится помощь, дайте знать. Я сделаю все, что смогу.
Женщина кивнула. Ее улыбка слегка потеплела. Граф Роберт удивленно воззрился на рыцаря. Оливер поклонился и оставил комнату.
Когда рыцарь вышел из замка, уже наступили ясные летние сумерки. Серокрылые чайки в небе над Фромой и Эйвоном, тоскливо вскрикивая, провожали рыбачьи лодки к причалам. Некоторые резко пикировали прямо на мусорные кучи и жадно рвали друг у друга гниющие там отходы.
Оливер глубоко вдохнул вечерний воздух, несмотря на то, что наполнявшие его запахи вряд ли могли доставить особое удовольствие. Ему гораздо приятнее было обонять рыбьи кишки, вареный бараний жир и дым из мыловарен, чем изысканные ароматы личных покоев графа Роберта. Собственно, сам граф не вызывал у рыцаря неприязни, иначе он никогда не присягнул бы ему на верность; дело было в самой комнате и в той фреске на стене: две женщины в саду. Картина эта, хоть и стилизованная в придворной манере, была написана с натуры лет десять тому назад, когда Эмис и Эмма жили здесь. Художника покорила несхожая красота двух девушек – голубоглазой, золотоволосой Эмис с потрясающей фигурой и прозрачно-худенькой темноволосой Эммы, – и он запечатлел их на стене играющими в мяч.
С тех пор, как Оливер вошел в число союзников графа, он несколько раз бывал в его личных покоях. Рыцарь старался не смотреть на картину, однако фреска каким-то образом всегда попадала в поле зрения, и все остальное по сравнению с ней становилось совершенно незначительным.
Оливер проследил за тем, как в быстро сгущающихся сумерках тело Эмис отнесли в замковую капеллу и с почетом уложили перед алтарем, но задерживаться не стал. Он уже бодрствовал над ней прошлой ночью, прочел все должные молитвы и попрощался. Теперь другие придут сюда, чтобы помолиться об усопшей и опустить ее в могилу. Две девушки в саду… и обе уже мертвы, обе умерли при родах. Но их по-прежнему прекрасные образы так и танцуют на стене графа Роберта.
Мысли рыцаря обратились к другой молодой женщине, которую он оставил в той комнате. Она темненькая, как Эмма, но не такая хрупкая и мягкая. И голова у нее наверняка еще не прошла: такие болезни не исчезают сразу, без всяких последствий. Оливер восхищался тем, как ей удалось усилием воли скрыть страдания. Тут в его уме мелькнули алые чулочки и то, как она сжала челюсти, принимая из его рук корзину с угрями. Незаметно для себя рыцарь начал улыбаться. Эта улыбка стала еще шире, когда он припомнил, как женщина обменяла их кубки, предоставив ему выпить оба. Теперь вино приятно грело кровь, а голова слегка кружилась, потому что с полудня у него во рту не было ни крошки, кроме той, наспех съеденной в седле ячменной лепешки.
В нижнем зале башни челядь графа получит ужин не менее чем из трех блюд, а те, которые сидят за высоким столом, и из шести. Оливер мог занять место у самого деиса и есть, пока не лопнет, будь на то его воля. Однако воля его решительно возражала против пиршества в зале с гарниром из напыщенных мин Бардольфа, поэтому рыцарь решительно повернулся спиной к башне и направился в лагерь. Он миновал несколько дымящих костров и палаток, пока не остановился перед одной из них.
Гавейна не было видно, однако их гнедой и серый – оба мордами в торбах – были привязаны здесь. На корточках у огня сидела очень пожилая женщина и мешала варево в котелке. Одежда ее была простой, из домотканой шерсти, но чистой. Лицо покрывали глубокие морщины, оно постоянно кривилось из-за легкого подрагивания мышц на левой стороне. На подбородке торчали жесткие волосы, а в углах рта на верхней губе росли усики, однако черты лица были тонкими, а глаза – живыми и блестящими.
– Я уже отчаялась тебя видеть, мальчик мой, – громко воскликнула она и вытряхнула из миски в котелок подготовленных для варки выпотрошенных и лишенных кожи угрей.
В голосе женщины не было ни следа старческого дребезжания. Он звучал гораздо моложе, чем можно было судить по лицу.
– Гавейн ушел в город искать блюдо, которое ему больше по вкусу. Ее зовут Эвелин.
Оливер фыркнул:
– На прошлой неделе ее звали Хельви. Гавейн сыплет лживыми обещаниями с такой скоростью, что успел засеять бы акров пять.
– Ох-хо. Это все война. Из-за нее люди живут одним днем, ведь следующего может и не быть.
Женщина решительно помешала в котле. Ее руки были гладкими и прямыми, с короткими чистыми ногтями. По ним трудно было сказать, что их обладательнице уже семьдесят четыре года, разве что левая слушалась не очень хорошо. До удара, случившегося прошлой зимой, эта старушка сохраняла отменное здоровье.
Оливер знал Этель всю свою жизнь. Она приняла его и брата Саймона и занимала в доме Паскалей видное положение в качестве няньки, знахарки и повитухи для жителей замка и деревни. Именно Этель когтями и зубами боролась за то, чтобы спасти Эмму и ребенка – слишком большого для ее узких бедер. Когда же все усилия оказались тщетными, она сильно горевала. Больше детей в замке ей принимать не довелось, потому что жена Саймона оказалась бесплодной. Когда род Паскалей лишили земель, жена нового фламандского лорда объявила Этель английской ведьмой. Ей пришлось бежать, чтобы спастись от петли. Вполне обычная история… Бристоль полон такими беглецами.
Оливер сел на небольшой стульчик и уставился на пар, поднимавшийся от котла.
– Гавейн рассказал, что случилось в Пенфосе?
– Ох, да, рассказал. – Этель покачала головой и провела языком по зубам. Большинство из них время сточило до самых корней: немало лет ела она грубый хлеб из едва растертой жерновами муки, больше похожей на крупу. – Горе-то какое… Нет больше безопасности. Сидишь в деревне – придут солдаты и ограбят, сбежишь в город – его тоже сожгут, либо вор уведет последний пенни – подыхай с голоду. Ты, небось, и не знаешь, кто это сделал-то?
– Банда с главарем на коне каштановой масти, – пожал плечами Оливер. – Таких тысячи.
– Эх, тем жальче, – вздохнула Этель, затем метнула в рыцаря острый взгляд из-под густых бровей. – Гавейн говорил еще о женщине и мальчике, которых вы забрали оттуда. Последний незаконный сын старого короля Генриха, а?
Она разложила готовых угрей по двум мискам, и, пока они ели, Оливер рассказал все, что знал о Ричарде и Кэтрин. По мере рассказа лицо Этель становилось все более задумчивым. Она одобрительно кивнула, услышав о целебном отваре, а при упоминании о красных чулках и манере молодой женщины садиться на лошадь в уголках глаз старухи собрались веселые морщинки.
– Необычная молодка, – заметила она, глядя, как Оливер выскребает последние капли с дна миски. – Замужем?
– Вдова, – он облизнул ложку. – Потеряла мужа три года назад.
Этель что-то сочувственно пробурчала и добавила, постучав ложкой о колено:
– Ты ведь не бросишь ее с парнем, а? А то ведь вроде доставил уж в безопасное местечко.
– Конечно, нет! – Оливер взглянул на нее с раздражением, потому что несколько рассердился на колкость, хотя в душе прекрасно знал, что ворчит Этель скорее по давно укоренившейся привычке, а не потому что сомневается в его моральных качествах. Очень уж хочется старушке хоть изредка сталкиваться с чем-нибудь добропорядочным в забывшем достойные пути мире. – Я буду навещать их при любой возможности, пока они не устроятся как следует.
– Не забудь, мой мальчик, – сказала Этель таким тоном, будто он до сих пор носил короткие штанишки, но больше подкалывать не стала.
В глазах ее, правда, был подозрительный блеск, однако что он значил, Оливер с уверенностью сказать не мог. Старая няня всегда была себе на уме. И это стало одной из причин, по которым новый фламандский лорд Эшбери вышвырнул ее из домика, который лепился к самой стене замка.
Поблагодарив за ужин, Оливер поднялся на ноги и собрался было уходить, но в тот момент, когда он приглаживал руками волосы, из тени выступила фигура молоденькой прачки из замка. У нее было круглое веснушчатое лицо, похожее на яблоко, да и сама она вся напоминала собой крепкое яблочко, портили дело только красные шелушащиеся руки.
Заметив рыцаря, девушка замялась и чуть было не убежала прочь, но старуха подняла вверх указательный палец, чтобы та подождала, порылась в кожаной сумке у своей скамеечки и извлекла из нее узел, связанный из двойной крученой шерстяной пряжи трех цветов, а также льняной кулечек, горловина которого была затянута красной ниткой.
– Не обещаю, что это поможет, Вульфрун. Оно не всегда действует. Однако в свое время у меня было больше успехов, чем неудач.
Девушка покосилась на Оливера и быстро выхватила предметы из рук Этель, вложив ей в ладонь монетку.
– Только твердо помни, что сперва надо попросить помощи у святого Валентина, да смотри, не забудь! – сурово добавила старуха. – Кстати, не забывай втирать мазь, которую я дала тебе для рук.
Девушка молча кивнула, еще раз покосилась на рыцаря и поспешила прочь.
Этель скрестила руки на груди и фыркнула:
– Есть тут паренек, за которым она бегает. Угольщик у задних ворот.
– И ты веришь, что она поймает его с помощью любовного узла и прочих приворотов? – Оливер посмотрел на старую няню весьма разочаровано.
– Может, поймает, а может, и нет. Причем даже с помощью настоящей любви, которая летит напролом, как гончая собака по следу, – Этель деловито сунула монету в кошель на груди и добавила, поскольку Оливер по-прежнему не сводил с нее глаз. – Это в любом случае не повредит, а меня зато накормит.
– А как быть с тем, что тебя выгнали из дому за колдовство?
– А почему, по-твоему, я велела ей заручиться покровительством доброго христианского святого? Кроме того, так ведь повсюду принято. Любая знахарка зарабатывает себе на хлеб с помощью волшебных узлов и любовных напитков. Их можно купить где угодно. Покажи мне хоть одною моряка, у которого в куртке не было бы узла, связанного собирательницей трав, чтобы получить власть над ветром, или хозяйку самого крошечного домика, у которой нет нити, выкрашенной кровью, текшей из носа. – Этель ласково потрепала Оливера по руке. – Я держусь в границах дозволенного. Этот сукин сын Одинел Фламандец – чтоб ему мужской силы лишиться! – выгнал меня из дому, потому что я не признала его лордом Эшбери. Глаза Этель гневно заблестели.
Оливер знал, что в такие минуты спорить с ней бесполезно, поэтому просто сбежал под предлогом, что надо отвести серого в конюшню, и принялся распутывать узел на коновязи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66