– Золотое шитье на его платье сверкнуло, когда он подошел к оконному проему и налил кубок вина. – О да, ее стойкость восхитительна, но напрасна. Королева вполне может садиться на корабль и отправляться в Анжу к своему мужу. Он, кстати, поступает весьма благоразумно, не покидая собственных берегов.
Кэтрин смотрела, как муж пьет вино, и чувствовала раздражение: какая уверенная поза, насколько неуважителен тон.
– Не думаю, что королева так поступит, – покачала она головой. – Граф Роберт понимает в военном деле не меньше, чем Стефан, если не больше, и с каждым годом ее позиция укрепляется, потому что подрастает сын.
– Не думаю, что ей удастся продержаться еще девять лет. – Луи сделал большой глоток вина и протянул ей кубок. – Хочешь?
Кэтрин опять покачала головой, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.
– Разумеется, для ее сторонников это был бы крах, – продолжал он, пристально наблюдая за ней. – Они потеряют свои земли, а тем, кто уже лишился земель, придется искать нового хозяина. В Анжу армия ей не понадобится.
– Ты имеешь в виду Оливера, не так ли? – Голос Кэтрин зазвенел от гнева.
– Я говорил о всех вместе, – развел руками Луи. – Честно говоря, я сочувствую их неудаче. Я играл, Кэтти, и выиграл.
Он обвел довольным взглядом роскошные покои.
Желудок молодой женщины чуть не перевернулся от самодовольства, прозвучавшего в его голосе. Он сказал, что сочувствует их неудаче, но это было не столько сострадание, сколько удовольствие.
– Да, ты выиграл, – сказала она, недовольно скривив губы. – Но не придется ли тебе скоро опять играть, Луи? Надолго ли ты сохранишь все это? – Она обвела рукой комнату так, как он только что сделал это взглядом. – Ты обираешь до нитки деревни, чтобы ни в чем себе не отказывать. Ты продаешь шерсть, хотя овец даже еще и не стригли.
Он напрягся, его ноздри гневно расширились.
– Я хозяин замка. Мне необходимо показывать свое богатство. Можно подумать, что ты предпочитаешь жить в шалаше.
– Я жила в шалаше и живу до сих пор! – налетела на него молодая женщина. – Ты показываешь чужое богатство. Ты живешь ложью, Левис из Чепстоу, жалкой, ничтожной ложью!
Последнее слово перешло в отрывистый вскрик, потому что Луи ринулся от окна и ударил ее по лицу.
– Заткнись, карга! Жена должна чтить и уважать мужа, а я что-то не вижу от тебя ни того, ни другого!
– Мое почтение и уважение с тем, кто их заслуживает! – бросила Кэтрин. Ее щека онемела от удара. С нарастающим страхом и гневом она смотрела, как муж потянулся за ремнем.
– Нет, милорд, – выступила вперед Амфрид с выражением ужаса на круглом, простом лице.
– Проваливай! – рыкнул Луи и проорал это еще раз во всю силу своих легких, когда служанка заколебалась. Амфрид метнула испуганный взгляд на свою госпожу и выскочила из комнаты.
Кэтрин смотрела в лицо мужа, часто и прерывисто дыша; желудок так сжался, что горло непроизвольно совершало мелкие глотательные движения, словно удерживая рвоту.
– Назови мне хотя бы одну причину, по которой я не должен выбить из тебя яд, – сказал он, крутя в изящных пальцах кожаный ремень.
Молодая женщина сжала губы. Она не издала бы ни звука, чтобы спасти собственную шкуру, но на ставке сейчас было большее. Она могла бы дать ему самую вескую причину в мире, если бы была способна заговорить. Ее лоб покрылся холодным потом, комната плыла и колыхалась, как палуба корабля.
– Ну? – спросил он, подняв брови. – Или тебе развязать язык ремнем?
Она покачала головой и сглотнула.
– Нет, Луи. Но, прежде чем ты разукрасишь меня, узнай, что я беременна.
– Ты что? – переспросил он, оборачивая ремень вокруг руки. Взгляд, в котором были только господство и мужская жестокость, просветлел от изумления.
– Я беременна, – повторила она, падая на колени в сухо захрустевший тростник.
Луи отшвырнул от себя ремень, как ядовитую змею, и бросился на колени рядом с ней, внезапно весь преисполнившись нежности и заботы:
– Почему ты мне не говорила?
Она содрогнулась и оперлась на его сильную руку, руку, которая чуть не избила ее за слова правды.
– Я совсем недавно узнала сама. Хотела убедиться.
– А я-то все удивлялся, почему ты последнее время стала такой сварливой. Теперь понятно, так что прощаю.
Кэтрин чувствовала себя слишком слабой, чтобы ответить на это заявление, как оно того заслуживало. У нее больше не было сил продолжать борьбу.
– Сын, – ликующе произнес Луи. – У меня будет сын. Он взял ее под локоть и заглянул в позеленевшее, осунувшееся лицо.
– Когда, Кэтти, когда он родится?
– Это может быть девочка, – возразила она в последней попытке сказать что-нибудь наперекор.
– Нет, это будет мальчик, – яростно потряс головой Луи. – В нашей семье всегда рождались сыновья. Когда?
– В ноябре. Я думаю, примерно под праздник Святого Мартина.
Он бережно поднял ее с пола, отнес на кровать, затем взял из чаши на сундуке влажное, пахнущее лавандой полотенце и отер виски.
– Я надеялся на такую новость. Какой мужчина не надеялся бы? Ты не спешила в первый год нашего брака, и я думал, что ты можешь оказаться бесплодной.
– Значит, теперь ты ценишь меня больше, чем прежде? Он не расслышал сарказма в ее вопросе.
– Превыше всего. Ты носишь нашего сына. Я устрою в твою честь большое празднество и пошлю весть королю и Вильяму д'Ипру. Пусть не скупятся на крестильные дары.
Кэтрин закрыла глаза. Она внезапно ощутила такую усталость, что даже дышать было трудно. Слабая жизнь, растущая внутри нее, не навела Луи на мысль позаботиться о более обеспеченном будущем. Она оказалась просто дополнительной причиной транжирить богатство, которого он не имел.
ГЛАВА 22
– Я хотел бы иметь возможность дать тебе войска и отпустить на осаду Эшбери, но у меня нет свободных сил, – сказал Роберт Глостер, – Кроме того, ты очень нужен мне здесь.
Оливер посмотрел на своего лорда с отчаянием, но без удивления. Эшбери не был крупным или стратегически важным замком. Правда, он охранял небольшую переправу через Темзу гораздо западнее Оксфорда, и там была хорошая ярмарка, но его взятие не имело особого смысла для дела королевы.
– Он мой, – сказал рыцарь. – Он принадлежал моему роду со времен короля Альфреда. Ждать тяжело.
Граф Роберт вздохнул и погладил кудлатую голову своего мастифа.
– Я знаю. Я не слеп к твоей нужде. Но это невозможно. Быть может, ближе к концу года я и смогу отпустить тебя, но не сейчас. Прежде чем брать небольшие крепости, должна пасть большая.
Оливер столько раз слышал «быть может, позже», что в его груди не затеплилась даже искорка надежды. Скорее всего, никогда. Он так и умрет простым рыцарем, завернувшись в свой плащ у огня в зале, если повезет, или от ран на поле боя, если не повезет.
– Да, милорд, – сказал он и отошел от порога, чтобы дать возможность получить отказ очередному просителю.
Зимой они потеряли Оксфорд, зато потом отбили Уилтон, разбив Стефана в жестокой битве, которая чуть было не стала повторением Линкольна. Им удалось взять его вассала, Уильяма Мартеля, и Стефану пришлось расплатиться шерборнским замком за его освобождение. Король попал в сложное положение, поэтому Оливер осмелился питать надежду, что наконец появился шанс отбить Эшбери. Затопившее его душу беспокойство не позволяло дожидаться, пока Генрих Плантагенет превратится в мужчину.
В зале Оливера ждал Джеффри Фитц-Мар, на колене которого примостился двухлетний сын, деловито жевавший жесткую корку. У малыша были курчавые светлые волосы, такие же светлые, как у Оливера, и гиацинтовые, фиолетово-синие глаза. Эдон ждала второго ребенка к весне. По крайней мере, у Джеффри была семья, которая позволяла сохранить душевное равновесие. Ведь он с самого начала был простым рыцарем, младшим сыном без всяких надежд на земельные владения; у него не было корней, которые умирали от желания вцепиться в почву. Оливер смотрел на друга, державшего на колене малыша, и горько ему завидовал.
Джеффри поднял на него глаза, и улыбка исчезла с его открытого лица.
– Он тебе отказал.
– Эшбери не является достаточно важным стратегическим объектом, а я слишком опытный солдат, чтобы можно было меня отпустить. Если я возьму замок, я уже не буду простым рыцарем у камина, не так ли? – Оливер мрачно поводил носком башмака по шуршащему тростнику на полу. – Вполне его понимаю, но все равно зло берет.
Джеффри сочувственно покачал головой.
– Если бы я мог помочь…
Рыцарь наблюдал, как малыш предлагает отцу обслюнявленную корку. Если бы Эмма и ребенок остались в живых, то их дочке было бы уже около восьми лет. Ни жены, ни ребенка, ни земли. Он представил себе грядущее: седой морщинистый старик с заледеневшим сердцем, не нужный никому – ни мужчине, ни женщине. Печальная перспектива.
– Па, – сказал малыш, подпрыгивая у отца на колене. – Па, па, па.
Оливер вышел наружу. Позднесентябрьское солнце уже клонилось к закату, окрашивая двор в богатые красные тона, а небо было высоким, чистым и совершенно синим. Принц Генрих овладевал искусством вести поединок под руководством двух рыцарей графа. С ним были Ричард и Томас; их мальчишеские крики звонко неслись над ристалищем, когда они поочередно брали укороченное копье и неслись на своих пони навстречу мишени на квинтейне. Оливер с улыбкой смотрел на неумелые попытки попасть по колеблющемуся щиту на подвижном перекрестье и вспоминал свои первые уроки. Не испытывая желания присоединиться к выкрикивающей полезные советы молодежи, он потихоньку побрел вдоль стены сарая, но почти тут же с неудовольствием услышал, как его окликают.
Рыцарь нехотя повернулся. Оказывается, к нему подлетел Ричард. Мальчишка сидел на своем сером пони плотно, как кентавр, а довольное лицо его разгорелось от быстроты и упражнений.
– Тебя ищет гонец.
– Меня? – Оливер поднял брови. – Не знаю никого, кто мог бы прислать мне письмо.
Ричард пожал плечами.
– Все письма в основном для графа Роберта, но привезший их человек спросил по дороге, где он может найти тебя. – Мальчик почесал голову. – А может, это от Кэтрин?
У Оливера перехватило дух.
– Не думаю, – сказал он. – Я говорил ей, что лучше порвать все связи.
– Да, но если у нее неприятности?
Оливер прищелкнул пальцами и грубовато посоветовал:
– Возвращайся к своим занятиям, пока твое воображение не ускакало вместе с тобой.
Однако, его собственное воображение уже вовсю заработало.
Ричард немного помялся, повернул пони, но все же попросил через плечо:
– Расскажи, ладно?
Оливер, не ответив, быстро двинулся на поиски гонца. Он нашел его на кухне перед кувшином молока и грудой свежего хлеба и творога на тарелке. Человек заигрывал с одной из кухонных девушек, но оторвался от этого занятия, чтобы вручить Оливеру свернутый пергамент, запечатанный широкой лентой. На сургуче красовалось довольно обычное изображение человека верхом на лошади с воздетым мечом. Буквы вокруг печати оказались смазаны, так что их нельзя было разобрать.
– Кто дал тебе это?
– Торговец с уинкомбской дороги. – Гонец сделал глоток молока и вытер рукавом рот. – Он принес это прошлым вечером в Глостершир. Сказал, что ему заплатил за доставку один из лордов Стефана.
Оливер дал гонцу пенни, сломал печать и вышел во двор. Края письма успели слегка загрязниться; дата указывала, что написано оно было в последних числах августа. Почерк был как у писца, беглый и четкий, и рука явно не Кэтрин. Послание от ее мужа с победным сообщением о ее новом статусе как хозяйки красивого замка. Он писал, что содержит ее, как королеву, что они оба невероятно счастливы и ждут рождения первого сына.
Рыцарь смотрел на письмо, пока слова не заплясали перед его глазами, утратив всякий смысл. Он знал, что это не Кэтрин. Возможно, она не имела никакого понятия о том, что муж послал такое письмо. Луи де Гросмон находил удовольствие в том, чтобы мучить. Укол там, рывок здесь, небольшая подтасовка правды. Кэтрин не стала бы придавать такое значение тому, как ее содержат: как королеву или нет. Чтобы радоваться жизни, ей нужна была только свобода. А мысль о том, что она носит ребенка, была чистой пыткой. Оливер испугался бы, будь это даже его собственный ребенок, но сознание, что она ждет и будет рожать потомка Луи, да еще так далеко от него, просто оглушало.
Рыцарь вернулся в кухню, подошел к огню, на котором кипели два больших котла, скомкал письмо, сунул его в самое пламя и долго следил, как чернеет и съеживается пергамент, плавится и шипит красная печать, пока его сухие глаза тоже не начало жечь и ничего не осталось.
Луи де Гросмон ждал сына. Если верить надеждам отца, то никогда прежде на свет еще не рождалось ничего подобного. И все были поставлены в известность о грядущем событии, начиная от беднейшего крепостного, который бился над истощенным клочком земли, чтобы прокормить свою семью, и кончая королем Стефаном и Вильямом д'Ипром.
– Роды будут легкие, – весело заверяла Кэтрин одна из повитух. – Вы молоды и сильны, и у вас хорошие широкие бедра.
К ней были приставлены две женщины; лучшие из тех, кого Луи, в принципе, мог себе позволить. Они были чуткими, умелыми, нравились Кэтрин, но она предпочла бы одну и поменьше хвастовства со стороны мужа. После первых самых тяжелых месяцев ее организм приспособился, и дальше беременность протекала без малейших осложнений. У нее не опухали щиколотки и не кружилась голова. Аппетит был прекрасный, а спала она относительно неплохо. И вот начались первые схватки, но настоящей боли еще не было.
– Я не боюсь родов. – Молодая женщина погладила свой вздутый живот. – Я знаю, что меня ожидает. Я сама приняла немало младенцев. Только я не хочу, чтобы Луи знал, пока этого не понадобится.
– Он очень проницательный, миледи, – отозвалась вторая повитуха с извиняющейся улыбкой.
Кэтрин не ответила. Она знала, что весь пыл мужа зависит от ее способности родить здорового сына, чтобы назвать его Стефаном в честь короля. Он даже отказывался обсуждать возможность появления на свет девочки. Это будет мальчик, потому что ему хочется именно мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66