У Линкольна соединенным армиям пришлось искать место, где можно пересечь защищавшие город реку Уитем и древний римский ров под названием Фосседайк. Проводник, местный крестьянин, клялся, что через ров есть мелкий брод, но когда они, чертыхаясь, пробрались по болотистой пойме, оказалось, что их ждут мутные потоки разлива. На другом берегу Стефан поставил небольшой заградительный отряд. Когда Роберт Глостер и Раннульф Честер подъехали к воде, чтобы измерить ее глубину, в них полетели град камней, комки грязи и отборная ругань.
Оливер натянул поводья и замерзшими руками нащупал в седельной сумке фляжку с вином. Герой был по самое брюхо покрыт вонючей болотной жижей и мало напоминал того гладкого, лоснящегося жеребца, который выступил из Бристоля меньше, чем две недели тому назад.
Оливер сделал глоток. Когда ароматное красное вино коснулось его неба, он подумал, что находится в пути уже целую вечность. Хотя было только еще Освящение свечей, мирное Рождество сияло, как далекая звезда на быстро скрывающемся из виду горизонте. Взгляд рыцаря остановился на узле, прикрепленном к его ножнам. Кэтрин дала этот талисман в их последнюю ночь вместе, когда они лежали на сеновале над конюшнями, держа друг друга в объятьях и укрывшись плащами.
Мысль о молодой женщине согрела Оливера сильнее, чем потекшее по жилам вино. Он прикоснулся к узлу, словно это движение могло уменьшить расстояние между ними. В глаза бросилась ярко-рыжая прядь. Рыцарь невольно покачал головой. Как странно, что Этель действительно оказалась его родственницей. Он не знал ее в те годы, когда ее волосы были такого цвета, потому что родился, когда она оставила позади себя более сорока зим и пряди на ее голове приобрели песчано-серый оттенок. Интересно, обращался ли бы он с ней иначе, знай, что они состоят в кровном родстве? Оливер был рад, что до сих пор оставался в неведении. Долг крови отягчал бы долг вины. Гораздо проще быть обязанным старой женщине, которая когда-то жила на землях его рода. Рыцарь сделал еще глоток вина и поспешно спрятал флягу, потому что Майлс Глостер и еще один воин погнали коней в ледяные струи Фосседайка.
Люди Стефана на другом берегу смотрели на их приближение с мрачным предчувствием. Их лошади пятились и кружились. Когда люди графа Роберта кинулись в ров, они снова осыпали их камнями и грязью. В воздухе блеснуло копье и вонзилось между лошадьми, никому не причинив вреда. Прежде чем оно успело окончательно скрыться под водой, кто-то быстро нагнулся, подхватил его и швырнул обратно в людей Стефана. Оно глубоко вонзилось перед ними в грязь, словно грозное обещание. Одна из лошадей запаниковала, столкнулась с другой и заставила испугаться и ее. Потеряв остатки мужества, отряд Стефана дружно развернулся и бежал, чтобы поднять тревогу, оставив свой пост. Путь был свободен.
Оливер стиснул зубы и направил Героя в мутные потоки. Он знал, что будет плохо, но когда вода поднялась до подпруги и холодные брызги проникли под кольчугу и одежду, у него невольно перехватило дыхание. Он слышал, как Гавейн чертыхнулся по поводу ледяной ванны, когда его жеребец оступился и едва не уплыл. Любой человек, который падал с лошади или не мог удержаться на ногах, немедленно тонул: его тянули на дно вес кольчуги и промокшего поддоспешника.
Первые, кому удалось достичь противоположного берега, позаботились о канате, протянутом через ров, чтобы облегчить путь тем, кто осмелился нырнуть в доходящую до груди воду вслед за ними. Среди них оказалось много привыкших к переправам через глубокую воду уэльсцев: им было не в новинку пробираться по негостеприимным болотам. Они так ловко и мужественно преодолели переправу, что воодушевили своим примером менее опытных в таких делах англичан.
– Адская пасть! Я потребую за это двойную плату! – заявил Рэндал де Могун, пристроившись на своем гнедом скакуне, с копыт которого вовсю текла вода, прямо за Оливером. – Никто не говорил, что придется разыгрывать из себя рыбу!
– Если мы победим, то двойная плата тебе обеспечена.
– Да, только сначала придется победить, – фыркнул де Могун и отправился строить своих людей.
Оливер покачал головой и поехал к графу Роберту за очередным приказом.
Был день Освящения свечей – праздник Очищения Девы Марии, церемония, основанная на римском культе божества Юноны Фебруаты. Кэтрин снова принимала роды в городском квартале мыловаров, где они с Этель завоевали себе хорошую репутацию. Для Элайн Сапоньер это были уже седьмые роды; мальчик появился на свет легко и быстро и тут же возвестил о себе таким ревом, словно вместо легких у него стояли кузнечные мехи.
– Хороший мальчик, – улыбнулась Кэтрин, принимая его в подол – Вы, госпожа, могли бы обойтись и без повитухи.
– Мне говорили, что вы умеете делать роды легкими, – выдохнула Элайн с родильного ложа. – У него все пальчики на месте?
– Совершенно на месте. – Кэтрин бережно завернула младенца в полотенце и вручила матери.
Когда Элайн всмотрелась в гладкое, лишенное выражения личико новорожденного, по ее покрытому потом лицу пробежала целая буря эмоций.
– Он красивый! – всхлипнула она и расплакалась.
– Да, госпожа, – дипломатично отозвалась стоявшая на коленях Кэтрин, обрезая пуповину и удаляя послед.
Остальные женщины, обитавшие в этом доме, толпились вокруг, ворковали, то и дело дотрагивались до ребенка и обменивались всяческими замечаниями. Здесь были три тетушки, кузина и беззубая бабушка. Они пришли, чтобы помочь и засвидетельствовать свершившееся событие, превращая его таким образом в значительный общественный акт? Кэтрин уже успела привыкнуть к подобным собраниям, но пару раз ей все же очень хотелось заткнуть рот бабушке первой попавшейся тряпкой.
Одна из тетушек рысцой выбежала из комнаты, торопясь возвестить находящейся в ожидании мужской части, что на свет благополучно появился новый сын. Кэтрин проследила, чтобы мать обмыли, помогли взобраться на вновь застеленное семейное ложе и удобно обложили подушками.
Бабушка пошамкала беззубыми челюстями и потрепала повитуху по плечу:
– Не так уж плохо для молоденькой, которая сама никогда не рожала.
– Спасибо, – тепло поблагодарила Кэтрин.
– Я слышала о вас от госпожи Губерт из дома в конце улицы. Она уверяет, что вы со старухой очень умелые.
Кэтрин выдавила из себя улыбку и принялась складывать свои инструменты обратно в сумку. На этот раз понадобились только масло да острый нож.
– Но ты почему-то пришла одна, – не унималась бабушка.
– Моя наставница недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы идти в город, – ответила Кэтрин. – Годы и зима тяжело легли на ее плечи.
Она сжала губы. Этель чихала все утро и, несмотря на то, что сидела у самого огня, закутавшись в мантию и плащ, дрожала так, что было непонятно, как еще мясо держится на костях.
– Да, да. Мне самой уже три дюжины и еще десять зим, и кашель, как лай у собаки, – проговорила неотвязная старуха. – Точно говорю, иногда доходит до того, что, того и гляди, освобожу я свою постель как-нибудь утром.
Это было уже последней каплей. Кэтрин огляделась. Две тетушки купали младенца в серебряном тазу, а кузина прогревала его пеленки над жаровней с углем. Вдоль стен двигалась служанка, зажигавшая свечи с помощью специально предназначенной для этого длинной тонкой свечки. Кэтрин отметила, что это не обычные тусклые сальные свечи в виде веретена, а настоящие толстые восковые, вроде тех, какие горят в покоях графини.
Проследив за направлением ее взгляда, старуха проковыляла к нише в стене и вернулась с тремя гладкими, отливающими кремом свечками.
– Вот, возьми. Это тебе в честь благословенной Девы Марии, ведь сегодня ее праздник.
Кэтрин с удовольствием приняла дар. Она знала, насколько Этель любит восковые свечи. Всевозможные подарки, которыми наделяли повитух благодарные горожане, вообще были самой приятной особенностью их ремесла.
На улице царили серые февральские сумерки, холодный ветер обжигал лицо. Кэтрин натянула на плат капюшон и понадежнее закрепила застежку плаща, ее зубы стучали от холода. Колокол церкви Св. Марии у врат отзвонил полдень, к нему присоединились колокола собора Святого Петра. Молодая женщина подумала об Оливере. Интересно, что он сейчас делает? Трясется в седле с посиневшими от холода пальцами, или они уже добрались до места? Может быть, уже идет сражение? Две недели без всяких вестей серьезно нарушили душевное равновесие Кэтрин. Она постоянно грызла ногти и, несмотря на уверения Этель, что Оливер непременно вернется, не находила себе места от тревоги.
От стены дома Сапоньер отделилась темная фигура Годарда и незаметно пристроилась рядом с молодой женщиной, огромная и надежная, как шагающая стена. Кэтрин нравилось, что он рядом и что он молчит. Она так устала от разговоров ради разговора, когда жизненно необходимо, но и страшно, было только одно: получить известия об армии графа Роберта.
Они шли мимо собора Святого Петра вдоль берега реки. На поднявшейся от прилива воде плясали суда и шлюпки; в небе, словно жидкие обрывки облаков, вились чайки, вспарывая воздух резкими криками.
У замковой верфи стоял под разгрузкой небольшой, пришедший с моря ког, с него снимали ящики и бочки. Вполне обыденная сцена, и сначала Кэтрин практически не обратила на нее внимания, но, когда они с Годардом подошли поближе, оказалось, что никто не работает. Все люди столпились вокруг чего-то на земле. Один из более молодых грузчиков вдруг кинулся к воде, и его вырвало. Остальные прижимали ко ртам плащи и шапки.
Подчиняясь естественному любопытству, Кэтрин направилась к толпе. Наверное, там морская свинья или даже кит: эти создания изредка попадали с приливом в реку, вызывая всеобщее удивление, иногда смешанное с отвращением, если успевали умереть и их тела начинали разлагаться. Молодая женщина вытянула шею, пытаясь разглядеть, что же такое белое лежит на причале у ног людей. Оно слишком маленькое и тонкое, чтобы быть морской свиньей или китенком.
– Пойдемте, госпожа, – внезапно проговорил Годард, схватив ее за локоть, но было уже поздно, потому что Кэтрин успела разглядеть кости, просвечивающие сквозь гнилую плоть, и понять, что люди смотрят на человеческое, точнее, бывшее человеческим тело.
Одну из ног обвивал конец веревки, за который зацепился клок розовой ткани, расшитой темно-красным цветочным узором. К черепу, который отвалился, когда мужчины вытаскивали тело, и лежал теперь, запутавшись в рыбачьей сети, еще крепилось несколько прядей волос. Их цвет был похож на цвет локона, вплетенного в тот узел, который Кэтрин дала Оливеру, но, когда они высохнут, то будут светлее: более каштанового оттенка. Молодая женщина почувствовала, как к ее горлу подкатывает комок. Теперь она знала, что случилось с Рогезой де Бейвиль.
– Это вышивальщица графини, – отрывисто сообщила она собравшимся людям. – Она исчезла в Сочельник, и никто не знал, что с ней сталось.
Горло сжимало так, что трудно было говорить.
– Бога ради, прикройте ее и позовите священника.
Оливер взял щит в левую руку и обнажил меч. Бойцы рядом с ним горячили коней и готовились к атаке. Резкий ветер жег сквозь доспехи и одежду, все еще мокрую после перехода через Фосседайк, но рыцарь не обращал внимания на холод, целиком сосредоточившись на предстоящей битве. Он не раз участвовал в мелких стычках, однако сейчас впервые ощутил вкус большого сражения. То же самое можно было сказать о большинстве людей, выстроившихся на плоском поле западнее города. Несмотря на то, что в Англии постоянно шла война, крупные битвы случались редко. Ставить все на исход одного сражения – непрактично, разумеется, если только удача не повернется к вам лицом или вы загнаны в угол и просто не имеете другого выхода. На сей раз честь первого хода принадлежала графу Роберту, а загнанным в угол оказался Стефан, однако обе армии были примерно равны по силе и умению. Как повернется битва, никто не знал.
Вдали, на холме, Оливер видел, как на стенах замка, окруженного осадными машинами Стефана, храбро полощутся знамена Честера и Глостера. Сам же Стефан примчался со всей своей армией на поле как только узнал, что брод Фосседайка взят.
– Он не ждал, что мы так быстро и с такими силами окажемся на его пороге, – насмешливо заметил Гавейн, когда отряды Стефана поспешно выстраивались напротив.
– Не ждал, – согласно кивнул Оливер и подул на замерзшие пальцы. – И именно потому, что не приготовился, стал действовать очертя голову. На месте Стефана я остался бы за городскими укреплениями и заставил нас атаковать, пробежавшись вверх по склону. Он лишился своего преимущества, спустившись к нам на равнину.
Тут рыцарь окинул взглядом занимаемую их отрядом удобную позицию на левом фланге армии графа Роберта.
Граф собрал здесь в основном рыцарей и баронов, лишившихся своих владений. Им противостояли графы и магнаты Стефана: Ричмонд, Норфолк, Нортхемптон, Суррей и Ворчестер. Центр держал Раннульф Честер; ему предстояло столкнуться с самим Стефаном и его пехотой. Граф Роберт вместе с вассалами из Уэльса взял на себя правый фланг, чтобы померяться силами с фландрскими наемниками Стефана.
Командующие скакали вдоль рядов, воодушевляя людей на битву громкими пышными фразами. Граф Роберт обладал глубоким проникновенным баритоном. В отличие от него Стефан обладал таким тонким тихим голоском, что ему пришлось пустить вместо себя одного из своих баронов, а именно Балдуина Фитц-Гилберта.
Напротив Оливера кто-то из магнатов Стефана выкрикнул вызов на поединок, явно предпочитая традиционное начало битвы.
– Ха! По-моему, они думают, что это праздник! – прорычал прямо в ухо Оливера Рэндал де Могун.
Он не был лишен наследственных владений, но предпочел биться в рядах обиженных – скорее всего, в надежде получить за это немного собственной земли.
– Для них так оно и есть, – ответил Оливер, не отрывая глаз от рядов противника. Интересно, призвал ли в свои войска Валейран Ворчестер человека, захватившего Эшбери?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66