Глаза Кэтрин внезапно защипало. Как глупо печалиться по Левису, ведь надо радоваться, что у нее есть Оливер!
– Забудем о прошлом, – сказал она, решительно тряхнув головой. – Я не забуду про твой совет и буду очень осторожна.
Молодая женщина украдкой вытерла глаза, однако Этель это заметила.
– Такой человек не стоит слез, – сказала она.
– Я не плачу. Это дым от огня.
– Вот именно, – многозначительно согласилась Этель. Кэтрин поневоле заерзала на своем стуле.
Не дождавшись ответа, старуха прищелкнула языком.
– Ладно, скажи тогда, Оливер принесет свой тюфяк сюда или ты перейдешь к нему?
– Пока рано решать, – вскинулась Кэтрин. Ей не хотелось, чтобы ею руководили или подталкивали. Свободный выбор или ничего! Между ней и Оливером были уважение, взаимная склонность, близость, откровенное влечение, но все это слишком ново, слишком поспешно.
Наверное, на лице молодой женщины отразились эти мысли, поскольку Этель перестала подзуживать и сказала только одно:
– Ты – дочка, которой у меня никогда не было. Мне хочется видеть тебя устроенной и счастливой.
– Я уже устроена и счастлива… мама.
Этельреда устало улыбнулась и потрепала Кэтрин по щеке.
– Пожалуй, я немного отдохну.
С этими словами старуха направилась на свое ложе.
Кэтрин смотрела ей вслед со смешанным чувством некоторого облегчения, любви и заботы. Этель угасает. Они обе знали это, но старая женщина никогда не призналась бы, что каждый день все больше становится похож на борьбу. Она тоже упряма. В этом отношении они действительно словно мать и дочь.
Кэтрин наклонилась вперед, чтобы поправить огонь и подкинуть в него еще два полешка. Вход закрыла чья-то тень. Молодая женщина подняла глаза, готовясь приветствовать Оливера или Годарда, но с некоторым испугом поняла, что в дверном проеме стоит совершенно другой мужчина. Прежде она его не видела, поскольку практически не обращала внимания на наемников графа, разве что старалась держаться от них подальше.
Он был выше Оливера, волосы и борода густые, черные. Борода слегка тронута сединой. Уголки глаз красиво подчеркнуты небольшими морщинками, губы тонкие, жестокие, чувственные. Он был в стеганом гамбезоне, надетом на тунику из очень тонкой синей шерсти. Подол туники обшит красной с золотом лентой. Узор казался знакомым, но в Бристоле – несколько изготовителей тесьмы, у которых личные цвета и орнаменты.
Кэтрин встала и стряхнула с рук кусочки коры.
– Чем я могу помочь вам, сэр?
Обычно к ним с Этель обращались женщины. Солдаты появлялись редко, чему Кэтрин была очень рада. Рост незнакомца и то, что он смотрел на нее, как на кусочек, который надо проглотить, угнетали.
Мужчина показал забинтованную правую руку.
– Меня укусила собака, и рана воспалилась. Я слышал, что ты лучшая знахарка в Бристоле.
– Собака? – Кэтрин показала жестом, что он может войти, хотя сделала это очень неохотно.
– Одна из сук в зале. – Мужчина переступил через порог, огляделся и сел у огня. Медный кончик ножен царапнул устланный камышом пол. Этель на своем ложе не шевельнулась.
– Давно?
– Вчера вечером.
Он посмотрел на нее. Взгляд лип, как масло.
Кэтрин хотелось сказать, что она не может помочь ему и попросить уйти, но она ведь даже еще не видела раны. Это прямая ложь. Кроме того, она чувствовала, что выгнать его окажется гораздо труднее, чем впустить. Оставив свои чувства при себе, молодая женщина попросила показать руку и развернула грубую тряпку. Рукав туники был отделан той же тесьмой, что и подол. Кэтрин снова кольнуло ощущение, что она видит что-то знакомое.
Это была рука наемного солдата: огрубевшая почти до состояния сапожной кожи и с мозолями от рукояти меча. Но сейчас на ней пылал здоровый укус. Зубы вошли глубоко, рана вспухла и покраснела. Укус не был похож на собачий, но Кэтрин предпочла придержать язык.
– Нужно промыть, – сказала она, – а затем смазать бальзамом.
Воин махнул в знак согласия. Молодая женщина повернулась к нему спиной, чтобы взять все необходимое, но она знала, что он следит за ней, словно волк за очередной жертвой.
– Я думал, что все знахарки – старые ведьмы, – сказал солдат, когда она вернулась к нему и раздвинула рваные края раны, чтобы как следует промыть воспаление крепким раствором соли. Мышцы ладони напряглись от боли, но лицо ничего не отразило.
– Теперь вы знаете, что это не так. – Тон Кэтрин был таким же резким, как и ее движения.
– О, да. Теперь знаю.
Плотно сжав губы, Кэтрин втирала бальзам в рану. Она уже была твердо уверена, что никакая собака его не кусала. Отпечатки зубов, форма укуса – совсем не такие. Молодая женщина завязала рану свежей тряпкой и тщательно закрепила концы.
– Постарайтесь держать руку в чистоте, а то загноится. Солдат сжал ладонь.
– Сейчас затишье; мне некоторое время не придется браться за меч… по крайней мере, за железный. – Он поднялся на ноги и буквально навис над Кэтрин. – Ну-с, госпожа знахарка, сколько я тебе должен?
– Полпенни. Это обычная цена. – Кэтрин сглотнула. Ей была ненавистна подобная близость.
– Полпенни, – повторил он и вынул монетку из кошелька. – Только держу пари, что я не обычный покупатель, лапочка. Раз уж сейчас Рождество, полагаю, тебе следует еще и подарочек.
Кэтрин уже догадывалась, что последует дальше, и в тот момент, когда солдат сделал шаг вперед, быстро отступила и схватила железную кочергу, прислоненную к треножнику.
Он изумленно уставился на нее, затем искренне расхохотался:
– К чему столько шума из-за одного маленького поцелуя? Я дам тебе за него еще полпенни.
– Я продаю снадобья, сэр, а не себя, – холодно произнесла Кэтрин.
Наемник фыркнул.
– Каждая женщина имеет свою цену.
– Меня вы купить не сможете. – Молодая женщина покрепче сжала кочергу.
Он снова расхохотался, но на этот раз весьма неприятно.
– И что же, по-твоему, ты сумеешь мне сделать этой палочкой? Учти, я могу сломать тебе запястье в один момент, если только захочу.
В этот момент Кэтрин увидела, что к хижине приближается Оливер, а за ним движется массивная фигура Годарда с топором для колки дров на плече, и даже ослабела от огромного облегчения. Наемник тоже почувствовал, что за его спиной кто-то есть и резко обернулся, однако, к испугу молодой женщины, он не только не выразил никакой тревоги, а раскрыл объятия и сердечно заключил в них Оливера, похлопав напоследок по спине.
– Паскаль, чертов сын! Куда ты запропал?
Кэтрин отметила, что Оливер ответил на приветствие с гораздо меньшей охотой: он весь как-то напрягся, улыбка на его лице застыла. И все же это была улыбка.
– Никуда. Я отлучался по делам. А ты, Рэндал? – Его глаза встретились с глазами Кэтрин, и та чуть заметно покачала головой.
Наемник пожал плечами.
– Меня укусила собака, вот и пришлось заглянуть к этой девчонке. – Он усмехнулся. – Она окатила таким же холодом, как дырка в уборной среди зимы. Представляешь, пригрозила кочергой, когда я вежливо предложил ей рождественский поцелуй.
– Это была не вежливость, а оскорбление, – с отвращением проговорила Кэтрин.
– С чего бы? Любая хорошенькая женщина надеется, что ее поцелуют не один раз и не только под омелой. – Рэндал послал ей горящий взгляд и усмехнулся.
Оливер обогнул его и встал рядом с Кэтрин. Годард принялся рубить дрова, поглядывая одним глазом за тем, как развиваются события.
– Только не эта женщина, – сухо сказал Оливер. – Предупреждаю, что она находится под моей защитой, и ее жизнь принадлежит мне.
Наемник уставился на рыцаря сузившимися глазами. Оливер ответил ему холодным взглядом. Воздух между двумя мужчинами словно загудел от напряжения, однако чуть погодя де Могун опять пожал плечами.
– А твоя жизнь принадлежит мне, Паскаль. Или ты начал забывать дорогу в Иерусалим?
– Я ничего не забываю, но не хочу, чтобы ты напоминал мне о долге из-за любой мелочи или пустой фантазии. Если тебе нужна женщина, в Бристоле их достаточно.
– А эта слишком хороша для меня, ты хочешь сказать?
– Я говорю, что ты ей, похоже, не нужен.
– Женщины никогда не знают, что им нужно, – насмешливо произнес наемник, очередной раз пожал плечами и выдавил из себя белозубую улыбку. – Сегодня день Святого Стефана, именины нашего возлюбленного короля, если только он когда-либо сможет им стать. По этой причине я не стану с тобой ссориться. Кроме того, у меня рука не совсем в порядке.
Оливер не спускал с де Могуна тяжелого взгляда.
– Но предупреждаю, – Рэндал покачал указательным пальцем. – Брать под свое крылышко всех встречных и поперечных – опасное занятие, особенно если предпочитать им старых товарищей, которым обязан собственной жизнью.
– Я привык к опасностям.
Усмешка де Могуна стала презрительной. Он покачал головой и повернулся, чтобы уйти.
– Ты всегда был праведным дураком, Паскаль. Ни одна женщина, даже лежащая на спине, этого не стоит. Когда придешь в себя, заглядывай. Разопьем вместе бутыль в «Русалке». – Рэндал слегка коснулся рукой головы в знак прощания. – Поскольку я всегда отличался великодушием, то, так уж и быть, оставляю тебя в покое с твоей овечкой.
С этими словами наемник развязно и беспечно зашагал через двор.
Кэтрин содрогнулась.
– Кто это, Оливер? Рыцарь поморщился.
– Помнишь, летом я рассказывал тебе об отряде наемников, который набрел на нас, когда мы рыли могилы в Пенфосе, и остановился, чтобы помочь? Так вот, это их главный, Рэндал де Могун.
– Тот, кто спас тебе жизнь в Святой Земле? – Кэтрин очень живо помнила тот разговор, который едва не закончился ссорой, потому что Оливер защищал репутацию де Могуна. Он тогда рекомендовал не судить опрометчиво. Теперь у нее появилась возможность познакомиться с этим человеком, однако поводов для похвал не прибавилось.
– К несчастью, да – Взгляд рыцаря посуровел. – С годами он не стал лучше. Когда я познакомился с ним, он не был таким грубым.
– Есть в нем что-то знакомое, – пробормотала Кэтрин, нахмурившись. – Но я никак не могу вспомнить, что именно, и это меня мучает.
– Он служит графу с середины лета и, как и я, постоянно в разъездах. Возможно, ты видела его мимоходом. Больше он тебя не потревожит, обещаю.
Кэтрин невесело улыбнулась.
– Очередное из твоих обещаний?
– Разве я не исполняю их?
Рука Оливера обвилась вокруг ее талии и потихоньку привлекла поближе. Затем он разгладил кончиком пальца морщинку на лбу и поцеловал молодую женщину, почувствовав, как губы ее невольно сложились в улыбку. Мир на мгновение исчез.
Кэтрин прижалась к Оливеру, стараясь заглушить тревогу физической близостью. Вскоре оба часто задышали и им стало жарко. К несчастью, под рукой не оказалось кровати; оставалось разве что попробовать отыскать свободный стог сена. День был слишком холодным, чтобы заниматься любовью у стены или расстелить плащ где-нибудь в поле. По молчаливому согласию они отпрянули друг от друга. Оливер опустился на стул Этель перед огнем и усадил молодую женщину к себе на колени. Она шаловливо поерзала, он сжал ее ягодицы, но на этом их игра и кончилась, потому что оба помнили о спящей старухе. Вряд ли Этель была бы шокирована их поведением, но ей требовался отдых, и обоим очень не хотелось будить ее.
– Ты говорил с Гавейном? – Кэтрин соскользнула с колен Оливера, чтобы налить две чаши меда.
– Да, – вздохнул рыцарь, – но практически без толку. Он все еще пьян и просто не стал слушать. Договорился даже до того, что если я буду приставать, то пойдет и донесет, что его околдовали с помощью снадобья Этель.
– Но это же неправда! – Кэтрин метнула взгляд через плечо, но Этельреда крепко спала, натянув одеяло до самых изрезанных морщинами щек. – В ее любовных напитках нет ничего, что может околдовать. Это просто вода, вскипяченная с розовыми лепестками и корицей. Какая чепуха!
– Это зависит от веры, – возразил Оливер. – Я предупреждал ее, что такими вещами опасно заниматься.
– Ты думаешь, что Гавейн верит? – коротко спросила Кэтрин.
– Нет, конечно. Просто это удобный предлог, чтобы уйти от ответственности за свои поступки. – Он принял из ее рук чашу и устало махнул. – В нем говорило вино. Я в свою очередь пригрозил ему смертью и сказал, что о нем думаю. Посмотрим, будет ли от этого толк, когда он протрезвеет, или все сойдет как с гуся вода.
Кэтрин ужасно хотелось снова устроиться на коленях Оливера, но она устояла перед искушением, села на солому у его ног, сжала руками теплую чашу, уставилась на жар в очаге и тихо сказала:
– Мне жалко Рогезу.
– Я думал, она тебе не нравится. Кэтрин перевела взгляд на Оливера.
– Но разве я не могу просто ей посочувствовать? Согласна, мы никогда не были подругами, но ненависти к ней я тоже не испытываю. Скорее всего, графиня Мейбл отошлет ее в монастырь, чтобы она родила там ребенка и искупала свой грех до конца жизни. Если у Рогезы нет призвания к монашеству, ее жизнь превратится в ад. – Молодая женщина покачала головой и скривилась, словно сладкий мед внезапно превратился в уксус. – Такие мужчины, как Гавейн, сначала идут на поводу у своих желаний, а думать начинают только потом… если вообще начинают. Я немного знаю этот тип… Мой муж слегка напоминал Гавейна.
Лицо Оливера помрачнело. Кэтрин некоторое время непонимающе смотрела на него, затем догадалась, что он принял ее слова на свой счет.
– Глупый! Я не считаю тебя таким! – воскликнула она. – Да, мы тоже пошли на поводу у своих желаний, но ведь по взаимному согласию! И ведь ты по-прежнему уважаешь меня!
Плечи рыцаря слегка приподнялись.
– Клянусь жизнью. Но я хочу, чтобы другие тоже знали об этом уважении. Как я могу наставлять на путь истинный Гавейна, если сам не следую им? – Он прокашлялся и напряженно спросил. – Кэтрин, ты станешь моей женой?
По спине молодой женщины пробежали мурашки от радости, смешанной с испугом. Ей хотелось согласиться, хотелось ответить отказом, и поэтому просто перехватило дыхание. Повисло тягостное молчание.
Кэтрин прикусила нижнюю губу, пытаясь подобрать такие слова, чтобы он смог понять…
– Я вышла замуж за Левиса зимним утром, таким, как это, – произнесла она наконец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66