Луи намотал волосы на кулак, серьезно подумывая о том, чтобы задушить ее. Когда он представил, как она будет биться, в паху запульсировал жар. Он пихнул женщину, заставив ее лечь совершенно плоско, прижал запястье к горлу, отыскал точку и глубоко нажал.
Теперь она закричала, как полагалось, а тело изогнулось дугой навстречу его телу. Луи не сводил глаз с ее лица, жадно наблюдая, как борются на нем страх и ярость. Ему еще не приходилось брать женщину силой; ощущение оказалось таким новым, а удовольствие столь пронзительным, что это было почти больно.
Кэтрин продолжала хрипеть и содрогаться, однако Луи вовсе не торопился закончить акт и все тянул, наслаждаясь приятными ощущениями. Зачатие сына, оказывается, все-таки могло принести удовольствие.
Розамунда заплакала в колыбельке; Кэтрин забилась еще отчаяннее.
– Лежи тихо! – сердито проворчал Луи и стиснул руку еще крепче, пока она не начала задыхаться.
Сквозь судорожные попытки Кэтрин набрать воздуха, довольное мычание мужчины и вопли младенца донесся громкий стук в дверь спальни.
– Проваливай! – взвыл Луи.
– Милорд, выходите скорей, нас осаждают! – откликнулся возбужденный голос. – За нашими стенами армия!
– Что?
– Армия, милорд, с осадными машинами! – повторил голос, и снова забарабанили в дверь.
Эрекция Луи опять пропала.
– Ладно, ладно! – проорал он. – Побереги кожу на кулаках!
Луи отпустил Кэтрин, скатился с нее и схватил одежду.
– Закончим после! – бросил он через плечо, пока всовывал ноги в башмаки, затем быстро зашагал к двери и со стуком захлопнул ее за собой.
Молодая женщина села, кашляя и задыхаясь. Ее волосы дико торчали во все стороны, кожа на голове ныла, а промежность болезненно пульсировала. Пошатываясь, она поднялась на ноги и доковыляла до колыбели, где Розамунда уже орала изо всех своих сил. Перед глазами Кэтрин плавали звезды; ей пришлось потратить еще несколько мгновений на то, чтобы обрести равновесие, прежде чем она смогла наклониться и взять плачущую малышку из колыбели.
– Тише, тише, – шептала она то ли ребенку, то ли себе.
Прижав Розамунду к груди, Кэтрин тихонько покачивала ее взад и вперед, ласково гладя по маленькой хрупкой головке. Малышка крепко прижалась к ней. Кэтрин укачала ребенка и дала грудь.
До сих пор ей даже в голову не приходило, что Луи способен на насилие, которым только что занимался. Слишком поздно начала она понимать, что обещанные им изменения не к лучшему. Мужчина так и не смог победить в себе ребенка, а своевольный ребенок в теле мужчины – это опасно, это страшно.
Кэтрин пригладила указательным пальцем мягкие темные волосики Розамунды и с тихим отчаянием принялась думать, что же ей теперь делать. Можно жить во лжи и играть вместе с мужем в его убивающие душу игры, можно противоречить ему на каждом шагу, как она пыталась сделать это сегодня, и потерять не только душу, но и жизнь. А еще можно, как она язвительно заметила, подложить в его кубок волчьи ягоды.
Испугавшись собственных эмоций, молодая женщина поплотнее запахнула плащ, чтобы прикрыть и себя, и сосущего младенца, подошла к оконному проему, открывавшемуся на сторожку, и открыла засов.
В лицо ей ударил резкий ветер с дождем. Бурые поля, голые темные зимние деревья. Там, где над деревенскими домиками должен был куриться дымок, были какие-то темные глыбы, по которым пробегали красные языки пламени. Ближе к замку Кэтрин различила фигуры солдат, как пеших, так и конных. Они окружали стены и катили осадную машину.
Застыв скорее от увиденного, чем от холода, молодая женщина захлопнула окно и, продолжая кормить дочку, подошла к небольшой жаровне с углем в центре комнаты. Она немного боялась и за себя, но основной страх был связан с лежащей на ее руках малышкой. Дым и солдаты живо напомнили то, что случилось в Пенфосе. Только на этот раз с перерезанным горлом у ворот ляжет не Аймери де Сенс, а Луи, а на месте Эмис будет она. Ей приходилось слышать о том, что уэльские и фландрские наемники делают с младенцами, чьих матерей они изнасиловали и зарезали. И еще больше путала мысль, что Луи, хотя он был хорошим, опытным солдатом, ни разу еще не приходилось ни вести осаду, ни отбиваться от нее.
– Господи, да молчи же! – бросила она самой себе, осторожно отняла сонную Розамунду от соска, положила ее обратно в колыбельку, одела сорочку и теплое платье. Беспокойство только усугубит ситуацию. Если служанки увидят ее панику, они тоже запаникуют.
Кэтрин связала волосы узлом, взяла Розамунду и понесла ее прочь из комнаты и вниз по лестнице. Если деревня в огне, в замке обязательно будут люди, которые ищут в нем убежища.
Это были солдаты Обри де Вера, графа Оксфорда, сообщила Кэтрин рыдающая женщина из деревни, которая видела, как они увели ее корову, свинью и подожгли хижину.
– Один из них сказал мне: «Передай своему лорду, что его вызывает граф Оксфорда». – Женщина обвела глазами большой зал, слегка покачиваясь взад и вперед от горя. – Он сказал, что они отрубят правую руку всем мужчинам в деревне.
– Солдаты часто грозят по-пустому. Он сказал это, чтобы испугать тебя. – Кэтрин обвила плечи женщины рукой, стараясь на время спрятать поглубже собственные опасения.
– Пусть даже так, но они обязательно все сожгут и не оставят нам ничего. Скот пропал, дом стал кучкой пепла! Я умру с голода! – выла женщина, раскачиваясь все сильнее.
– Ты не умрешь. Лорд Луи позаботится об этом.
– С тех пор как он появился, он не делал для нас ничего, только брал, – ответила женщина и отвернулась, явно отказываясь принимать утешение от Кэтрин.
Она оставила ее на попечении других крестьянок, подошла к большому железному котлу, поставленному на огонь, и стала помогать раздавать кашу, сопровождая это сочувствием к пострадавшим, но скоро убедилась в бесплодности своих попыток. Селяне были вынуждены искать убежище в замке, однако держались замкнуто и обособленно. Кэтрин быстро поняла, что они ненавидят Луи и с тоской вспоминают о предыдущем лорде, хотя тот был пьяницей и крайне вспыльчив. Зато он не жил в роскоши, тогда как им приходится отдавать с полей последнее. Ее, оказывается, тоже считали виноватой. Прежний лорд Хэмфри не был женат, и ему в голову не приходило увешивать стены шпалерами или вставлять стекла в окна.
Неспособная больше выносить косые враждебные взгляды, Кэтрин оставила малышку с Амфрид и отправилась на стены, чтобы поговорить с Луи.
Ветер нес едкий запах дыма; солдаты под стенами разбивали лагерь и готовились зажарить годовалого бычка. На приведенных ими телегах были бревна и веревки, из которых собиралась осадная машина.
Луи смотрел на деревянную башню, возвышавшуюся недалеко от стены, и лицо его было бледно-зеленым.
– Подонки, – резко выдохнул он. – Вонючие подонки!
– Нам всегда грозила опасность нападения. – Кэтрин следила за организованной суетой осаждающих, невольно сравнивая ее с тупым оцепенением гарнизона в крепости. – Похоже, они знают свое дело.
Луи напрягся и злобно посмотрел на нее, сузив глаза:
– С каких это пор ты так разбираешься в военных делах?
Молодая женщина чувствовала, как кипит в нем гнев, как хочется ему излить его на кого угодно, лишь бы восстановить самодовольную уверенность.
– Не требуется большого опыта, чтобы увидеть то, что перед глазами.
Луи куртуазно повел рукой, отпуская ее.
– Твое место не здесь, а с прочими женщинами. Занимайся шитьем или качай свою драгоценную колыбель.
Кэтрин поджала губы.
– Учитывая крестьян, которые нашли убежище в крепости, мое место повсюду, – сказала она. – Ты ищешь в моих словах смысл, которого там нет. Я пришла только посмотреть, и все.
– Ты уже видела достаточно, так что можешь идти. – Луи покосился на приближающегося солдата.
Кэтрин опустила глаза. Ей хватало ума, чтобы не затевать ссору перед посторонними, особенно в момент, когда на счету каждая унция морали. Кроме того, он явно найдет, к чему придраться, что бы она ни сказала.
– Да, милорд, – вежливо ответила она, присела, чего никогда раньше не делала, и спустилась со стены, высоко неся голову и с прямой, как копье, спиной.
Луи хмуро глянул ей вслед, затем повернулся к солдату. Это был уэльсец Ивейн. Его рыжие волосы топорщились от ветра, лицо ничего не выражало.
– Женщина права, – произнес он с легким акцентом. – Они знают свое дело.
– Что предлагаешь? – коротко бросил Луи и принялся грызть ноготь большого пальца.
Ивейн пожал плечами.
– Я всегда был охотником и никогда дичью.
Луи внимательно смотрел на осаждающих. Ни один не подходил на расстояние выстрела из лука. Стены не придавали уверенности: наоборот, он чувствовал себя в них, как в западне. В ловушке.
– Я тоже, – признался он. Ноготь уже болезненно пульсировал. – И мне это не нравится.
ГЛАВА 23
Ночью был сильный мороз, и, когда Оливер вышел за дверь таверны, его встретил сверкающий серебром рассвет. Первый же вдох чуть не разорвал легкие. На горизонте в дымке вставал оранжевый диск солнца.
Подув на руки, рыцарь нырнул обратно в жилище. Годард прислонял к стене два соломенных тюфяка, служившие им на эту ночь в качестве кроватей. Хозяйка таверны поставила на стол кувшин горячего напитка из шиповника и две миски дымящейся овсянки, подслащенные хорошей ложкой меда.
– Холодное утро, – сказала она. – Не стоит отправляться в дальний путь, если как следует не подкрепиться.
Обращалась она к обоим постояльцам, но смотрела при этом на Годарда, который явно ей нравился. Годарда же в свою очередь буквально сразила красота хозяйки, точнее, вдовушки: крупной полной женщины тридцати лет с копной рыжеватых волос, подвязанных зеленым платком. Звали ее Эдит – в честь жены старого короля.
– Еще немножко такой еды, хозяйка, и нам вообще не захочется ехать, – галантно сказал он, усевшись и погрузив ложку в миску.
Оливер понаблюдал за обменом любезностями и мрачно усмехнулся про себя. Вечные надежды. Годард пользовался популярностью у всех хозяек в Бристоле. Несмотря на внешнюю грубость, он умел ступить за порог и никогда не отказывался поколоть дрова и принести воды.
– Далеко направляетесь? – поинтересовалась Эдит. Оливер сел за стол перед своей миской.
– В Эшбери.
Хозяйка взяла из уголка метлу и принялась мести земляной пол.
– Так вы собираетесь наняться солдатами?
Оливер покачал головой и отправил в рот ложку густой овсяной каши. Лучшей он, пожалуй, не пробовал даже у Этель.
– Нет, я родился там. Это что-то вроде паломничества. Если нельзя обладать, можно, по крайней мере, взглянуть. И там были могилы, которые следовало навестить.
Эдит пару раз энергично махнула метлой, потом оперлась на ручку.
– Я живу здесь всю жизнь. Эта таверна принадлежала моей матери, прежде чем перейти ко мне, поэтому я знаю все, что происходит поблизости. Если ты рожден в Эшбери, значит ты Осмундссон.
Годард заморгал и посмотрел на своего хозяина. Оливер продолжал молча есть кашу.
– Ты даже похож на лорда Саймона, только волосы посветлее да бороду бреешь. Он частенько останавливался здесь, когда возвращался домой из Мальмсбери.
Оливер вздохнул и отодвинул миску.
– Среди норманнов я известен как Оливер Паскаль, но ты права. Саймон был моим братом, упокой Господи его душу.
Хозяйка кивнула и прищурилась:
– Ты младший сын, у которого жена умерла родами. Оливер сухо кивнул. Рана была достаточно глубокой и без праздного любопытства этой женщины, чтобы еще растравлять ее.
– Говорили, что ты погиб в Святой земле.
– Хороший повод не верить тому, что говорят, и поменьше сплетничать, – коротко ответил рыцарь и встал. – Как видишь, я цел и невредим.
Эдит переложила метлу в одну руку, другой подбоченилась, и предостерегающе сказала:
– Если вы оба едете в Эшбери, то недолго останетесь целыми и невредимыми. Одинел Фламандец растянет ваши шкуры на крепостной стене.
– Только один из нас будет рисковать своей шкурой, ответил на это Оливер. – Я иду один.
– Но, милорд, я… – начал было Годард, однако рыцарь сделал ему знак замолчать. – Для того, что я собираюсь сделать, мне компания не нужна. Да и рост твой сразу привлечет всеобщее любопытство. Я выше большинства мужчин, но ты на добрую ладонь выше меня. Это моментально дойдет до крепости. Ты останешься здесь и дождешься меня. Я вернусь к вечеру.
– А если не вернетесь?
– Езжай дальше, – пожал плечами Оливер. – Возьми запасную лошадь с моим благословением и поищи себе другого хозяина.
Годард стиснул зубы, будто его оскорбили, но промолчал, по крайней мере не сказал ничего, пока Оливер не ушел седлать Героя.
– Жалею только об одном поступке за всю свою жизнь, – поведал он Эдит. – Надо было свернуть этому бездельнику Луи де Гросмону шею, когда у меня была такая возможность в Рочестере. Он почти что конченый человек, хотя стоит в десять раз больше, чем себя ценит, не говоря уж о жизнях многих других.
Оставив хозяйку в изрядной растерянности, он поплелся в нужник рядом с выгребной ямой.
Солнце растопило изморозь на открытых местах, но в низинах она все еще держалась, похожая на белые пальцы прокаженного. Оливер скакал по дороге, которая некогда проходила по семейным владениям. Теперь, хотя она выглядела по-прежнему, все изменилось, потому что сама дорога, каждый сучок и колючка на придорожных кустах, каждый ком земли на вспаханных полях принадлежали чужаку. По мере продвижения рыцарь прикидывал, не было ли ошибкой это паломничество. Любовь к этой земле и хозяйское чувство оказались столь сильны, что застилали взгляд. У уэльсцев есть для этого специальное слово – hiraeth; подобных слов нет ни в английском, ни в норманнском, ни в фламандском.
Дважды он чуть было не повернул серого обратно к таверне, но из чистого упрямства продолжал крепко сжимать поводья. Раз уж он зашел так далеко, то отдаст честь семейным могилам. На уровне подсознания билась мысль, что, если он как следует разведает местность, то, может быть, удастся уговорить графа Роберта дать отряд для того, чтобы отбить Эшбери.
Солнце медленно и невысоко поднялось в небо, давая свет, но не тепло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66