Ночи в Нью-Гемпшире стояли прохладные.
Первого июля она возвратилась в Балтимор, чтобы поработать несколько дней в "Харпер, Кейн и Ку".
Увидев Карла, Челси не знала, как себя с ним вести, и впервые задумалась, смогут ли они вместе работать.
Сидра возмутилась, когда Челси рассказала ей о своих переживаниях.
– Ты не должна сворачивать свое дело, – заявила она во время утренней пробежки. – Ты вложила в него столько сил! Фирма процветает, и в этом твоя заслуга. А Норвич Нотч ты скоро выкинешь из головы.
– Ты права, но подумай только, если я сейчас уже не знаю, как мне работать с Карлом, то что будет дальше?
Челси не могла себе представить, что на работе Карл будет наблюдать, как день ото дня растет ее живот, а дома видеть беременную Хейли. Ситуация казалась ей абсурдной.
– Когда ты ему скажешь? – спросила Сидра.
– Я не знаю. Я убеждаю себя, что должна сказать, а потом вдруг думаю, стоит ли.
– Помни о том, что ребенок его.
– Но он женат на Хейли. Их отношения не станут лучше, если она узнает о моей беременности. Мне от него ничего не нужно. Я смогу воспитать ребенка сама.
– А что твой отец?
Реакция Кевина волновала Челси больше всего.
– Пока неясно, сейчас он отдыхает у друга в Мичигане.
– Ты должна ему сказать.
– Я хотела поговорить с ним во время праздников. Она все еще чувствовала горечь от последнего разговора с Кевином. День Независимости всегда был для нее семейным праздником.
Челси неожиданно схватила Сидру за руку и остановилась:
– Полетели со мной, Сидра! Четвертого числа в Норвич Нотче намечается грандиозное зрелище. Полетели со мной! Мне хочется показать тебе город.
Она почесала кроссовкой свою лодыжку. Сидра сокрушенно посмотрела на нее:
– Мне очень жаль, но мой брат с детьми улетел отдохнуть на Джерси. Это его первое лето после развода, и я обещала побыть с ними.
Челси могла бы догадаться, что у Сидры будут свои планы, но на всякий случай спросить стоило. Конечно, она и без Сидры найдет чем заняться в Норвич Нотче. Челси собиралась посетить праздничные мероприятия в городе, но вдвоем им там было бы интереснее.
Они опять побежали.
Через несколько минут Сидра спросила:
– Тебе там нравится?
– Я думаю, что нравится. У меня там столько дел, что я не успела по-настоящему оглядеться. Я надеюсь наверстать упущенное в конце недели.
– А как к тебе относятся люди?
– Не всегда дружелюбно.
– Тебя это беспокоит?
– Конечно. У меня всегда было много друзей, а там у меня никого нет. Я часто жалею, что не могу по утрам пробежаться с тобой.
Челси пыталась уговорить Донну заниматься бегом вместе, но безуспешно. Она видела, что Донна и хотела бы согласиться, но что-то ее удерживало.
– Может быть, тебе не стоит туда ездить, – сказала Сидра. – В твоем положении лучше находиться среди знакомых людей. Вдруг с тобой что-нибудь случится, кто тебе поможет?
– Позвоню по 911. Норвич Нотч – не край света. – Она почесала подбородок.
Теперь уже Сидра остановилась и схватила Челси за руку.
– А что за сыпь у тебя такая? – глядя на ее ноги, поинтересовалась Сидра. – Крапивница?
– Ядовитый плющ. У меня там была история – долго рассказывать. Видела бы ты меня на прошлой неделе.
– Слава Богу, не видела. – Сидра наклонилась, чтобы рассмотреть сыпь поближе. Выпрямившись, она покачала головой: – Нехороший знак. Разве ты не чувствуешь?
– Нет, – твердо сказала Челси и побежала вперед. Сидра нагнала ее, и они снова побежали нога в ногу.
– Что-нибудь узнала о серебряном ключике?
– Нет еще.
– А чего ты ждешь? Челси и сама не знала.
– Каждый день я его рассматриваю. Я вглядываюсь в лица местных жителей и даже читаю надписи на могилах за церковью, когда прохожу мимо. Но на большее меня не хватает. Пусть все немножко утрясется, и тогда я начну спрашивать.
Челси бежала и думала о Норвич Нотче и его горожанах.
– Еще неизвестно, удастся ли мне что-нибудь узнать или нет. Жители города имеют свое мнение о понятии лаконичность.
– Они неразговорчивые, да?
– Да. Я новый человек в городе, и они осторожничают. Может быть, когда я поселюсь там в своем доме, все изменится.
Третьего июля Челси переехала в Болдербрук. Спальня и ванная комната были уже готовы. Водопровод и электричество работали. Даже телефон и тот был подключен. Правда, за пределами ее спальни продолжался ремонт, но главное – она выехала из гостиницы в свой собственный дом. Раньше она никогда еще не жила в старом фермерском доме и испытала целую гамму новых ощущений. В доме чувствовалась интимность, и он был целиком ее. Пусть ремонт еще не закончился, пусть дом был ее временным пристанищем, – она любила его.
В спальне мягко сочетались золотистые и коричневые тона стен, ковра на полу и занавесок. Она купила широкую кровать из светлого дуба со спинками в стиле модерн и комплект белья вместе с покрывалом почти такого же цвета, как и весь интерьер, с пурпурной и голубой искрой. У противоположной стены над невысоким, но вместительным столиком висело зеркало. С обеих сторон кровати стояло по торшеру с абажурами орехового цвета, под одним из торшеров находился светящийся будильник-радио, и рядом с ним располагался телефон.
Когда он впервые зазвонил, Челси улыбнулась. Если телефон звонил, значит, в мире все оставалось на своих местах. Довольная собой, своим новым домом и Норвич Нотчем, она сняла трубку:
– Алло?
Наверное, ей звонил Кевин с острова на озере Мичиган.
Она оставила для него свой телефонный номер в автоответчике, зная, что он обязательно захочет с ней связаться.
– Алло?
Без сомнений, ей звонил Кевин, просто попалась плохая линия.
– Папа? Ты слышишь меня?
Не дождавшись ответа, она через минуту положила трубку. Она была уверена, что он свяжется с ней еще раз, только на этот раз через оператора.
Челси ждала у телефона. Прошло несколько минут, но он молчал. Тогда она вернулась к стенному шкафу, чтобы разложить свои вещи. Распаковав один чемодан, она принялась за второй, а затем – за коробки. Последними она разложила фотографии на туалетном столике. Здесь были фотография Кевина и Эбби в день их свадьбы, ее – еще ребенком, фотография, где они все трое стояли перед университетом в день ее выпуска, и та, где трое Кейнов, трое Харперов и еще шестеро самых близких друзей позировали, улыбаясь, на палубе яхты в бухте Наррагансет.
Рассматривая эти старые снимки, Челси задумалась. Телефон прозвонил опять. Через мгновение она уже подняла трубку.
– Алло? – И снова никто не ответил. – Алло? Челси подумала, что, вероятнее всего, у нее неисправен аппарат. Она набрала номер гостиницы. Челси знала наверняка, что сейчас дежурит Сьюзи Блейк, и рассчитывала на ее помощь.
Сьюзи с радостью согласилась. Челси дала ей номер своего телефона и повесила трубку. Телефон зазвонил, голос Сьюзи слышался совершенно отчетливо, и Челси сделала вывод, что если ей звонил Кевин, то неполадки были на его конце линии.
Челси пошла в ванную комнату и стала развешивать новые полотенца кремового цвета, когда телефон снова зазвонил. На этот раз она не торопилась.
– Алло? Тишина.
Чувствуя, как начинает раздражаться – больше из-за того, что ей хотелось кому-нибудь рассказать о своем новом доме, – Челси повторила:
– Алло?
В ответ не раздалось ни звука, и она нервно бросила трубку.
Возможно, ей звонил Карл, чтобы просто услышать ее голос. Если не Карл, то Хантер, которому захотелось попугать ее, но она не боялась привидений. Ее дом был спокойным и тихим местом.
Закончив с вещами, она приняла ванну и легла в постель. Она уже почти заснула, когда еще раз зазвонил телефон. Вырванная из полузабытья, она наощупь подняла трубку и не услышала ничего, кроме отдаленного гула. Отключив телефон, она провалилась в сон.
Только наутро, вспомнив про шум в трубке, она поняла, что это были те самые детские голоса.
ГЛАВА XI
Джадд пропустил оладьи в церкви ради завтрака дома с отцом. Лео Стриттер мог и не заметить присутствие сына, но для Джадда это было не главным.
Когда Джадд вернулся из Питтсбурга, он старался сделать все, чтобы угодить своему отцу. Припоминая, что любил отца, Джадд выжимал сок из свежих апельсинов, поджаривал бифштексы до хрустящей корочки, подравнивал живую изгородь вокруг дома, оставлял дверь в спальне открытой настежь. Он надеялся, что знакомые вещи вокруг Лео укрепят его связь с реальным миром.
Проходили месяцы, годы, но память отца только слабела со временем, удерживая лишь на считанные секунды то немногое, что его окружало. Вряд ли он понимал, что сок был из свежих апельсинов или что это вообще был апельсиновый сок. Он забыл, что любил бифштексы, поджаренные до хрустящей корочки, забыл, что ему нравилась коротко подстриженная живая изгородь или открытая настежь дверь в спальню. Он часто забывал, что у него есть сын, и не узнавал Джадда. Такие моменты были самыми ужасными, необходимость всякий раз заново представляться отцу больно ранила его сердце. Сначала Джадд не обращал внимания на болезнь отца, испытывая к нему жалость. Потом, когда жалость переросла в отвращение, пытался бороться с его склерозом.
В конце концов, показав Лео многим врачам, которые не могли порекомендовать ему еще не существующее лекарство, Джадд смирился. Он приспособил все вещи в доме так, чтобы шестидесятилетний старик, впавший в детство, случайно не навредил сам себе. Он нанимал сиделок, чтобы те присматривали за отцом, когда ему приходилось надолго уезжать. Он купил удобную мебель для веранды и вкопал низенькие скамеечки во дворе, чтобы отец мог там отдыхать. Он установил спутниковую антенну, чтобы Лео мог смотреть прямые трансляции игр "Ред Сокс".
Когда-то Лео был заядлым болельщиком "Ред Сокс". Джадд вспоминал, как они вместе с отцом каждый полдень слушали радиотрансляции матчей. Радио заменил телевизор. Джадд думал, что не сможет оторвать отца от спортивного канала, но Лео часто впадал в дремоту перед экраном, просыпаясь лишь для того, чтобы пойти открыть дверь, в которую никто не звонил. Он не знал ни игроков, ни команд, ни самой игры. Если Джадд начинал бурно переживать перед телевизором, Лео пугался, но всякий раз, когда он спрашивал отца, нравились ли ему спортивные передачи, тот утвердительно кивал головой. По правде сказать, Джадд не был в этом уверен, от прежнего болельщика в отце уже давно ничего не осталось.
Все же, когда подходило время матча, Джадд неизменно включал телевизор. Просмотр телематчей стал скорее ритуалом, который имел ценность больше для него, чем для отца. Он продолжал выжимать сок из апельсинов, подстригать изгородь, жарить бифштексы до хрустящей корочки, хотя уже давно понял, что отец не обращает на его деятельность никакого внимания. Джадд следовал ритуалу ради себя, ради своей любви к человеку, который всю жизнь трудился, мечтая увидеть, как его сыну улыбнется удача.
Улыбнулась ли Джадду удача? Он задал себе этот вопрос, направляясь с Баком к центру города.
Улыбнулась ли ему удача? Конечно, черт возьми, улыбнулась, иначе не было бы на нем новой спортивной рубашки и шортов. И разве ноги его не обуты в новые кроссовки? Если рассматривать удачу с такой точки зрения, то она несомненно ему улыбнулась.
Выросший в семье каменотеса, Джадд с самого детства знал только два типа одежды: рабочую одежду, которая была прочной, практичной и не всегда чистой. Когда он вырастал из своей выходной одежды, то она становилась рабочей и часто бывала тесной, поэтому Джадд очень обрадовался, когда обнаружил, что перестал расти.
И все-таки высокий рост сыграл свою роль в его жизни. Благодаря ему Джадд всегда получал преимущество, играя в баскетбол, а баскетбол стал его путевкой в колледж. С отцовскими скромными сбережениями и с назначенной ему стипендией Джадд очутился в Пенн-Стейт. Он быстро обнаружил, сколь многого ему не хватает из одежды, которой в его гардеробе просто никогда не существовало. Он подрабатывал продавцом в местном магазинчике, чтобы купить спортивную куртку и слаксы для прогулок по городу, пальто для выхода в студенческий городок зимой и толстые хлопковые рубашки под джинсы для посещения занятий. Потом, когда он получил работу в Питтсбурге, у него поменялось много курток, слаксов, рубашек и галстуков. Через несколько лет он даже купил себе смокинг.
Смокинг и сейчас висел в шкафу, как и большинство курток, рубашек и галстуков. В Норвич Нотче такая одежда не требовалась.
Так улыбалась ему удача в жизни или нет?
Раздумывая над этим, он вышел на улицу, с которой был виден городской сквер. Все выглядело так же, как и во времена его детства, – связки красных, белых и голубых воздушных шариков, привязанных к столбикам оград, развевающиеся на ветру вымпелы на площадке для оркестра, национальные флаги вокруг всего сквера. На газонах все так же толпились люди, отдельно семьи служащих и рабочих каменоломни. Тимоти Мак-Кит, одетый в традиционный шотландский костюм, наигрывал на своей волынке "Янки Дудл Денди". Некоторые вещи не менялись со временем.
Изменился ли сам Джадд? Он жил там же, где провел свое детство, и работал на ту же компанию. Правда, он перестроил свой дом, а в компании занимал второе после ее владельца место. И еще, благодаря способностям к работе на компьютере, у него появился счет в банке, но чертов банк-то, как и тысячу лет назад, принадлежал всем тем же Джемиссонам. Иногда его охватывал страх, что деньги так и будут там лежать до его смерти.
Он хотел добиться в жизни большего, чем его отец. Он хотел провести свою жизнь иначе, и все-таки он был здесь, среди таких же жителей города, ожидающих начала парада.
По привычке он направился к булочной. Он и его отец вместе со Стеббенсами, Хевиттсами, Риджертонами и Фриками всегда наблюдали парад, стоя в тени березы у булочной. Другие семьи из года в год располагались кто у почты, кто у банка, а кто у здания Исторического общества.
Даже в такой мелочи традиция соблюдалась свято.
Пламы, Фарры и Джемиссоны, чьи дома находились в одном ряду у основания сквера, наблюдали парад из своих собственных палисадников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70