Затем шагнул вперед и вложил свои пальцы в полость, образованную длинными, обращенными вверх когтями Супаари.
– Чаллалла кхаери, Супаари, – кося глазами, сказал он с отчетливым техасским акцентом.
Его поза ясно выражала несказанное: «Ты, чертов сукин сын».
Энн испытала сильное искушение расхохотаться, однако удержалась; сорок пять лет званых ужинов не проходят даром. Вместо этого она шагнула к гостю и приветствовала его в манере руна. Когда их руки разделились, она сказала:
– Сипадж, Супаари! Конечно, ты голоден с дороги. Поешь с нами теперь?
Он поел. В общем, это был тот еще день.
28
Неаполь: август 2060.
Положившись на расплывчатые указания привратника и точный расчет, Джон Кандотти пробрался в недра приюта – тускло освещенный винный погреб, переделанный в современную прачечную в тридцатых годах прошлого века, модернизированный почти сто лет спустя и с тех пор не менявшийся. Как заметил Джон, Орден иезуитов готов был совершать межзвездные перелеты, доверяясь наблюдениям, длившимся менее двух недель, но в замене прачечного оборудования спешки не проявлял. Ультразвуковые стиральные машины были ныне антиквариатом, но пока работали. А в солнечную погоду мокрое белье все еще сушили на веревках. Вся эта оснастка напомнила Джону подвал его бабушки, правда, она пользовалась микроволновой сушилкой – и в дождь, и в зной.
Он чуть не прошел мимо нужной комнаты, когда, прислушавшись внимательней, осознал, что услышал мурлыканье Эмилио Сандоса. На самом деле Джон не был уверен, что это Сандос, поскольку никогда раньше не слышал, чтобы Эмилио мурлыкал. Но там оказался именно он, небритый и вроде бы довольный, выряженный в чью-то старую одежду. Он вытаскивал влажное постельное белье из стиральной машины и укладывал его в ротанговую корзину, возможно, более древнюю, чем Ватикан.
Джон кашлянул. Обернувшись на звук, Эмилио строго посмотрел на него:
– Надеюсь, молодой человек, вы не думаете, что в мой кабинет можно заявляться без предварительной записи?
Усмехнувшись, Джон огляделся:
– Брат Эдвард сказал, что вас определили работать тут, внизу. Симпатичное место. Вроде как «Баухауз».
– Форма соответствует содержанию. Грязное белье требует такой обстановки. – Эмилио выставил мокрую наволочку: – Сейчас я кое-что покажу.
Он ловко сложил ее и бросил на кипу в корзине.
– Новые скрепы! – воскликнул Джон.
Слушания были отменены на несколько недель, пока с Сандосом работала Паола Марино, миланский биоинженер, которую отец Генерал привлек, когда отец Сингх не смог исправить изъяны в прежних скрепах. Сандос не хотел встречаться с новым человеком, но Джулиани настоял. Несомненно, работа оказалась успешной.
– Я поражен. Это изумительно.
– Да. С полотенцами тоже получается, но моему мастерству есть пределы. – Эмилио снова повернулся к машинам. – Носки, например, вы, парни, отсылаете их в стирку вывернутыми наизнанку и получаете чистыми, но в том же состоянии.
– Э-э, у моего папаши была такая же привычка.
Джон наблюдал, как работает Сандос. Его хватка не была безупречной, и все еще приходилось внимательно следить за своими движениями, но прогресс был налицо.
– Скрепы и впрямь хороши, не так ли?
– Ими намного проще управлять. Они легче. Смотрите: синяки проходят.
Эмилио повернулся и протянул руки Джону. Новые скрепы отличались радикально – не столько клетка, сколько шины на запястьях с электронными датчиками. Пальцы поддерживались снизу плоскими ремешками, соединенными меж собой, но вплотную прилегавшими к кистям. Более тонкие ремешки проходили над фалангами, а набор из трех плоских ремней прикреплял шины к пястям, запястьям и предплечьям. Джон старался не замечать, насколько атрофированы мышцы, и сосредоточился на механизмах, пока Сандос объяснял их устройство.
– Кисти и предплечья ноют, но, полагаю, это оттого, что я стал их активнее использовать, – сказал Эмилио, выпрямляясь. – А вот это лучше всего. Следите.
Сандос подошел к большому столу, предназначенному для сортировки и складывания белья, и наклонился, уложив на него предплечье. Он чуть качнул рукой в сторону, активируя маленький переключатель, и скрепа со щелчком раскрылась, повиснув на кисти против большого пальца. Эмилио вытянул руку наружу, а затем ухитрился вставить ее обратно, обойдясь без посторонней помощи; правда, прежде чем он снова щелкнул переключателем и скрепа захлопнулась, ему пришлось потрудиться.
– Я со всем справляюсь сам, – сказал Эмилио, шепелявя точно трехлетка. И добавил своим голосом: – Вы и представить не можете, что это для меня значит.
Джон широко улыбнулся, радуясь его счастью. Все, включая, возможно, и самого Сандоса, недооценивали, насколько угнетает его хастаакала. Впервые с тех пор, как его искалечили, Эмилио находил дела, которые мог выполнить, вместо дел, которые были ему недоступны. Будто прочитав мысли Джона, Сандос повернулся, затем с самоуверенной усмешкой наклонился, подняв корзину, и застыл, ожидая комментариев.
– Очень впечатляюще, – признал Джон.
Сандос поволок корзину к занавешенной двери, которую распахнул, толкнув спиной. Джон последовал за ним к веревке для белья.
– Сколько здесь? Семь или восемь кило, а?
– Микроприводы тут получше, – сказал Сандос и принялся развешивать белье.
Процесс оказался медленным. Он все делал правильно, но прищепки норовили выскользнуть из его хватки.
– Возможно, мисс Марио следует добавить на большой и указательный пальцы фрикционные подушечки, – с легким раздражением сказал Эмилио, когда это случилось в четвертый раз.
И это тот самый человек, который месяцами маялся со старыми скрепами без единой жалобы! Было отрадно слышать, как он облегчает душу. В нем нет ничего, что нельзя вылечить с помощью беззлобного брюзжания, подумал Джон. Он знал, что все не так просто, но с удовольствием убеждался, что Сандос обрел душевный покой.
– Наверно, я скажу глупость, – предупредил Джон, – но эти скрепы и выглядят изящно.
– Итальянский дизайн, – восхищенно откликнулся Эмилио.
Он вытянул руку перед собой, словно невеста, разглядывающая свое новое кольцо, и произнес с легким английским акцентом:
– В следующем году их будут носить все.
– «Принцесса-невеста»! – воскликнул Джон, немедленно распознав цитату.
– А-а, вижу, вы используете против меня защиту Бонетти, – сказал Эмилио – на сей раз с сильным испанским акцентом.
– Не связывайся с сицилийцем, когда на кону жизнь! – объявил Джон, усаживаясь на низкую каменную стену, ограждавшую этот боковой дворик.
Некоторое время они перебрасывались цитатами из фильмов, пока Джон не откинулся назад, сцепив руки на колене, и не сказал:
– Потрясающе, старина. Никак не думал, что найду вас в таком бодром состоянии духа.
Эмилио застыл с простыней в руках, вдруг осознав, что и впрямь доволен жизнью. Он остолбенел, едва ли зная, что делать с этим чувством. Возник было почти автоматический порыв возблагодарить Господа. Эмилио подавил его, упрямо цепляясь за факты: он развешивает белье, болтая с Джоном Кандотти о «Принцессе-невесте», и получает удовольствие. Вот и все. Благодарить надо Паолу Марино, а не Бога. Эмилио и сам помог себе. Когда он понял, насколько лучше новые скрепы, то попросился на работу в прачечную. Ему нужно чем-то заниматься, а это будет хорошей посильной тренировкой, убеждал Эмилио, естественной терапией для его рук. Теперь он спал и ел лучше, а ночи сделались не такими тяжелыми. И он становился сильнее. Конечно, время от времени, слегка запыхавшись от постоянных наклонов, Эмилио вынужден был останавливаться, но постепенно перерывы делались короче и требовались реже…
Обеспокоенный его затянувшимся молчанием и задумчивостью, Джон оставил свой каменный насест.
– Давайте я помогу, – мягко сказал он и поднял одну из простыней.
– Нет!
Уронив простыню, Джон отшатнулся.
Несколько секунд Сандос не двигался, тяжело дыша.
– Послушайте. Простите, – сказал он затем. – Я испугался, ясно? Не ожидал, что вы окажетесь так близко. Не хочу помощи! Все пытаются мне помочь! Простите, но я это ненавижу. Оставьте меня в покое…
Он отвернулся – сердито, едва не плача. Наконец повторил более спокойно:
– Простите. Напрасно я на вас ополчился. Я запутался, Джон. Столько всего намешано…
Стыдясь своей горячности, Эмилио отвернулся и наклонился к корзине с бельем. Спустя пару минут сказал через плечо:
– Не стойте с глупым видом. Помогите.
Джон растерянно покачал головой, но затем подобрал наволочку и повесил на веревку.
В молчании они довели дело до конца и вернулись в сумрак подвала за новым грузом белья. Опустив корзину на пол, Эмилио тяжело вздохнул, глядя на свои скрепы:
– Да, эти намного лучше, но на скрипке играть я все еще не могу…
Джон забормотал что-то сочувственное, но вдруг увидел, что Эмилио ухмыляется.
– Черт! – засмеялся Джон, и напряжение, возникшее между ними, испарилось. – Не могу поверить, что на это купился. Вы ведь никогда и не играли на скрипке, верно?
– Бейсбол, Джон. Я играл только в бейсбол.
Чувствуя, что к нему возвращается спокойствие, Эмилио открыл стиральную машину и начал выгружать полотенца.
– Сейчас я, наверно, слишком стар и потрепан, чтобы обежать площадку. Но когда-то у меня были здоровые кисти.
– На какой позиции вы играли? – спросил Джон.
– На второй базе обычно. Недостаточно длинные руки, чтобы играть на внешней части поля. Я был весьма хорош на приеме – в основном одиночные и дубли. Ну, может, не так уж и хорош, но любил это дело.
– Отец Генерал утверждает, что у него до сих пор шишка там, где вы ударили его по лодыжке, пытаясь захватить третью базу. Он говорит, вы были просто дикарь.
– Это клевета! – воскликнул Эмилио.
Негодуя, он протиснулся в дверь и отнес корзину к веревке.
– Грубиян – да. Варвар – вполне вероятно. Но дикарь? Только если счет был равный.
С этой корзиной они управились вместе, прислушиваясь к звукам позднего утра, стуку кастрюль и сковородок на кухне, когда брат Косимо начал готовить завтрак, – и теперь молчание было дружеским.
– Джон, а вы интересуетесь бейсболом? – спустя какое-то время спросил Эмилио из-за рядов влажного белья.
– Фанат «Щенков», – пробормотал Джон. – Проклятие жителя Чикаго.
Отпихнув полотенце, Сандос уставился на него широко открытыми глазами:
– И насколько плохи дела?
– Я бы не рискнул на них поставить.
– Понятно. Вот оно что! – Сандос уронил полотенце. Наступила задумчивая пауза.
– Что ж, теперь ясно, почему Джулиани приволок из такой дали вас.
Внезапно Джон услышал голос отца Генерала:
– Фолькер, мне нужен кто-нибудь, чтобы позаботиться о безнадежной развалине, вернувшейся с Ракхата. Доставьте сюда фаната «Щенков».
– Вы не безнадежны, Эмилио.
– Джон, я могу рассказать о безнадежности такое, чего не поймет даже фанат «Щенков».
– А вы испытайте меня.
Когда Сандос вновь заговорил, он уже сменил тему:
– Итак. Как дела Сан-Хуана в этом году?
– На три очка опережают всех. Они стали чемпионами в пятьдесят восьмом, – сказал Джон, радуясь, что может сообщить хорошие новости.
Эмилио снова выглянул из-за простыней, блаженно улыбаясь, кивнул пару раз и с удовлетворенным видом вернулся к работе. Сделав паузу в своем продвижении вдоль веревки, Джон сквозь брешь в простынях посмотрел на Сандоса:
– Вы знаете, что это первый раз, когда вы спросили о текущих событиях? Слушайте, это сводило меня с ума! Ведь вы улетели еще до моего рождения! Вас не интересует, что произошло? Какие войны завершились, кто победил и все такое? Технологические революции, медицинские достижения? Вам это даже нелюбопытно?
Сандос уставился на него, приоткрыв рот. Наконец уронил полотенце в корзину, попятился к каменной стене и сел, вдруг ощутив усталость. Коротко рассмеявшись, он покачал головой, затем посмотрел на Джона сквозь прядь черных и серебряных волос, упавшую на глаза.
– Дорогой отец Кандотти, – сказал он устало, – позвольте объяснить кое-что. В последние пятнадцать лет или около того где мне довелось жить? В тридцати разных местах. Четыре континента, два острова. Две планеты! Астероид! Семь или восемь экосистем, от пустыни до тундры. Общежития, бараки, пещеры, палатки, хижины, хампийс… Я говорил на дюжине иностранных языков, иногда на трех одновременно. Я дискутировал с тысячами незнакомцев в цивилизации, включающей три разумных вида и, возможно, двадцать национальностей. Жаль вас разочаровывать, но запасы любопытства иссякли.
Вздохнув, Эмилио подпер голову руками, стараясь, чтобы механизм суставов не запутался в волосах.
– Джон, будь моя воля, со мной больше не случилось бы ничего нового или интересного, покуда я жив. Прачечная лучше всего соответствует моим притязаниям. Ни быстрых движений, ни внезапных шумов, ни умственного напряжения.
– Ни чертовых вопросов? – грустно предположил Джон, усаживаясь рядом с Сандосом на стену.
– Ни чертовых вопросов, – подтвердил Эмилио.
Вскинув взгляд, он посмотрел на скалистые холмы, вздымавшиеся на востоке.
– И малая вероятность насильственной смерти, уничтожения и деградации, друг мой. У меня была пара трудных лет.
Джона Кандотти больше не удивляло, что люди исповедуются ему с легкостью. Он был терпим к человеческим недостаткам, и редко когда затруднялся сказать: «Что ж, ты сплоховал. С каждым случается. Все в порядке». Самой большой его радостью было даровать отпущение грехов, помогать людям прощать себя за то, что они несовершенны, исправлять что-либо и внушать надежду. Возможно, это удобный случай, подумал Джон.
– Не хотите рассказать об этом?
Поднявшись, Сандос вернулся к своей корзине с полотенцами. Когда та опустела, он обернулся и увидел, что Кандотти все еще сидит на прежнем месте.
– Я могу закончить работу сам, – коротко сказал Эмилио и снова исчез в подвале.
Все это время Винченцо Джулиани не бездельничал, а расследование по Ракхату не прекращалось. Выдавшуюся паузу отец Генерал использовал, дабы пересмотреть свою стратегию. Ситуация требует иного курса и больше парусов, решил он и созвал собрание с участием Кандотти, Бера, Рейеса и Фолькера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66