купить угловую душевую кабину
– воскликнула Энн. – Не увиливай!
И она с нарастающей некорректностью принялась высказывать ряд совершенно нечестивых и очень энергичных суждений насчет мучительных и безвременных смертей невинных, насчет судьбы Кливленда в чемпионате мира 2018-го, живучести зла и техасских республиканцев во Вселенной, управляемой божеством, имевшим наглость претендовать на всемогущество и справедливость, а Эмилио все это старательно переводил, вставляя дивно напыщенные, напоминавшие латынь фразы в стандартные раболепные банальности. Вскоре они вцепились друг в друга. Они затеяли шутливую потасовку и хохотали, словно сумасшедшие, все громче и громче, пока Джордж Эдвардс не был окончательно разбужен криком Энн:
– Эмилио, прекрати! У старых женщин слабый мочевой пузырь!
– Сандос, – рявкнул Джордж, – какого черта ты делаешь с моей женой?
– Мы обсуждаем теологию, дорогой, – пропела Энн, задыхаясь и хватая ртом воздух.
– О, ради Христа!
– Мы все еще работаем над теодицеей, – прокричал Эмилио. – Но пока не подошли к божественному воплощению.
И оба опять покатились со смеху.
– Прибей их, Джордж, – громко предложил Д. У. – Оправданное убийство.
– Пожалуйста, не могли бы вы все заткнуться? – заорал Джимми, чем насмешил Энн и Эмилио еще больше.
– Эхо Нью-Йорка! – крикнула Энн. – Приве-е-ет!
– Не могли бы вы заткнуться! – простонал Эмилио, складываясь пополам.
– Ладно. Попытаюсь еще раз, – вытирая глаза, сказала Энн, когда стих очищающий смех и они перевели дух. – Думаешь, Бог простит мои грехи и прегрешения?
Эмилио опустился на подушки, измученный и счастливый.
– Энн, – произнес он, закинув руки за голову, – я думаю, Господь будет рад принять тебя такой, какая ты есть.
Последнее, о чем подумал Марк Робичокс, прежде чем произошло крушение, было: «Merde, отец-настоятель будет в ярости».
Казалось, посадить самолет удастся без труда. Полоса была вполне различима, а поросль на ней выглядела как обычная трава и молодые побеги кустарников. Марк полагал, что корневая система даже укрепила грунт, так что колеса самолета не будут в нем вязнуть. Во время тренировок София приземлялась в самых сложных ситуациях и была уверена, что сможет совладать и с этой. Поэтому они решили садиться.
Ни Марк, ни София не приняли в расчет вьющиеся растения. Должно быть, те были одревесневшими и упругими, вроде виноградной лозы. Они злобно вцепились в шасси хрупкого самолетика, и внезапная остановка с жестокой силой бросила Марка и Софию на ремни. Сидя на переднем сиденье, Марк с ужасом увидел, как земля дыбом встает ему навстречу, но прежде, чем «ультра лайт» разорвало на части, он отключился; а когда их тела швырнуло вперед, ремни не выдержали.
Марк не имел понятия, как долго он пролежал без сознания. Когда они разбились, был день. Сейчас взошли обе луны. Некоторое время он не двигался, прислушиваясь к ощущениям, пытаясь определить, насколько серьезны повреждения. Ноги онемели, сердце колотилось; он пришел в ужас от мысли, что сломал спину. Но когда осторожно повернул голову, то увидел, что при крушении Софию отбросило на него и что онемелость – лишь следствие затрудненной циркуляции крови.
Лицо Софии было залито кровью, но она дышала. Марк медленно выскользнул из-под женщины, стараясь ее не трясти; ему вспомнились жуткие описания сложных переломов, слышанные от Энн. Высвобождая ноги, он смог извернуться и поддержать голову Софии. Ко времени, когда Марк поднялся на колени, он осознал, что пострадал не особенно, иначе боль была бы сильней.
Чтобы понять, почему так саднит грудь, он стянул рубашку, и в лунном свете увидел четкие очертания ремней безопасности, обозначенные разрывами кожи и синяками; тут Марк опять едва не потерял сознание, но на несколько минут опустил голову, и ему стало получше. Затем он поглядел на Софию и принялся убирать с нее полые шесты, проволочные растяжки, полимерную пленку – все то, в чем можно было распознать части «ультра лайта». Освободив ее от обломков, Марк поднялся и, добравшись до катера, отпер люк грузового отсека, затем включил внутри лампу на батарейках. Когда глаза приноровились, он нашел аптечку первой помощи, портативный фонарь, набор изолирующих аварийных одеял и отнес все это к Софии.
Все время, которое они провели вместе, Марк держался от Софии Мендес подальше. Он находил ее весьма холодной, пугающе самодостаточной, почти неженственной, но от ее телесной красоты захватывало дух, и Марк никогда не позволял себе рисовать Софию, боясь прикоснуться к совершенству – даже на бумаге и с целомудренного расстояния.
Сейчас он встал на колени сбоку от нее. Прошу меня извинить, мадемуазель, подумал Марк, и со всей отстраненностью, какую смог призвать, обследовал руки и ноги Софии в поисках переломов и порезов. Ее тело, несомненно, также покрыто синяками, как и его, но он не мог раздеть девушку, чтобы выяснить, нет ли у нее сломанных ребер или других повреждений. В любом случае, при таких травмах Марк ничем не смог бы помочь. Поэтому он расстелил одеяло, передвинул Софию на него, затем плотно укутал ее в другое одеяло, после чего отправился к ручью, чтобы принести воды.
Вернувшись, Марк намочил салфетку из аптечки и вытер с лица Софии кровь – и засохшую, и свежую. Он нашел рану: глубокий порез на голове. Борясь с тошнотворным ужасом, Марк заставил себя нащупать края пореза. Он не мог судить с уверенностью, но, похоже, на черепе не было вмятины. Мужественно сосредоточившись на задаче, Марк не заметил, что София очнулась, пока не услышал ее голос:
– Если вы меня крестили, Робичокс, то у вас большие проблемы.
– Mon Dieu! – вскричал он, отпрянув назад и опрокинув ведро с водой, – настолько потрясенный, что обронил салфетку.
В течение нескольких минут София наблюдала впечатляющее проявление бурных галльских эмоций. Она владела академическим французским, а диалект Робичокса едва понимала, даже когда Марк был более спокоен и внятен. Тем не менее она догадалась, что его чувства охватывают широкий диапазон: от облегчения до гнева.
– Простите, что напугала, – сказала София.
Марк выставил ладонь, сглатывая слюну и тряся головой, все еще учащенно дыша.
– De rien.
Прошла минута, прежде чем он смог перейти на английский.
– Умоляю вас, мадемуазель. Больше никогда не поступайте так со мной.
– Я постараюсь, хотя вряд ли подобная ситуация повторится, – сухо сказала она. – Я ранена? А вы?
– Насколько могу судить, мы оба в синяках и порезах, но переломов нет. Как вы себя чувствуете, мадемуазель?
Марк на секунду задрал свою рубаху, чтобы показать оттиски ремней на теле.
– Нас с огромной силой бросило вперед. У вас не могут быть сломаны ребра?
София задвигалась под одеялом, и он увидел, что на ее лице проступило выражение необычной растерянности.
– Меня изрядно помяло, – признала она. – И сильно болит голова. Только и всего.
Марк слабо махнул рукой на обломки:
– Или нас любит и хранит Господь, или нам просто повезло. Слегка приподнявшись, она посмотрела на то, что осталось от «ультра лайта».
– Но, очевидно, Господь не любит маленькие самолеты. С другой стороны, Д. У. их любит. Пожалуй, его это здорово разозлит.
Марк закатил глаза, соглашаясь. Глядя на груду обломков, София понимала, что разрушение самолета спасло их жизни; его корпус был сконструирован так, чтобы распадаться на куски, поглощая инерцию движения. Почувствовав легкое головокружение, она снова легла и попыталась сообразить, сколько времени прошло с момента посадки.
– Марк, радио работает? Наверно, остальные волнуются.
Он приложил ладонь ко лбу и, бормоча по-французски, пошел к останкам самолета, где принялся безрезультатно копаться в обломках. Поднялся ветер, и обрывки полимерной пленки развевались и хлопали в усиливающемся бризе.
– Робичокс, прекратите! – крикнула София. – В катере есть передатчик.
Она осторожно села, прислушиваясь к своему телу. Там все стонало, но ничего не вопило. Убрав одеяло, София оттянула ворот рубашки и заглянула внутрь.
– Очень красочно, – заметила она и добавила бодро: – По цвету нас не различить.
– Но конфигурации изрядно разнятся, – неловко пошутил священник.
Он вернулся и сел рядом с ней на землю, низко опустив голову. Спустя несколько секунд поднял глаза.
– Я говорю, конечно, умозрительно, а не в результате непосредственного наблюдения.
– Марк, – сказала София, криво усмехаясь, – если мы когда-нибудь снова попадем в крушение, пожалуйста, не стесняйтесь и убедитесь, что мои ребра не смяты. Во время несчастных случаев скромность едва ли уместна.
Возможно, он покраснел. Об этом было трудно судить в оранжевом свете походного фонаря. Послышался раскат грома, и София оглянулась на деревья, сгибавшиеся под напором ветра.
– Нам следует укрыться в катере.
Подобрав одеяла и аптечку, они поспешили к нему, светя под ноги фонарем, и забрались, согнувшись, в левый грузовой люк. Ветер дул с правого борта, поэтому они оставили люк открытым, наблюдая изнутри за игрой молний. Неистовая гроза вскоре сменилась ливнем, который с гулом низвергался на обшивку катера, но почему-то успокаивал.
– Итак, – сказала София, когда шум несколько стих, – вы это сделали?
– Пардон?
Похоже, вопрос застал Марка врасплох.
– Вы меня окрестили?
– О, – сказал он, а затем прибавил негодующе: – Нет, конечно, нет.
– Рада это слышать, – сказала София.
Если б это был Сандос, она бы охотно пошутила над ним. Какой же вы миссионер, пожурила бы его София, доверяя чувству юмора Эмилио. Вряд ли можно так обращаться с Марком, который явно обескуражен происшествием. Она же чувствовала себя удивительно оживленной, даже веселой.
– И не жалеете, что упустили возможность?
– Нет. Это было бы неэтично.
Когда Марк говорил, то выглядел получше, более собранным, поэтому София решила продолжить разговор.
– Но если бы я умирала, разве вашим долгом не было бы спасти мою душу?
– Это не семнадцатый век, мадемуазель. Мы не рыскаем по свету, спасая души умирающих язычников от вечных мук, – сердито сказал он, но продолжил более спокойно: – Если бы раньше вы дали понять, что искренне желаете быть окрещенной, но еще не получили напутствия в Веру, то я бы окрестил вас, да, – из уважения к вашему намерению. Или если б вы пришли в себя и попросили об этом, я поступил бы согласно вашему желанию. Но без вашего разрешения? Без предварительного заявления о намерении? Никогда.
Марк еще не вполне оправился, но чувствовал себя уверенней и медленно поднялся на ноги, тихонько покряхтывая. Встав к пульту, вызвал на экран фотографическую карту района между лесным лагерем и деревней Кашан.
– Похоже, прогулка будет долгой.
Услышав ее хриплый смех, он обернулся. Окрашенное полусмытой кровью, живописно расцвеченное синяками, прекрасное сефардское лицо оставалось холодным и невозмутимым, но глаза улыбались. София Мендес посмотрела вокруг себя.
– Зачем идти, – спросила она, изогнув брови, – когда можно лететь?
Потом они спали, а проснулись поздно, ощущая в телах боль и онемелость, но согретые послегрозовым светом солнц и своим спасением. Из здешних припасов они приготовили простой завтрак, и София наново ознакомилась с катером, произведя на симуляторе взлет и посадку. Марк занялся кратким обзором растительных форм, которые изучал во время первых недель на Ракхате, – отмечая возможные сезонные изменения. Затем он сходил к могиле Алана Пейса, привел ее в порядок и помолился.
Ближе к полудню София с трудом выбралась из катера и подошла к нему.
– Мы сможем вылететь примерно через два часа.
Марк резко выпрямился, и боль тут же напомнила о себе. Стараясь не стонать, он спросил:
– Вы еще не выходили на связь?
– О боже! Они, наверно, уже считают нас мертвыми, – воскликнула София, придя в ужас. – Я ведь хотела связаться с ними ночью. Это совершенно вылетело у меня из головы… Марк, они, должно быть, сходят с ума!
Никогда прежде он не видел Софию хотя бы слегка взволнованной. Это очеловечило ее, и впервые Марк почувствовал к ней симпатию.
– София, – сказал он, подражая ее мрачному юмору, – когда мы еще раз попадем в крушение, вы наверняка не забудете объявить о нашем спасении в радионовостях. В конце концов, пока мы новички. Ошибок не избежать.
– По-видимому, я была потрясена сильней, чем сознавала. – София покачала головой. – Пойдемте. Лучше поздно, чем никогда.
Вернувшись на катер, они попытались связаться с Кашаном, но услышали только мертвую тишину.
– Нарушение радиосвязи, – с досадой сказала София. – Произошел очередной разрыв в охвате спутникового ретранслятора. Четыре часа, прежде чем возобновится несущий сигнал.
– Ладно, все равно мы скоро будем дома, словно восставшие из мертвых! – весело сказал Марк и заговорщически добавил: – Возможно, от радости отец-настоятель не заметит, что мы вдребезги расколошматили его маленький аэроплан.
Отправив Марка к его растениям, София предприняла скрупулезный предполетный осмотр. Тут были десятки потенциальных опасностей: гнезда зеленых малышей в моторах, Ричарды Никсоны, устроившиеся отдыхать в шасси, рои педиков в корпусах приборов. Когда она наконец удостоверилась, что катер может безопасно взлететь, то пошла на корму, в грузовой отсек, и прокричала Робичоксу:
– Я проведу тестовый пуск, а затем совершу несколько тренировочных маневров. Хотите прокатиться, или вам хватило волнений на неделю вперед?
– Я предпочел бы провести это время, собирая образцы. Если бы это был Сандос, она бы сказала: «Кишка тонка».
Марку она улыбнулась:
– Вернусь через полчаса.
Марк помог ей запереть люк и отошел к деревьям, дабы не угодить под газовую струю двигателя. Обернувшись, он увидел в окне кабины Софию и невольно поморщился, когда она стянула ремнями тело, такое же избитое, как у него. Затем она посмотрела на Марка, а он сложил руки и с натугой поднял их над головой, желая удачи. София кивнула и начала отсчет перед включением зажигания.
Для бывшего боевого летчика Д. У. Ярбро слова «без вести пропавший во время военных действий» всегда несли в себе выматывающий душу страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
И она с нарастающей некорректностью принялась высказывать ряд совершенно нечестивых и очень энергичных суждений насчет мучительных и безвременных смертей невинных, насчет судьбы Кливленда в чемпионате мира 2018-го, живучести зла и техасских республиканцев во Вселенной, управляемой божеством, имевшим наглость претендовать на всемогущество и справедливость, а Эмилио все это старательно переводил, вставляя дивно напыщенные, напоминавшие латынь фразы в стандартные раболепные банальности. Вскоре они вцепились друг в друга. Они затеяли шутливую потасовку и хохотали, словно сумасшедшие, все громче и громче, пока Джордж Эдвардс не был окончательно разбужен криком Энн:
– Эмилио, прекрати! У старых женщин слабый мочевой пузырь!
– Сандос, – рявкнул Джордж, – какого черта ты делаешь с моей женой?
– Мы обсуждаем теологию, дорогой, – пропела Энн, задыхаясь и хватая ртом воздух.
– О, ради Христа!
– Мы все еще работаем над теодицеей, – прокричал Эмилио. – Но пока не подошли к божественному воплощению.
И оба опять покатились со смеху.
– Прибей их, Джордж, – громко предложил Д. У. – Оправданное убийство.
– Пожалуйста, не могли бы вы все заткнуться? – заорал Джимми, чем насмешил Энн и Эмилио еще больше.
– Эхо Нью-Йорка! – крикнула Энн. – Приве-е-ет!
– Не могли бы вы заткнуться! – простонал Эмилио, складываясь пополам.
– Ладно. Попытаюсь еще раз, – вытирая глаза, сказала Энн, когда стих очищающий смех и они перевели дух. – Думаешь, Бог простит мои грехи и прегрешения?
Эмилио опустился на подушки, измученный и счастливый.
– Энн, – произнес он, закинув руки за голову, – я думаю, Господь будет рад принять тебя такой, какая ты есть.
Последнее, о чем подумал Марк Робичокс, прежде чем произошло крушение, было: «Merde, отец-настоятель будет в ярости».
Казалось, посадить самолет удастся без труда. Полоса была вполне различима, а поросль на ней выглядела как обычная трава и молодые побеги кустарников. Марк полагал, что корневая система даже укрепила грунт, так что колеса самолета не будут в нем вязнуть. Во время тренировок София приземлялась в самых сложных ситуациях и была уверена, что сможет совладать и с этой. Поэтому они решили садиться.
Ни Марк, ни София не приняли в расчет вьющиеся растения. Должно быть, те были одревесневшими и упругими, вроде виноградной лозы. Они злобно вцепились в шасси хрупкого самолетика, и внезапная остановка с жестокой силой бросила Марка и Софию на ремни. Сидя на переднем сиденье, Марк с ужасом увидел, как земля дыбом встает ему навстречу, но прежде, чем «ультра лайт» разорвало на части, он отключился; а когда их тела швырнуло вперед, ремни не выдержали.
Марк не имел понятия, как долго он пролежал без сознания. Когда они разбились, был день. Сейчас взошли обе луны. Некоторое время он не двигался, прислушиваясь к ощущениям, пытаясь определить, насколько серьезны повреждения. Ноги онемели, сердце колотилось; он пришел в ужас от мысли, что сломал спину. Но когда осторожно повернул голову, то увидел, что при крушении Софию отбросило на него и что онемелость – лишь следствие затрудненной циркуляции крови.
Лицо Софии было залито кровью, но она дышала. Марк медленно выскользнул из-под женщины, стараясь ее не трясти; ему вспомнились жуткие описания сложных переломов, слышанные от Энн. Высвобождая ноги, он смог извернуться и поддержать голову Софии. Ко времени, когда Марк поднялся на колени, он осознал, что пострадал не особенно, иначе боль была бы сильней.
Чтобы понять, почему так саднит грудь, он стянул рубашку, и в лунном свете увидел четкие очертания ремней безопасности, обозначенные разрывами кожи и синяками; тут Марк опять едва не потерял сознание, но на несколько минут опустил голову, и ему стало получше. Затем он поглядел на Софию и принялся убирать с нее полые шесты, проволочные растяжки, полимерную пленку – все то, в чем можно было распознать части «ультра лайта». Освободив ее от обломков, Марк поднялся и, добравшись до катера, отпер люк грузового отсека, затем включил внутри лампу на батарейках. Когда глаза приноровились, он нашел аптечку первой помощи, портативный фонарь, набор изолирующих аварийных одеял и отнес все это к Софии.
Все время, которое они провели вместе, Марк держался от Софии Мендес подальше. Он находил ее весьма холодной, пугающе самодостаточной, почти неженственной, но от ее телесной красоты захватывало дух, и Марк никогда не позволял себе рисовать Софию, боясь прикоснуться к совершенству – даже на бумаге и с целомудренного расстояния.
Сейчас он встал на колени сбоку от нее. Прошу меня извинить, мадемуазель, подумал Марк, и со всей отстраненностью, какую смог призвать, обследовал руки и ноги Софии в поисках переломов и порезов. Ее тело, несомненно, также покрыто синяками, как и его, но он не мог раздеть девушку, чтобы выяснить, нет ли у нее сломанных ребер или других повреждений. В любом случае, при таких травмах Марк ничем не смог бы помочь. Поэтому он расстелил одеяло, передвинул Софию на него, затем плотно укутал ее в другое одеяло, после чего отправился к ручью, чтобы принести воды.
Вернувшись, Марк намочил салфетку из аптечки и вытер с лица Софии кровь – и засохшую, и свежую. Он нашел рану: глубокий порез на голове. Борясь с тошнотворным ужасом, Марк заставил себя нащупать края пореза. Он не мог судить с уверенностью, но, похоже, на черепе не было вмятины. Мужественно сосредоточившись на задаче, Марк не заметил, что София очнулась, пока не услышал ее голос:
– Если вы меня крестили, Робичокс, то у вас большие проблемы.
– Mon Dieu! – вскричал он, отпрянув назад и опрокинув ведро с водой, – настолько потрясенный, что обронил салфетку.
В течение нескольких минут София наблюдала впечатляющее проявление бурных галльских эмоций. Она владела академическим французским, а диалект Робичокса едва понимала, даже когда Марк был более спокоен и внятен. Тем не менее она догадалась, что его чувства охватывают широкий диапазон: от облегчения до гнева.
– Простите, что напугала, – сказала София.
Марк выставил ладонь, сглатывая слюну и тряся головой, все еще учащенно дыша.
– De rien.
Прошла минута, прежде чем он смог перейти на английский.
– Умоляю вас, мадемуазель. Больше никогда не поступайте так со мной.
– Я постараюсь, хотя вряд ли подобная ситуация повторится, – сухо сказала она. – Я ранена? А вы?
– Насколько могу судить, мы оба в синяках и порезах, но переломов нет. Как вы себя чувствуете, мадемуазель?
Марк на секунду задрал свою рубаху, чтобы показать оттиски ремней на теле.
– Нас с огромной силой бросило вперед. У вас не могут быть сломаны ребра?
София задвигалась под одеялом, и он увидел, что на ее лице проступило выражение необычной растерянности.
– Меня изрядно помяло, – признала она. – И сильно болит голова. Только и всего.
Марк слабо махнул рукой на обломки:
– Или нас любит и хранит Господь, или нам просто повезло. Слегка приподнявшись, она посмотрела на то, что осталось от «ультра лайта».
– Но, очевидно, Господь не любит маленькие самолеты. С другой стороны, Д. У. их любит. Пожалуй, его это здорово разозлит.
Марк закатил глаза, соглашаясь. Глядя на груду обломков, София понимала, что разрушение самолета спасло их жизни; его корпус был сконструирован так, чтобы распадаться на куски, поглощая инерцию движения. Почувствовав легкое головокружение, она снова легла и попыталась сообразить, сколько времени прошло с момента посадки.
– Марк, радио работает? Наверно, остальные волнуются.
Он приложил ладонь ко лбу и, бормоча по-французски, пошел к останкам самолета, где принялся безрезультатно копаться в обломках. Поднялся ветер, и обрывки полимерной пленки развевались и хлопали в усиливающемся бризе.
– Робичокс, прекратите! – крикнула София. – В катере есть передатчик.
Она осторожно села, прислушиваясь к своему телу. Там все стонало, но ничего не вопило. Убрав одеяло, София оттянула ворот рубашки и заглянула внутрь.
– Очень красочно, – заметила она и добавила бодро: – По цвету нас не различить.
– Но конфигурации изрядно разнятся, – неловко пошутил священник.
Он вернулся и сел рядом с ней на землю, низко опустив голову. Спустя несколько секунд поднял глаза.
– Я говорю, конечно, умозрительно, а не в результате непосредственного наблюдения.
– Марк, – сказала София, криво усмехаясь, – если мы когда-нибудь снова попадем в крушение, пожалуйста, не стесняйтесь и убедитесь, что мои ребра не смяты. Во время несчастных случаев скромность едва ли уместна.
Возможно, он покраснел. Об этом было трудно судить в оранжевом свете походного фонаря. Послышался раскат грома, и София оглянулась на деревья, сгибавшиеся под напором ветра.
– Нам следует укрыться в катере.
Подобрав одеяла и аптечку, они поспешили к нему, светя под ноги фонарем, и забрались, согнувшись, в левый грузовой люк. Ветер дул с правого борта, поэтому они оставили люк открытым, наблюдая изнутри за игрой молний. Неистовая гроза вскоре сменилась ливнем, который с гулом низвергался на обшивку катера, но почему-то успокаивал.
– Итак, – сказала София, когда шум несколько стих, – вы это сделали?
– Пардон?
Похоже, вопрос застал Марка врасплох.
– Вы меня окрестили?
– О, – сказал он, а затем прибавил негодующе: – Нет, конечно, нет.
– Рада это слышать, – сказала София.
Если б это был Сандос, она бы охотно пошутила над ним. Какой же вы миссионер, пожурила бы его София, доверяя чувству юмора Эмилио. Вряд ли можно так обращаться с Марком, который явно обескуражен происшествием. Она же чувствовала себя удивительно оживленной, даже веселой.
– И не жалеете, что упустили возможность?
– Нет. Это было бы неэтично.
Когда Марк говорил, то выглядел получше, более собранным, поэтому София решила продолжить разговор.
– Но если бы я умирала, разве вашим долгом не было бы спасти мою душу?
– Это не семнадцатый век, мадемуазель. Мы не рыскаем по свету, спасая души умирающих язычников от вечных мук, – сердито сказал он, но продолжил более спокойно: – Если бы раньше вы дали понять, что искренне желаете быть окрещенной, но еще не получили напутствия в Веру, то я бы окрестил вас, да, – из уважения к вашему намерению. Или если б вы пришли в себя и попросили об этом, я поступил бы согласно вашему желанию. Но без вашего разрешения? Без предварительного заявления о намерении? Никогда.
Марк еще не вполне оправился, но чувствовал себя уверенней и медленно поднялся на ноги, тихонько покряхтывая. Встав к пульту, вызвал на экран фотографическую карту района между лесным лагерем и деревней Кашан.
– Похоже, прогулка будет долгой.
Услышав ее хриплый смех, он обернулся. Окрашенное полусмытой кровью, живописно расцвеченное синяками, прекрасное сефардское лицо оставалось холодным и невозмутимым, но глаза улыбались. София Мендес посмотрела вокруг себя.
– Зачем идти, – спросила она, изогнув брови, – когда можно лететь?
Потом они спали, а проснулись поздно, ощущая в телах боль и онемелость, но согретые послегрозовым светом солнц и своим спасением. Из здешних припасов они приготовили простой завтрак, и София наново ознакомилась с катером, произведя на симуляторе взлет и посадку. Марк занялся кратким обзором растительных форм, которые изучал во время первых недель на Ракхате, – отмечая возможные сезонные изменения. Затем он сходил к могиле Алана Пейса, привел ее в порядок и помолился.
Ближе к полудню София с трудом выбралась из катера и подошла к нему.
– Мы сможем вылететь примерно через два часа.
Марк резко выпрямился, и боль тут же напомнила о себе. Стараясь не стонать, он спросил:
– Вы еще не выходили на связь?
– О боже! Они, наверно, уже считают нас мертвыми, – воскликнула София, придя в ужас. – Я ведь хотела связаться с ними ночью. Это совершенно вылетело у меня из головы… Марк, они, должно быть, сходят с ума!
Никогда прежде он не видел Софию хотя бы слегка взволнованной. Это очеловечило ее, и впервые Марк почувствовал к ней симпатию.
– София, – сказал он, подражая ее мрачному юмору, – когда мы еще раз попадем в крушение, вы наверняка не забудете объявить о нашем спасении в радионовостях. В конце концов, пока мы новички. Ошибок не избежать.
– По-видимому, я была потрясена сильней, чем сознавала. – София покачала головой. – Пойдемте. Лучше поздно, чем никогда.
Вернувшись на катер, они попытались связаться с Кашаном, но услышали только мертвую тишину.
– Нарушение радиосвязи, – с досадой сказала София. – Произошел очередной разрыв в охвате спутникового ретранслятора. Четыре часа, прежде чем возобновится несущий сигнал.
– Ладно, все равно мы скоро будем дома, словно восставшие из мертвых! – весело сказал Марк и заговорщически добавил: – Возможно, от радости отец-настоятель не заметит, что мы вдребезги расколошматили его маленький аэроплан.
Отправив Марка к его растениям, София предприняла скрупулезный предполетный осмотр. Тут были десятки потенциальных опасностей: гнезда зеленых малышей в моторах, Ричарды Никсоны, устроившиеся отдыхать в шасси, рои педиков в корпусах приборов. Когда она наконец удостоверилась, что катер может безопасно взлететь, то пошла на корму, в грузовой отсек, и прокричала Робичоксу:
– Я проведу тестовый пуск, а затем совершу несколько тренировочных маневров. Хотите прокатиться, или вам хватило волнений на неделю вперед?
– Я предпочел бы провести это время, собирая образцы. Если бы это был Сандос, она бы сказала: «Кишка тонка».
Марку она улыбнулась:
– Вернусь через полчаса.
Марк помог ей запереть люк и отошел к деревьям, дабы не угодить под газовую струю двигателя. Обернувшись, он увидел в окне кабины Софию и невольно поморщился, когда она стянула ремнями тело, такое же избитое, как у него. Затем она посмотрела на Марка, а он сложил руки и с натугой поднял их над головой, желая удачи. София кивнула и начала отсчет перед включением зажигания.
Для бывшего боевого летчика Д. У. Ярбро слова «без вести пропавший во время военных действий» всегда несли в себе выматывающий душу страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66