Да только аббат, чай, не просто на хлеб Ч воду пос
адит, но в келию, а дверь на засов крепкий запрет. И ни до какой такой дереве
ньки с сердобольной вдовицей не доберешься. Вот это совсем худо. Не привы
к Ингельдот так плоть свою смирять, чересчур это.
Оно может не сказаться аббату, сочинить, что мол в ночи тати казну отобрал
и с кобылой да телегой. Так на правду похоже будет, строго не взыщут. Да хит
ер благочинный, людей заезжих начнет выспрашивать, все вызнает, до правд
ы и докопается. А тогда! Тогда только головой да в петлю, згноит, изгрызет п
роклятый.
Не получалось Ингельдоту в аббатство возвращаться. А что другое измысли
ть, какими трудами себя прокормить? Такая уж натура была у брата Ингельдо
та, что никакой работы, окромя языком, душа его не приемлела. Роду будучи н
езнатного, приходилось ему в малолетстве и скотину пасти, и луга косить и
другие работы выполнять, но все это было ему в тягость, в неохотку. Оттого
и подался в монахи, да вышла промашка Ч и в аббатстве требовали от него че
рного труда, а ему-то и в храме кланяться лень было. Вот славословить, алил
уйничать, это по нем. Да вот славословили мало, больше хозайствовали. Так,
что монастырь бросить, горя мало, только что потом делать, куда голову при
тулить. В монастыре хоть угол свой, да в трапезную по три раза на день зову
т.
Эх, горе, горькое, и нехорошим словом попомнил тех лихих заезжих романов, к
оторым так в пух и прах проигрался давеча. Ну надоумил же его Старый Ник се
сть играть с этими продувными бестиями. Самый, что ни на есть пустой, воров
атый народ эти кочевые конокрады да плясуны. Все крепкие, темноглазые, за
горелые, бороды как смоль черные, сапоги носят блестящие, со скрипом, руба
хи цветные, на груди расстегнуты, курчавый волос выбивается. Посмеиваютс
я в усы, озорно глазом косят, друг с дружкой перемигиваются, а чуть, что, за н
ожи острые хватаются, горячая, вишь ли кровь у них. Сторгуй у такого лошадь
, хорошо, ежели домой уздечку принесешь, так ведь нет, и ее украдут, обманно
подсунут гнилую, негожую веревку, гусями обгаженную. А сами пойдут в свой
табор веселиться, петь да плясать.
А знатно подлецы пляшут! Особо девки ихние, как огонь задорные, плечами ра
здетыми мелко так двигают, намистами богатыми позванивают, на своих перс
ях, еле прикрытых, юбками туда-сюда поводят, а потом ка-ак задерут! О-о!
Не казались уже романы такими противными, и думалось, а не податься ли к ни
м в табор и кочевать потом с ними и спать в шатре с черноволосой искусител
ьницей. Да не примут, зачем им Ингельдот. Свои обычаи древние чтат, своим б
огам неведомым молятся, свои законы блюдут, чужаков не жалуют, чужим у них
делать нечего.
Тогда может примкнуть к бродячим монахам? Жалко, конечно, покидать сладк
ую вдовицу, да что поделать, не судьба видать. Ходить с молитвой по городам
и весям, там дом освятить, там на свадьбе, или похоронах затянуть подобающ
ие песнопения, авось не пропаду, прокормлюсь подаянием. Да подают нынче р
укой не щедрой, скупяся по тяжелым временам, междуусобным, везде разор, ра
згром, погорелье, до монахов ли.
Худо, ох как худо было бедному брату Ингельдоту, куда ни кинь, а везде клин.
Заказал он еще медовухи, и страдал горемычный.
И вот тут услыхал он все росказни чудные о дивном звере-кролике и показал
ся ему в тех байках какой-то интерес. И в ночи его бедной судьбинушки зате
плилась лампадка надежды, малый огонек.
Но далеко ли от малого огонька до великого пожара?
Еле утра дождался хитроумный монах и с ранним светом направил свои стопы
в Блудный Бор к поляне волшебной. И хоть страшновато было в это гиблое мес
то идти, да освятил себя знаком тригона, почитал заклятья и рассудив, что д
нем нечисть не так борза и люта, как ночью, вступил под густые своды погано
го леса. Шел брошенной дорогой, вот и осина засохшая, тут тропинка малая, а
вот уже и поляна с дубом дуплистым и гнездо, вот оно, на верху. А по середине
поляны…
По середине поляны лежал таинственный зверь с длинными ушами. И хоть тог
о ради и пришел сюда в этот поганый Блудный Бор, но от внезапной этой встре
чи с потусторонним ушастым созданием, зашевелились у брата Ингельдота н
а голове и волосы и короткие его уши. Завороженный невиданной картиной, п
оложил на себя священный знак тригона и открыл уже было рот, прочесть кре
пчайшее заклинание, но вовремя опомнился Ч а не ровен час, подействует, с
гинет зверь и волшебные чары спадут с поляны, что тогда, зачем он сюда прих
одил? Медленно, перебарывая страх, стал монах приближаться к зверю. Тот ми
рно спал, никуда исчезать не собирался. Видя безвредность твари, подступ
ил совсем близко, нагнулся, рассматривая. Ушастый зверь-кролик и впрямь н
емного смахивал рылом на сурка, но на том все сходство заканчивалось, нич
его подобного Ингельдот раньше не видел. Читал он в священных сагах о раз
ных чудовищах, но о таком не приходилось. Боязливо протянул руку, легоньк
о пальцем коснулся и одернл. Зверь спал и никаких обид не чинил. Тогда осме
левший монах всей ладонью погладил, под рукой оказался живой, теплый, пуш
истый мех. Зверь подергал носом Ч Ингельдот испуганно отпрянул в сторон
у Ч часто пожевал губами и опять успокоился.
Долго сидел над ним вкрай ошеломленный монах, уставать начал, почитай с у
тра до поляны пехом добирался, со вчерашнего голова побаливала, стало кл
онить в сон. Один раз, другой глаза закрывались, голова падала на грудь. Вз
драгивал, просыпаясь, решил, что не годиться так, чего доброго проспит зве
ря, убежит Ч поминай как звали. И совсем уже осмелев, вынул из кармана вер
евочку, одним концом привязал за обе задние лапы волшебного зверя, а втор
ой конец к своему запястью приделал.
Ч Ну, теперь не убежит, разбудет меня. Ч Подумал монах, лег рядом и заснул
.
Проснулся от лесной стылости, поляна была уже в тени, солнце шло на вечер,
светило за деревьями, низко. Тело от лежания на сырой земле побаливало, чт
о-то было не так. Да вот Ч нету зверя, пропал! Кинулся веревочку смотреть, н
ет, цела веревочка и петля не распущена. Не могла тварь выбраться, значит н
е брехали в трактире люди, умеет скотина исчезать, колдовская ее сила!
Поднялся Ингельдот и бегом, подтянув полы рясы, затрусил из лесу на тракт
битый. Не от того бежал, что нечисти Блудного Бора боялся, теперь уже брат
Ингельдот ее в грош не ставил, нечисть его не тронет, во сколько со зверем-
Кроликом просидел, а оттого, что время дорого, спешить надобно. Сподобило
сь ему такое дивное диво свидетельствовать. Скорее в монастырь, благую в
есть аббату доставить, может тот подобреет, смягчится, помилует Ингельдо
та за малую его провину, от щедрот своих наградит за службу.
Да по дороге длинной поостыл монах, призадумался. Да и может не повеpить ем
у игумен, пpипомнить давний конфуз. Скажет, что с пьяных глаз ежика не пpизн
ал. Да и ладно. Явилось ему, Ингельдоту, великое знамение, оказался он избр
ан лицезреть зверя-Кролика, быть допущену к великой тайне. Зачем этой тай
ной с кем не попадя, пусть даже и с самим аббатом делиться? Нет ему никакой
пользы. Заглотный благочинный сам славу пожнет, все почести примет, а ему,
Ингельдоту, только колотушки отсыпит. Нет, пускай аббатушка дураков в зе
ркале высматривает, когда угрей на носу давит, Ингельдот не пальцем дела
н, своего не упустит. Но тонко все надо сделать, тонко. В голове начал склад
ываться план.
Потому не доходя до монастыря, поворотил знакомой дорогой к деревеньке,
а там на двор к вдовице. Та, уведев монаха, руками всплеснула.
Ч Ой, здоров был братец Ингельдот. не чаяла тебя уже видеть, думала убег т
ы.
Ч Да чего мне убегать-то?
Ч А то разве не с чего? Да разве ты не пропил братчиковский мед, да кобылу с
телегой?
Ч Не пропил, а в кости проиграл. Ч Буркнул раздосадованный монах. Ч От у
же знают, во языки, во бабы!
Ч А че думал, тайна великая? Давеча вот с ярмарки мужики воротились, все п
орасказывали.
Ч И в монастыре были?
Ч А то как-же, точно были, еще аббат твой их пивом угощал, за тебя спрашива
л, жив ли, не околел ли с пьянки-то.
Ч Да леший с ним, с аббатом, сами, ненаглядная моя аббатами будем, а то и по-
выше. Ч Со свежей радостью говорил Ингельдот, а сам уже брался рукой за л
юбимые округлости богатого тела вдовячего.
Но та отстранилась. Ч Совсем мозги пропил, ну куда тебе никудышному абба
том то быть, разве в трактире тараканов к обедни строить. Ты только одну сл
ужбу ведаешь Ч застольную, да одну молитву читать научился Ч чарочную.

Ч Эк дурная баба, пошли лучше в дом, там говорить сподручнее.
Ч Так разговоры и на дворе хороши, а что в доме сподручней это я знаю, это м
не ведомо. Ч Однако двери открыла, приглашая войти.
Ч Это дело тоже знатное, Ч осклабился брат Ингельдот, Ч да нынче не дос
уг, дело есть поважней.
Зашли в горницу, хозяйка на стол поставила, что нашлось и к нему пенной кув
шинчик. Гость споро к столу сел, рюмку хракнул, положил в рот варенник, и ту
т понял как оголодал Ч без малого двое суток в дороге да в лесах не пивши
и не евши. Пока насыщался, сидела вдовица, грустно на мужика глядела, жалею
чи. И его жалеючи, а паче свою горькую долю.
Ч Ну, хозяюшка, ты того, заживем скоро по-барски. Ч Все еще жуя говорил Ин
гельдот. Ч Было мне знамение, попрощаюсь с монастырем и пойду отшельнич
ать в пустынь.
Ч Ох горюшко! Ч Опять всплеснула руками баба. Ч Вот нашел барскую жизн
ь. Ну за что мне эти маяты? Один был Ч тиранил, так хоть хозяйничал, но помер
. Второй Ч монах, и тот бросает, схимничать собрался. Да как же ты от тракти
ра прочь подашься, где ж твоя пустынь-то будет? Часом не на винокурне ли?
Ч Эк дура, ну дура, какая на винокурне пустынь, там один соблазн и суета. Я
в Блудный Бор пойду, там жить буду.
Ч Ой миленький! Ч Запричитала сердобольная вдовица, да не ходи ты туда,
заест там тебя упырище ненасытный! Здался тебе этот Блудный Бор! Уж лучше
пойди к аббату, повинись, авось строго не взыщет. А там ко мне опять ходить
будешь. Я тебя приласкаю, ублажу после подвигов монашеских.
Ч Да не голоси ты, не брошу тебя, возьму с собою.
Ч Ой лихо, да зачем мне, дурья твоя башка, в этот Блудный Бор соваться. А хо
зяйство, что, бросить прикажешь? Ч Вдруг просветлела лицом, загорелась с
ветлой мыслью. Ч Послушай, да и впрямь, на кой тебе в монастырь то ворочат
ься? Оставайся у меня, хозяйство большое, работы много, будем вместе селян
ствовать, а то погляди, без мужика в доме все рушится, земли не сеяны.
Ч Земли у тебя не сеяны, оттого, что ты их на пар держишь. Нечего мне в наво
зе ковыряться, дело не мудpеное, у меня другие заботы. Вот, говоришь, мужики
с ярмарки приехали, а сказывали они про чудо-зверя Кролика?
Ч Да мало ли что мужики спьяну набрешут, слыхала я, да нет у меня к ним веры
.
Ч А, значит так, как про меня Ч так есть вера, а как про Кролика Ч так и нет
у уже?
Ч Так про тебя, много веры не надобно, дело верное, и слушать не резон, и та
к знала, что все пропьешь.
Ч Да что ты все про одно, я те про другое говорю. Ч Тут задумался Ингельдо
т, надо-ли бабе таинства рассказывать, чтоб чего доброго не разболтала вс
е кому не след. Но вдовица была здравомыслящая, своему интересу убытку не
сделает. И все рассказал, почти как есть.
Ч А потому, Ч заканчивал он свой рассказ, Ч надобно мне получить благо
словление аббата. Но с пустыми руками к нему соваться нечего, он так благо
словит посохом, да по ребрам, что уже не до схимничества будет. Тут на тебя
вся надежда. Надобно мне лошадь с телегой, да денег за две бочки меду.
Ох, и не хотелось же тароватой хозяйке со своим добром расставаться, дава
ть горбом заработанное, тяжкими трудами нажитое в пропойные руки Ингель
дота. Но сулило дело барыши не малые, рискнула. Запрягли заговорщики кобы
лу, достала из укромного секретного места вдовица заветную кубышку, отсч
итала требуемую сумму, и даже не отдохнувши, погнал монах обратно на ярма
рку. И хоть та уже заканчивалась, но успелбыстро обернуться, купить все аб
батом заказанное. Ехал в монастырь в душевном непокое, то радостные бога
тые картины будущей славы веселили душу, то накатывались тяжкие сомнени
я, страшно было.
А в монастырском дворе ждал уже грозный старец, крепкими пальцами сжимая
посох, глядел сурово, словно насквозь всю Ингельдота душу видел, все мысл
и его подлые читал. Придирчиво осмотрел чужую кобылу с чужей же телегой, д
огадался откуда это добро, криво усмехнулся. На товары привезенные посмо
трел, вопрошал строго.
Ч Воротился блудливый отрок, пиавица вертепный, какой такой благостной
проповедью у доброчинной вдовицы скотиной облагодетельствовался?
Ч Грешен е-е-е-есьмь. Ч С перепугу начал заикаться виновный Ингельдот.

Ч Почто греховодник глаголешь, аки козлище блеящий, речи непотребные с
ложил еси. Аз есмь пастырь твой, козлище, и есть у меня посох нравоучащий, о
брати свою задняя к моей дубине, сучье вымя, Свинячий Лыч! Ч Укоризнено г
оворил благочинный, воздымая свой суковатый, о спины монастырской брати
и полированный, посох.
Ч Грешен аз есьмь, батюшка. Ч Ингельдот осторожно отступил назад от кру
того аббата. Ч Каюсь, попутал меня Старый Ник, слаб человек. Да только был
о мне видение. Явился ко мне во сне стратоарх на колеснице, двумя козлищам
и длиннорогими запряженной, в руках молот сверкающий держит. И стал меня
тем молотом охаживать. Дубасит по голове, а сам приговаривает: Ч Не то теб
е, грехосей еще будет, если только не пойдешь смиренныи отшельником в дал
ьнюю пустошь, и все машет своим молотом и машет. Тут другой стратоарх объя
вился, сам кривой на один глаз, восседает на коне. Конь блед, о восьми ногах,
хвост на ветру развевается. Держит стратоарх копье огромаднейшее и гово
рит: Ч Насажу тебя на свое копье, аки на вертел, в рот запихаю, из задняя вып
ихаю, и буду жарить тебя, Свинячий Лыч, века вечные, ежели только не отправ
ишься схимничать, да во Блудный Бор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30