Семьдесят шесть клинков, считая меня.
— Ну… — Гхажш развёл руками, сделал шаг вперёд и крепко обнял Турогха. — Я же думал, вы все погибли.
— Да ты что, шагхрат, — засмеялся Турогх. — Ты же сам нас учил, что сдохнуть любой дурак может, а нам надо выжить и дело сделать. Вот они мы. Приказывай.
Знаете, когда вас не четверо в бесконечных подземельях, а в двадцать раз больше, жизнь становится намного веселее. Кругом теперь звучали голоса, и каждый день появлялись новые лица. Гхажш каждый день отдавал приказы Турогху, а тот рассылал своих парней по окрестным проходам и залам, чтобы вечером выслушать доклады вернувшихся. Огхр не вылезал из каргханы, потом к нему присоединились ещё несколько огхров, явившихся невесть из какой дали вместе с целой толпой снаг. Только мы с Гхаем маялись от безделья и скуки. Больше, конечно, Гхай, потому что я вскоре примкнул к Огхру.
Однажды я подошёл к Гхажшу и спросил его, когда он, наконец, покажет мне ту дверь, которую я должен взломать. Гхажш странно посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Да вот прямо сегодня и покажу, пожалуй. Ты Гхая позови, ему полезно с нами прогуляться, а то только ест да спит. Ушей из-за щёк скоро не видно будет. Есть тут одна дверца. Никак не поддаётся».
Дверь оказалась обычной, такой же, как и все двери в подземелье. Я так и не понял, что Гхажш нашёл в ней особенного. Мне, правда, пришлось с ней повозиться, потому что ничего из огхровских орудий я с собой не захватил. В конце концов, я вспомнил, что кугхри может рубить железо, и отрубил дверные петли. Не с первого раза, конечно.
Когда дверь упала, и мы перешагнули через порог, Гхажш удивлённо присвистнул: «Надо же, ищем, ищем… И на тебе…»
Зал, в который мы попали, немаленький, хочу заметить, был полон книгами до потолочных сводов. Несчётные ряды полок бесконечной длины были заполнены томами и свитками. Пахло пылью и запустением.
Мы прошлись между полок. Любопытный Гхай цапнул с одной из них древнего вида свиток и развернул его.
— Положи на место, — повелительно сказал Гхажш. — Ещё испортишь чего. Всё равно читать не умеешь.
— Как это не умею, — возмутился Гхай. — Умею. Вот, слушай, — и прочёл с умением, которого от него трудно было ожидать:
«Узнать, уговорить, украсть, убить.
И смерть перехитрить, и выжить снова.
Жить средь врагов и с ними хлеб делить,
Годами не видать родного крова.
Нам своего пути не изменить -
Узнать, уговорить, украсть, убить…»
— Ну и что? — пожал плечами Гхажш. — Я этот стих ещё младенцем выучил. «Война шагхрата». Его каждый мальчишка знает.
— А начало ты тоже знаешь? — хитро улыбаясь, спросил Гхай.
Что значит, «начало»? — удивился Гхажш. — Ты же весь прочитал.
— Неа, — покачал головой Гхай:
«Прекрасен атакующий йоред,
Прекрасен жуткой смертной красотою.
Сияет на доспехах солнца свет,
Трепещут и летят над полем боя
Знаменья, много знавшие побед.
Прекрасен атакующий йоред.
Почтение внушает гномов строй,
Суровы лица воинов могучих,
Щиты несокрушимою стеной,
И эхом отдаваясь в горных кручах,
Наводит ужас клич их боевой.
Почтение внушает гномов строй.
Эльфийских стрел чарующий напев,
Коль жив остался, помнить будешь вечно.
Скользят стрелки весёлые меж древ
И песенки свои поют беспечно.
И сеют смерть. Ты вспомнишь уцелев,
Эльфийских стрел чарующий напев.
Но мы не видим красоты в войне,
Для нас она — привычная работа.
Тяжёлая поклажа на спине,
Бег по оврагам до седьмого пота,
Резня ночная в страшной тишине.
Нет, мы не видим красоты в войне.
Узнать, уговорить, украсть, убить
И смерть перехитрить, и выжить снова.
Жить средь врагов и с ними хлеб делить,
Годами не видать родного крова.
Нам своего пути не изменить -
Узнать, уговорить, украсть, убить…»
Гхай закончил и замолчал. Гхажш тоже помолчал немного, вытер что-то со щеки и сказал: «Ладно. Читай, Гхай, читай. Мы же для того сюда и шли, чтобы это можно было читать. Всем. Читай».
— Можно? — просиял Гхай. — Я тут посижу. Тут ещё стихи есть. Никогда стихов не читал. У нас на всю деревню одна книга. По ней огхров учат. Там стихов нет.
— Можно, — подтвердил Гхажш. — Только осторожнее с ними. Чтобы не рассыпалось, от древности.
— Я же не маленький, — обиделся Гхай. — Что я, не понимаю?
Гхажш ещё раз вытер что-то со щёк и обратился ко мне:
— Знаешь, Чшаэм. Если я не ошибаюсь, и старые книги не врут, то где-то здесь есть ещё одна дверца. Взломаешь?
— Конечно, — пожал я плечами. — Ты же для этого меня сюда и привёл.
Дверцу мы нашли быстро. И она была совсем нетолстая, не окованная железом, не такая, как все. Простая дверь, словно в нашей гостиной, в Тукборо. Её даже взламывать не пришлось, она от одного пинка вылетела.
За дверцей оказалось совсем небольшое помещение, по трём стенам уставленное полками с толстенными фолиантами. По середине стоял хрупкий круглый столик. Рядом с ним — кресло с высокой резной спинкой. На столике, на блестящем бронзовом треножнике, покоился шар, размером примерно с мою голову.
Гхажш подошёл к столику, сел в кресло и ладонью стёр пыль со стеклянной, отражающей свет факелов, поверхности шара. «Если корноухий не соврал, — сказал он, — эта штука должна работать». И положил ладонь на верхушку шара. Некоторое время ничего не происходило. В свете факелов я не сразу заметил, что шар начал светиться. Светиться мягким, жемчужным светом.
Затаив дыхание, с замершим сердцем я смотрел, как разгорается этот призрачный свет, уступая место проступающему изнутри видению. Как будто кто-то протирал шар изнутри. Сначала проступило нечто, движущееся по внутренней поверхности, оказавшееся мягкой тряпочкой и держащими её пальцами. Потом тряпочка убралась, и к стеклу приблизилось благообразное бритое лицо. Лицо дыхнуло на стекло, а тряпочка стёрла появившийся туманный след. И снова уступило место лицу. Лицо собралось, было, дыхнуть на стекло ещё раз, но вдруг глаза его округлились, рот открылся, и я с удивлением услышал исходящий из шара вопль.
Через мгновение в шаре было видно только быстро удаляющуюся человеческую фигуру, да ещё слышался непрекращающийся вопль. «Подождём, — сказал Гхажш, снимая ладонь с шара. — Ты бы присел. Это, наверное, надолго».
Поискав глазами, я обнаружил какой-то табурет и уселся на него, вперив взор в шар. Там ничего не происходило. Потом внутри проявилось изображение двух человечков. Люди приблизились, и в шар затянуло новое лицо. Лицо старика. Строг был его взгляд, и мужественна складка губ.
— Кто ты? — сурово спросил старик голосом человека, привыкшего повелевать. — Кто ты? И как посмел заглянуть в Палантир?
— Гондор Кримпатулагх атул! — сказал Гхажш, и лицо его тоже стало суровым. — Здравствуй, Великий Король!
Глава 34
Сколько лет прошло с того, изменившего мою жизнь, лета. Сколько лиг с тех пор осталось за моей спиной. Сколько отметин от чужих клинков осталось на теле, и сколько крови отведал мой собственный клинок. Клинок у меня всё тот же — предсмертный подарок Урагха. Он лишь стал немного уже и легче от встреч с точильным камнем.
Огхр, который раскрыл-таки тайны Гхазатбуурза, а может, придумал свои, не один раз порывался переделать мой кугхри, обещая облегчить его и наварить на него новые лезвия, что будут одинаково хорошо рубить и гномское железо, и кхандский шёлк. Но я ему запретил даже прикасаться к моему мечу. Тяжёлый подарок Урагха ни разу не подвёл меня за все эти годы, и при каждом взгляде на него оживает моя память.
Гхажш говорит, что у меня совсем не урруугхайское отношение к мечу. Он считает, что в этом я похож на гондорцев, которые дают своим клинкам имена и считают, что в них заключена особая, внутренняя, сила. Может быть, он и прав, иногда мне, действительно, кажется, что в моём клинке есть немалая доля силы и мужества Урагха.
Гхажш, он часто бывает прав. Даже странно, он на одиннадцать лет моложе меня и во столько же раз мудрее. Из каждого события жизни он ухитряется извлечь намного больше, чем я. И получается так, что он моложе меня годами и гораздо старше опытом. Одно время я думал, что таковы все урр-уу-гхай. Но потом убедился, что это далеко не так. Гхай, например, так и остался бесшабашным мальчишкой. Кажется, что годы изменили в нём только цвет волос, но это бывает заметно лишь в долгих походах, когда голову негде и некогда брить. Тогда у него отрастает жёсткий серебристо-каштановый ёжик.
Седина появилась не только у Гхая. Рыжие лохмы Огхра давно уже стали пегими, и лоб стал намного выше. Пепельные волосы Гхажша тоже сменили свой цвет и поредели, и если раньше он увязывал их в пышный красивый хвост, то сейчас получается лишь скромная серебряная кисточка. Даже в соломенно-белых косах Мавки прячутся тонкие серебристые нити. Лишь у меня волосы остались прежними.
Это не удивительно. Хоббиты — долгоживущий народ. А я к тому же пил напиток энтов. Даже по хоббитским меркам мне суждена долгая жизнь. Мои нынешние годы — зрелость, до старости мне ещё очень далеко. Только грустно бывает видеть, как быстро старятся те, кого любишь.
Гхажш меня обманул. Это я понял в миг, когда он приветствовал Великого Короля Гондора. Совсем не книги были нужны шагхрату в Барад-Дуре. Вернее, не только книги. Ему нужен был сам Барад-Дур. Со всем его содержимым. С древними книгами, с забытым Палантиром, с огромными плавильными печами и исполинскими молотами, с наполненными вкрай подземными водохранилищами в сердце безводной пустыни. Шагхрат пришёл сюда не ради мёртвого знания. Он пришёл сюда за наследством. За великим наследством, оставшимся от погибшего народа. Он пришёл не ради памяти о мёртвых. Он пришёл ради будущего живых.
Несложно было понять, что будет происходить дальше. Оживёт не только город, засыпанный когда-то пеплом Роковой горы. Оживёт вся эта едва не умершая страна. По её безводным пескам караваны бактров повезут от оазисов горького озера Нурнон соль и продовольствие. В заброшенных рудниках опять начнут добывать железо и уголь, медь и олово, серебро и свинец. В печах исполинской каргханы и под её молотами всё добытое с помощью разума огхров и труда снаг превратится в изделия за которыми на север, к Воротам сумеречной пустыни, как в былые времена, потянутся караваны из Кханда, Умбара и Харада. И на пепле прошлого возникнет новый, огромный и сложный мир. Мир, в котором потомки «не видящих света», смогут, не щурясь, смотреть в небеса.
Всего этого Гхажш не сказал мне в том памятном разговоре между нами, в Хмурых горах. Я не обижался. Не мог он сказать такого парню, которого нанимал за два мешка монет. Он уже тогда знал, что нарождающемуся миру предстоит нелёгкая борьба за своё существование. Он не хотел создавать случайностей, что после камнем могут упасть на чужую сторону весов. Лишнее знание может быть тяжёлым камнем. Теперь я тоже это понимал.
Пока я размышлял над всем этим, Великий Король Гондора и Гхажш молча смотрели друг на друга. Потом Гхажш вдруг рассмеялся и сказал: «Не стоит играть со мной в гляделки, Великий Король. Я не назгул. И я не отвернусь. Меня с младенчества учили смотреть в глаза эльфу и не отводить взгляда».
— Кто ты?.. — прозвучало из Палантира совсем не так уверенно, как в первый раз. — И что тебе надо?
— Моё имя — Гхажш, — ответил шагхрат. — Что на Всеобщем означает «Огненный демон». На Синдарине меня можно называть Балрогом. Но моё имя не важно. Важно то, что я говорю голосом ста семидесяти девяти буурзов, от Ангмара до Итилиэна.
— Мне не о чем разговаривать с тобою, орк! — сказал Король.
— Если под «орками» ты разумеешь народ уруугх, с которым твои воины воюют в Итилиэне, то я не принадлежу к ним, — заметил Гхажш. — Я — урр-а-гхай, «воин, видящий свет», и я не боюсь солнца.
— Быть может, колдовство Сарумана и дало возможность таким, как ты, жить при солнечном свете, но вы всё равно остались приспешниками Тьмы! — высокомерно заявил Король. — Нам не о чем говорить!
— Ты говоришь — «Тьмы!», Великий Король, — Гхажш склонился к самому шару, едва не коснувшись его. Со стороны казалось, что сейчас они с Королём упрутся лбами. — Ты попрекаешь меня родством с теми, кто тысячелетиями не мог видеть солнца? Но разве они виноваты в выборе своих отцов? Разве я виноват в этом? Если это так, то и тебе, Великий Король, стоит оглянуться в ушедшее! Или ты уже не потомок Исилдура, что присвоил Кольцо Чёрного Властелина? Или ты не потомок Нуменорских королей, что двинули своё войско на Заокраинный Запад, стремясь мечом завоевать себе бессмертие и Свет Валинора?! Или восемь принцев Нуменора и их Король, ставшие назгулами, не принадлежали к твоему народу? Быть может, ИХ ты считаешь верными Слугами Света? Если Свет у тебя таков, то что ты называешь Тьмой?!
— Зачем ты вспоминаешь моих предков, орк? — холодно усмехнулся Король. — К чему это словоблудие? Ты разговариваешь не с ними, а со мной.
— Вот именно, Великий Король, — подтвердил Гхажш. — Я говорю с тобой. И я хочу тебя спросить: разве ты никогда не уступал злу в себе? Разве тебе, Великий Король, не случалось лгать, обманывать и предавать?
— Ты путаешь меня с собой, орк, — ответил Король. — Я никогда не служил Тьме.
— Я не говорю о службе, — заметил Гхажш. — Я лишь спросил, не случалось ли Великому Королю уступать злу в себе.
— Не случалось! — гордо сказал Король. — Всю жизнь свою я отдал борьбе со Злом!
— Да… — кивнул Гхажш. — Я знаю… Но я говорю не о том вселенском Зле, с которым ты борешься, убивая тех, кто болен им. Я говорю о том маленьком зле, что гнездится внутри тебя…
— О чём ты? — Король пожал плечами. — Я не понимаю. О чём ты говоришь? Понимаешь ли ты это сам?
— Я скажу, Великий Король, — голос у Гхажша стал печальным. — Вспомни берег Великой реки у водопадов Рэроса. Вспомни маленького невеличка и его тяжёлую ношу. Ты поклялся идти с ним до конца, как бы не была трудна дорога. И ты оставил его одного… Почему, Великий Король?
— Ты довольно много знаешь, орк, — рассмеялся Король. — Откуда?
— Из книг, — ответил Гхажш. — Из Алой книги Шира. Мне доводилось её читать.
— Так ты ещё и грамотен, орк, — Король не считал нужным скрывать своего веселья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52