Это одни и те же мечи. У орков много необычных вещей, назначение которых не всегда угадаешь с первого взгляда. Меч снаги называется чингхри, и в ножнах он, действительно, кажется широким. Но, на самом деле, только основание клинка, у самой рукояти, имеет ширину в ладонь. К концу клинок сужается до двух пальцев, а остриё заточено тупым углом, как кузнечное зубило или бронебойная стрела. Таким мечом очень удобно пробивать прочные доспехи, и он не требует особого умения в бою. Только смелости, чтобы сблизиться с противником, поскольку он короткий, всего два фута. Но смелости урр-уу-гхай не занимать.
Пока копали ямы, снизу, от рощи, уже тащили колья и связки веток и прутьев. Колья начали забивать в те глубокие узкие лунки, что копали с помощью мечей. Делалось это быстро и просто. То, что до сих пор казалось мне наспинной доской для переноски тяжёлого мешка, оказалось вытянутым щитом неправильной шестиугольной формы. Один орк вставлял кол в ямку и накрывал его верхушку щитом, а другой изо всех сил колотил по щиту мягким молотом из буургха и такого же кола. Молот называется огхрап, я уже упоминал о нём. Третий орк шёл за ними, утаптывал землю вокруг забитых кольев и заострял мечом их верхушки. Скоро вершина оказалась огороженной со всех четырёх сторон тремя рядами острых кольев. Между кольями переплели ветки, сплетая колья не только в одном ряду, но и в соседних. А промежутки между получившимися плетнями набили землёй и дёрном, причём, пласты дёрна укладывали так, чтобы они образовали две рядом стоящие стенки, наружную и внутреннюю, а землю сыпали уже между ними. Готовая стена, с остро торчащими верхушками кольев, получилась толщиной в полтора фута и высотой оркам по грудь, даже чуть выше. Никаких ворот в ней не было.
Делали стену быстро, но без поспешливой суеты. Каждый, явно, точно знал, что ему надо делать. Пока одни забивали колья и сплетали плетень, другие резали дёрн и копали землю за пределами стены, так что в итоге там ещё получился неглубокий ров.
Широкую яму у вершины выстлали буургха в два слоя и залили водой. Её таскали из ручья в снятых штанах с завязанными внизу штанинами. Получились очень вместительные бурдюки. Яма была тоже вместительная, так что тем, кто таскал воду, пришлось сбегать за ней несколько раз. Во вторую, глубокую, они вкопали двадцатифутовый ствол дерева, разветвляющийся к вершине, а на самой вершине, между ветками, натянули ещё один буургха, как люльку. В неё немедленно кто-то забрался и принялся обозревать окрестности.
Склон тоже не был забыт. Его долго-долго поливали водой, а всё пространство, в пятидесяти футах перед стенами, утыкали маленькими заострёнными колышками. Совсем уж напоследок все оставшиеся буургха намочили в ручье и вывесили на наружную сторону стен. Через два часа непрерывного слаженного труда на вершине возникла маленькая, примерно сорок на сорок футов, земляная крепостца. И тогда всем было приказано поесть и приготовиться.
Ели, как обычно, сухари и вяленое мясо, а мне кроме того досталось ещё и несколько сушёных, сморщенных, как старушечье лицо, груш. Вид у них был жалкий, но на вкус они оказались очень сладкими. Не знаю, то ли я привык к орочьей пище, то ли ещё не оправился от Гхажшурова «гостеприимства» и последующего лечения, но этого мне хватило для утоления голода. Только пить я опасался. Согласитесь, довольно трудно заставить себя сделать глоток воды, которую только что на ваших глазах таскали в пропотевших штанах. Моя жажда была не настолько сильна. Но подвергать меня такому испытанию никто не стал. Урагх дал мне напиться из своей баклаги и выдул остатки досуха. Нескольких орков потом посылали к ручью заново наполнить баклаги для всех.
Пообедав или, скорее, поужинав, орки принялись готовиться к бою. Урагх сел на землю, скрестив ноги калачиком, положил на них освобождённый от ножен кривой меч и достал кинжал. Повернув кольцо на конце рукояти, он достал из открывшейся полости крохотный волосяной помазок. Помазок был весь в чём-то тягучем, словно смола, чёрном и неприятно и резко пахнущем. Эту тягучую жидкость Урагх стал осторожно, мелкими точными мазками, наносить на лезвие своего меча. Рядом кто-то делал то же самое с наконечниками стрел. «Яд, — перехватив мой взгляд, пояснил Урагх. — Царапну, и через пару часов загниёшь заживо, а через пару дней и копыта откинешь». Он спрятал помазок обратно в рукоять кинжала, тщательно осмотрел её, нет ли потёков, и принялся натягивать на лук тетиву.
Лук урр-уу-гхай — необычное сооружение. Я до сих пор не знаю, из какого Дерева их делают. На севере оно не растёт, это точно. Гхажш, как-то хлебнув лишнего шагху, проболтался, что заготовки привозят из Умбара, но в самом Умбаре луки из этого дерева не делают, потому что оно хоть и гибкое, но легко трескается, когда высохнет. Что урр-уу-гхай делают, чтобы избежать этой беды, он не сказал. Но луки урр-уу-гхай очень прочны. Настолько, что выдерживают удар меча. Впрочем, дерево под удар обычно не подставляют, для этого перед лучной рукоятью есть особая железная планка с шипами. Вот ею и отражают удары, когда случается нужда. Ею же можно и ударить противника в лицо или в другое плохо защищённое место. Других неожиданных для лука приспособлений я описывать не буду, но они есть. Может быть, позже, если придётся к слову.
Подошёл Гхажш ещё с одним орком, Турогхом, кажется. Они сели неподалёку, достали кинжалы и начали водить ими по лезвиям мечей. По скрежету можно было догадаться, что они используют кинжал как точильный камень, но как это возможно, я не понимал.
— Дым вижу, — прокричал с дерева наблюдатель. — Похоже, деревня горит.
— Не повезло Хальму, — вздохнул Гхажш. — Два года коту под хвост. А ведь уже почти подружились. Хорошее место для отдыха могло бы быть. И мужик хороший. Если не убили, а только угнали, надо будет его найти.
— Вечно ты, Гхажш, не о том беспокоишься, — проворчал Турогх. — Тут свою бы шкуру спасти. Зря мы здесь встали, надо было бежать и бежать. Может, и ушли бы.
— Не ушли бы. Некуда уходить. Был бы лес, стоило бы попробовать. А здесь… Поле. В рощицах этих не спрячешься, если ищут. На днёвку остановиться ещё можно, когда всё тихо, а с конниками на плечах — никакого толку. До гор полтора дня бегом. От конных не уйдём, раз уж они нас накрыли. В деревне было бы лучше, но и это местечко неплохое.
— Порежут они нас здесь, как хорёк куриц. Место, как пуп, голое — никуда не смоешься. Зря ты его выбрал. Ошибся.
— Ошибся я в Мертвятнике, когда никого из тех, что взяли, спрашивать не стал. Прежде, чем кончать, надо было их расспросить, где они с Гхажшуром наследили. Тогда бы знали, что в эту деревню идти нельзя. Что в этих краях Гхажшура конники ищут… Хороший мне братец попался. Даже после смерти подлянку устроил. Так что теперь у нас возможностей немного. Убежать не можем, скрыться тоже. Только драться.
— Это тоже не возможность. Их же сотни две. Обложат холм, пошлют к своим, а потом вместе с подкреплением и раздавят нас.
— А зачем им подкрепление? Их и так в четыре раза больше, и они конные. Сам знаешь, их кони в бою любого бойца стоят. Они тоже это знают. Так что их против нас самое малое шесть к одному считать надо. А то и все восемь. Зачем им подкрепление? Славу делить? Они деревенских уже допросили. И те им рассказали, где нас искать. Хальм первый, я ему сам так посоветовал. Так что они сюда сейчас скачут. Головы наши искать, пока не стемнело.
— Ты сумасшедший! Мало нам неприятностей, так ты ещё добиваешься, чтобы они нас засветло догнали.
— Верно. Если они здесь до заката будут, то, может быть, ударят сразу, поторопятся. А если ночью, тогда нам точно лучше себя самим зарыть. Меньше мороки. Ты не бойся прежде времени. Мы же с тобой не первый раз жизнь на кон ставим. У смерти кости краплёные, так и мы не по её правилам играем. Где-то в этих местах Ратгхаур со своими ошивается. Ночью огонь зажжём, может, повезёт, увидят. Или бой услышат.
— Всё у тебя «может быть» и «если». Как-то всё неправильно.
— А по правилам, никаких «может быть» и никаких «если». Завтра к полудню наши с тобой головы на копья взденут.
— Да что они, полные дураки, чтобы на конях в гору и на стену? Ты за кого их принимаешь?
— Ни за кого я их не принимаю. У меня надежда на то, что они здесь перед самым закатом появятся, им долгие расчёты до темноты некогда будет строить. Холм пологий, изгородь эту их коням перепрыгнуть, что тебе порог перешагнуть. Её снизу и не видно толком. К тому же их в четыре раза больше. Главный их — парень на дело быстрый, а что потом будет, далеко не думает, если Хальм не врал, когда рассказывал. Но Хальм врёт, только когда выгоду видит. А в чём тут была его выгода? Вот и весь расклад. Если я их главного угадал, то, может, и вырвемся. А если нет, то нам хоть здесь умирать, хоть в поле. Здесь они нам подороже заплатят.
— У смерти на костях упало восемнадцать, — проговорил, словно стихи, Турогх.
— Значит, нам девятнадцать бросать, — продолжил Гхажш. — Они скоро здесь будут. Бери десяток парней, и уходите россыпью как можно дальше. Если после заката увидишь наш огонь, значит, мы ещё живы. Возвращайтесь к «волчьему часу». Что делать, сам знаешь.
Турогх поднялся, прижал кулак к груди и произнёс: «Моё сердце в твоих руках». Гхажш тоже встал и, прижав кулак к груди, повторил как заклинание: «Моё сердце в твоих руках».
Потом Турогх и ещё несколько орков перелезли через стену и ушли. А ещё через несколько минут наблюдатель закричал: «Конники!»
Орки вокруг повскакивали с мест, принялись сбрасывать с себя всё лишнее: сумки, ремни, — оставляя только колчаны и ножны клинков. Свои нелепые щиты они вешали на ремешках на шею, прихватывая другим вокруг пояса так, чтобы полностью закрыть грудь и живот. Урагх же свой щит привязал ко мне, а меня самого, связав руки и замотав в буургха, сунул в мешок. Я думал, что мне так и придётся лежать, но он надел мешок на плечи. Мы были прижаты с ним спина к спине, но, готовясь стрелять, он встал в пол-оборота, и я, повернув голову, мог видеть почти то же, что и он.
К подножию холма величественно подходил эоред. Подъехав близко, всадники рассыпались, кое-кто принялся объезжать холм, остальные начали пересаживаться на других, свободных коней, что раньше вели в поводу. Лучи приблизившегося к окоёму солнца блистали на доспехах и начищенных медных частях конской сбруи. Полоскался по ветру небольшой стяг с белым конём. Под стягом совещались два всадника. Они о чём-то ожесточённо спорили. Потом один махнул рукой и отъехал. Второй высоко поднял руку в латной рукавице, прозвучал рог, грянула песня, склонились пики, и я увидел, как прекрасен атакующий эоред.
Глава 12
Стрелы орков были безжалостны, и потери всадники понесли ужасные, но воинов в эореде было гораздо больше, чем орков. Уцелевшие после атаки рассыпались под холмом, и видно было, как отдаёт распоряжения всадник в зелёном плаще, тот, что отъехал от стяга перед атакой. Он потерял свой шлем, и в последних лучах солнца белели светлые, как пшеничная полова, волосы. Второго всадника, того, что послал эоред на холм, нигде не было заметно. Наверное, он погиб в атаке.
Светловолосый воин под белоконным стягом что-то кричал, махал рукой, и всадники небольшими кучками, по четыре-пять, начали окружать холм со всех сторон. Ещё несколько погнали в сторону огромный табун запасных лошадей. Двое, взяв в повод по паре коней, пустились вскачь по направлению к деревне.
«Всё верно, — сказал Гхажш и сплюнул через стену, в сгущающуюся темноту. — Сейчас они холм окружат и будут нас стеречь, пока подкрепление не подойдёт. Только раньше это надо было делать, сразу. Теперь им сил не хватит. Так что поиграем ещё». Он крикнул наблюдателю на дереве, и через минуту на верхушке, между ветвей, зажёгся факел и начал кружиться в разные стороны. Кому Гхажш пытается подать знак, и кто такой Ратгхаур, я не знал. Думал, что начальник ещё одного такого же атагхана.
Гхажш тем временем продолжал отдавать короткие тихие приказы, и едва ли не десяток орков парами начали перелезать через стену и уходить вниз, в сгущающуюся тьму. Через какое-то время несколько из них вернулись и перевалили через колья два стонущих тела. Это были раненые роханцы. Один — совсем молодой, с едва пробивающимися усиками и напуганными детскими глазами, а второй — постарше, и глаза у него были злые, яростные. Он пытался сопротивляться, но грязные, в потных потёках боевой раскраски, руки орков держали его крепко. К тому же, в груди у него зияла рана, и при каждом выдохе из неё появлялись розовые пенные пузыри. Молодой был ранен тремя стрелами в ноги: в бедро и обе голени.
Роханцев свалили в углу стены. Гхажш с Урагхом подошли к ним, присели рядом на корточки, и я услышал знакомый, до мурашек на спине, шёпот Урагха: «Ну что, конееды, позабавимся?» Отвечавшего ему я не видел, но догадался, что это был немолодой воин, потому что отвечал он хрипящим, булькающим, прерывистым шёпотом. «Подожди, орочий выродок, — хрипел пленный, — утро будет, при солнышке наши вас на куски порежут». Послышался звук слабого плевка, и уже голос Гхажша тихо и спокойно произнёс: «Не угадал, усатый, мы урр-уу-гхай, мы солнца не боимся. А твои до утра не доживут. Мы их варгам скормим, вместе со зверюгами вашими. Варги конину любят. После них даже копыт не остаётся. Так что давай по делу. Сколько вас было?» Опять послышался звук слабого плевка, отвечать пленный, похоже, не собирался. «Ладно, — словно бы согласился с ним Гхажш. — Дело твоё, мог бы ещё пожить». Послышался чавкающий звук и бульканье стало на несколько мгновений очень громким, а потом прекратилось. Урагх сместился немного в сторону, и теперь, повернув голову и скосив глаза, я мог видеть молодого роханца.
Молодой всадник сидел, привалившись к прутяной стене, вжимаясь в просыпающуюся сквозь щели землю, ему было страшно. «Ты-то говорить будешь? — всё тем же спокойно-тихим голосом спросил у него Гхажш. — Или тебя сразу Урагху отдать? К утру он из тебя как раз завтрак для нас сделает». Роханец вжался в стену ещё сильнее и проблеял тонким срывающимся голоском:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52