Вот такой мне запомнилась крепость Осгилиат. Много позже, когда я побывал уже и в Минас-Тирите, и в Эсгароте, и в Умбаре, я понял, что бывают города и почище, и посветлее. Но тот, первый увиденный мною настоящий город, показался мне омерзительным.
Таверна «Глухой кабан» этого впечатления не исправила. Её огромный главный зал своими сводчатыми потолками и светом развешенных вокруг факелов живо напомнил мне подземелье Умертвищ. Только здесь не было плесени на стенах, и факелов было намного больше. Ещё здесь были люди. Много людей, в большинстве своём одетых в серо-зелёное. Очень много. Сотни две или три, а может, и больше. Они повсюду сидели на скамьях у длинных столов, что были расставлены между подпиравшими потолок столбами. Они ели, разговаривали, играли в кости, ожесточённо шлёпали по столам какими-то разноцветными листочками, пели, тискали потасканных девиц, раскрашенных, как орки, и занимались кучей разных других дел. И ещё они пили. Вот это занятие точно было для них самым главным. Могу поспорить, что любой из сидящих в таверне запросто перепил бы нас с Тедди. Обоих вместе. Над столами витал такой устойчивый многодневный перегар, что запах на улице казался просто свежим горным ветерком.
Мы подошли к стойке в середине зала, которая оказалась мне почти до подбородка. За стойкой возвышался устрашающего вида человечище, огромный, как изваяние древних королей у Рэроса. Волосатые ручищи человека-изваяния были сплошь покрыты синим узором прихотливо переплетающихся растений. Мне запомнился могучий дуб, в ветвях которого запуталось несколько маленьких рыбок.
«Привет, Кабан, — сказал Гхажш и изобразил перед человечищем что-то сложное пальцами левой руки. — Отдельный столик на четверых у окна, за занавеской. Свиные ножки с тушёной капустой на двоих, ну и пива, там, как обычно. Подошлёшь кого-нибудь потом, мы, наверное, ещё будем заказывать». И положил ладонь на стойку. Человечище молча кивнул, вынул из бэгга на кожаном переднике небольшие щипчики и ловко снял с запястья у Гхажша несколько серебряных звеньев.
Пока всё это происходило, меня кто-то сильно толкнул в спину. Я обернулся. Передо мной стоял бородатый верзила, ростом на две головы выше меня. На взгляд невозможно было определить, какого он роду-племени. Бородач был волосат, как бъёрнинг, беловолос, как роханец, а чертами лица напомнил мне Гху-ургхана, то есть имел курносый нос и слегка раскосые глаза.
— Чо на дороге встал, недомерок, — рявкнул он и попытался меня толкнуть ещё раз. Я посторонился, и бородач, промахнувшись, слегка задел широкой ладонью Гхажша, который как раз закончил свои расчёты с Кабаном.
— Отвянь от малого, косматый, — дружелюбно сказал ему Гхажш. — Не твой размер.
— А ты кто? — изумился бородач, подняв на Гхажша пьяный взгляд. — Обычая не знаешь? У двоих свара — третий не встревай.
— Свара у тебя сейчас со мной будет, — сообщил Гхажш, взяв его левой рукой за пояс. Легко подтянул пьяного к себе, упёрся лбом в покатый лоб бородача и продолжил низким, угрожающим голосом: — И ты её не переживёшь. Ты меня Ударил! Верно, Кабан?
Кабан молча кивнул.
— А я парень вспыльчивый!
— Ну чо, чо… — промямлил бородач. — Задел нечаянно. Делов-то.
— Раз дел никаких, то мы пошли, — сразу же согласился Гхажш, отпуская пояс, и повлёк меня в глубину зала, оставив обомлевшего забулдыгу у стойки.
Столик на четверых оказался прикреплённой к каменному столбу тёмной дубовой столешницей, сплошь изрезанной рунами. По-моему, кроме Всеобщего там были надписи не меньше, чем на восьми языках, включая Тёмное наречие. Смысла большинства из них я не понял, а те, что понял, не стоит пересказывать. Стол был установлен в закутке, у стены, и окружён с трёх сторон лавками и деревянными стенками, высотой почти до потолка. От общего зала его отделяла чёрного цвета занавесь, которую Гхажш, впрочем, задёргивать не стал. Маленькое зарешеченное оконце в стене не добавляло ни света, ни свежести и, вообще, непонятно, зачем было сделано.
Не успели мы присесть, как из факельного полумрака вслед за нами появилась необхватной толщины тётка в засаленном переднике с огромным подносом в руках, заставленным множеством блюд и кружек. Не говоря ни слова, она сгрузила с подноса на стол блюдо с ворохом свиных ножек и кучей тушёной капусты, чашку с луковой подливкой, две плоских пресных лепёшки, четыре кружки с пивом и также молча удалилась.
Против ожидания, ножки оказались не только съедобными, но даже и вкусными. Не домашнее приготовление, конечно, однако близко к тому. Вот пиво меня по-настоящему разочаровало, впрочем, я о нём уже говорил. Гхажш же хлебал его, нисколько не морщась.
— Хочешь сойти за своего, — сказал он мне, — делай то, что делают остальные. В моей работе приходится делать вещи и похуже. Вот тяпнешь пару кружек, и оно тебе покажется не таким уж плохим. Ты лучше не ножки пивом запивай, а, наоборот, пиво ножками закусывай. Тогда пойдёт. Всё, что из свинины, у Кабана неплохо готовят.
— А поприличней мы места не могли найти? — спросил я. — Или здесь все места такие?
И с тоской вспомнил «Гарцующий пони». Я был там лишь один раз в жизни, и тогда заведение Маслютика показалось мне местом жутким и развратным. Теперь-то я понимал, что по сравнению с «Глухим кабаном» «Гарцующий пони» — просто образец приличия и благопристойности.
«Есть здесь места поприличнее, — Гхажш внимательно оглядывал зал. — Для господ начальников и просто для тех, кто брезгует в места, вроде этого, ходить. Но мне с человечком одним встретиться надо, потрепаться кое о чём. Встреча здесь назначена. Для моей работы такие заведения — лучше не придумать. Никто ни на кого внимания не обращает, никто не подслушает».
Тут он был прав. Даже если бы мы с ним орали во весь голос, в слитном гуле множества пьяных мужских голосов, задавленных женских взвизгов, стуке сдвигающихся кружек и скрежете ножей о тарелки нас вряд ли бы кто услышал далее двух шагов. А то и одного.
Заедая отвратное пиво пряной свининой, я смотрел в зал и думал о том, как странно устроена жизнь. Вот сидит рядом со мной орк — тайный лазутчик и убийца, выкравший меня едва ли не с порога собственного дома, обделывающий здесь какие-то свои, непонятные мне тёмные дела. И к нему я испытываю гораздо более тёплые чувства, чем к этому серо-зелёному воинству, которое вроде бы должно меня защищать от таких «огненных крыс», как Гхажш. Я не мог понять, как же оно так оказалось, что не только Гхажш, но и Огхр, и едва не убивший меня Гхай, и даже страшный дедушка Угхлуук вдруг оказались мне дороже, ближе и понятнее, чем эти пьяные люди, на которых я и смотреть-то не мог без отвращения.
Размышления мои прервал вежливый вопрос, произнесённый на Всеобщем, но с роханским произношением: «Простите великодушно, хорошие фреас, можна ли мне с вами присесть, поговорить?»
— Нельзя, — грубо ответил Гхажш, не отрываясь от еды. — У нас тут своя компания, чужаки нам ни к чему.
— Та я понимаю, — заискивающе улыбнулся говоривший, молоденький роханец.
— Я вас недолго отвлеку-та. Вы, фреа добрый, имечко-та, простите, Ваше не припомню, — роханец улыбнулся уже озорно, — давеча у нас в доме гостевали. Когда в Прикурганниках-та наших с отрядом стояли.
— Вот и молодой фреа, — он кивнул на меня, — в спальне у тату моего отлёживался. В беспамятстве пребывал.
— Да-а? — протянул Гхажш задумчиво. — Ну-ка поближе подойди. Как отца по имени?
— Хальм, фреа добрый, — ответил роханец, присаживаясь на краешек лавки. — Вы меня, должно, не помните, я у тату младший.
— Помню я тебя, — с досадой усмехнулся Гхажш, — помню. Ты нам за столом прислуживал. Хальм говорил, обычай у вас такой.
— Во-во, — роханец обрадовался. — Вы-та ещё о сестрёнке моей говорили, об Льефи, и об кузнеце, которого повесили.
— Ну, — Гхажш чем-то был не на шутку недоволен. — Сейчас тебе чего надо?
— Совета вашего хочу спросить фреа…
— Нар, — перебил роханца Гхажш. — Меня зовут Нар.
— Нар, — послушно повторил роханец. — Тут дело-та, видите, какое. Проходили мима нашей деревеньки орки. Как водится у них, пограбили маленько, кузнеца повесили та пожгли полдеревни. Мужики-та у нас на тех пожигальщиков сильно осерчали. На ту беду оказался поблиз королевский йоред.
— Тама-та, в наших глухих краях, толь королевские конники нам и защита, — роханец ухмыльнулся. — Орки, конников завидев, убежали. Та недалече, толь до братского кургана, есть у нас тама-та такой. Бой у них с йоредом на том кургане случился. Та, видать, орков многа было. Сотни четыре, не меньше, та ещё и варгов-волков не мене сотни. Побили они королевских конников. Всех, как есть, побили, пограбили та и убежали куда-та, толь на север, толь на юг. Мне не ведомо.
— Прямо так всех и побили? — изумился Гхажш. — Раненые должны были остаться.
— Никого не осталось, — уверенно ответил роханец. — Мужики-та наши ходили на тот день к кургану-та. Сильно были злы на пожигальщиков, помочь конникам хотели. Толь мёртвых и нашли. Всех, как есть, орки злые побили и раненых тож добили. И всех пограбили.
— Даже и раненых добили, — разговор занимал Гхажша всё больше и больше. — Да неужто конники за помощью не послали, раз такую силу против себя видели?
— Можа и послали, — пожал плечами роханец. — Четыре коня прискакали потом в деревню. Толь пустых, а где седоков кости лежат, то вороны знают. Коней-та тех тату мой сохранили, на своей конюшне, своим зерном кормили, а как дознатец королевский из Эдораса приехал, так в казну и возвернули. Награду ему за то выписали. Землицы прирезали.
— Хитёр у тебя отец, — развеселился Гхажш. — Награду успел получить. И чем дознание королевское кончилось?
— Така я же Вам и рассказываю, как оно всё было, — роханец тоже развеселился. — Дознатец королевский тату, как он на всю деревню староста, расспросил и всё, как есть, записал. Деревню от королевской подати на год освободили.
— Сильны, — одобрительно покивал Гхажш. — Ты-то как сюда попал?
— Тату послали, — вздохнул роханец. — Поискать, нельзя ли кому товару хорошего продать незадёшево.
— А чего не сам? Или старшего бы послал.
— Сам-та в деревне староста. Как общество-та оставишь. Посля такого-та дела свой глаз нужен, — пояснил роханец. — А старшего-та брата моего раненый орк копьём в живот ткнул. Похоронили, — роханец погрустнел лицом и вздохнул. — Вот тату меня с проезжими купцами и послал в Гондор.
— Чего ж купцам проезжим товар не сбыл?
— Дело-та нежное — роханец склонился к столу и понизил голос. — Товар богатый, та в наших краях не продашь, а продашь, така потом в полглаза спи та на ворота смотри. Лучша в чужих краях продать. А толь кому? Не дадите ли совета, к кому подойти, отдали бы незадорого, коли цену хорошую предложат.
— А много ли товару? — Гхажш, похоже, всерьёз озаботился делами молодого роханца. — Я могу подсказать, с кем говорить, так ведь люди не простые, из-за одного седла маяться не будут.
— Многа, — ответил роханец, явно обрадованный таким поворотом разговора. — Верховой упряжи, почитай, на двести голов. Разное мелкое железо, подковы, тама, и всякое, и оружие ещё. Одних мечей — двести одиннадцать.
— Ишь-ты, — Гхажш задумчиво потёр подбородок. — Даже подковы…
— А как жа — роханец пояснил. — Железо жа, дорогое оно. Чего ему в земле гнить. Не оставили.
— Понятно. В полцены уступишь? От той, что на рынке в Хельмовой пади берут.
— В полцены? — роханец показался мне расстроенным. — А в две третьих?
— Две третьих, если сюда привезёшь, хлопот будет больше, а в полцены — сами заберут.
— Тату ругаться будут, — вздохнул роханец. — Такие деньги.
— Не будет. И за полцены всю деревню вашу купить можно. И пару соседних ещё. Богатое у вас семейство будет.
— Така не всё жа нам, нам-та — четверть. Остальное-та общество разделит. Столько страху с пожигальщиками этими натерпелись. Особенно, когда дознатец королевский приезжал. Со страху-та и стояли друг за друга. Тату до сих пор боятся.
— Вот, чтоб не боялся, и надо товар сбыть побыстрее. Согласен? Деньги и так немалые.
— Согласен.
— Тогда пойдём. С Кабаном тебя познакомлю, договориться помогу.
И они ушли, оставив меня догрызать свиные ножки и скучать.
Разговор с Кабаном, видно, затянулся, поскольку Гхажш не возвращался довольно долго. Я и пиво уже успел всё выпить и подумывал, не заказать ли ещё ножек, но не знал, можно ли оставить столик. Но и сидеть одному в этом месте, для которого я не могу подобрать названия, мне тоже было страшновато. Очень уж вид у окружающих был угрожающий. И опасения мои не были напрасны.
— Эй, заяц, — услышал я за спиной и, оглянувшись, обнаружил давешнего бородача в компании с ещё одним таким же.
— Я не заяц, — ответил я, размышляя, что же теперь делать. Самого бородача я не боялся, он успел добавить на старое и теперь был «пьянее грязи». Чтобы сбить его с ног хватило бы даже не «метёлочки», а простой «подсадки» или даже «подбивки». Но вот второй казался значительно трезвее, а значит, и опаснее.
— Слышь, заяц, — продолжал бородач, нисколько меня не слушая, — чего у тебя уши такие короткие? Зайцу длинные положены. Давай я их тебе вытяну.
И потянулся корявой лапой.
«Неделю назад мне их пытались укоротить», — сообщил я ему, отталкивая нетвёрдую руку и сообразив, наконец, что второго бородач привёл не для драки со мной, а для Гхажша. Правило: двое в сваре — третий не встревай. Я не очень надеялся, что правило всегда соблюдается, но рассчитывал, что если дело дойдёт до драки, то мне придётся драться с ними по очереди.
— Укоротить? — бородач даже не понял, что вывело его из равновесия, и ухватился за край столешницы. — Неа… Надо удлинить.
И опять потянул лапищу. Я уже собрался садануть ему тяжёлой кружкой в лоб — это должно было дать мне время выбраться из-за стола, пока второй сообразит, что к чему — но сложилось всё совершенно иначе.
— Оставьте молодого человека в покое, — произнёс чей-то приятный голос. — Невежливо намекать кому-либо, что его внешность имеет недостатки. Тем более делать это так грубо и непристойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52