Зачем?! Мы погибнем без всякой пользы, и кто потом начнёт всё сначала?!
Угхлуук обратил на него взгляд, и некоторое время они молча стояли, глядя друг на друга. Гхажш опустил глаза первым.
— Я Угхлуук, — повторил азогх буурзарум. — Я сказал.
— Так есть, — обречённо отозвался Гхажш. — Ты приказал, я понял. Я пойду за Чшаэмом и буду защищать его спину до конца его жизни или моей. Веди, Чшаэм! Моё сердце в твоих руках! — и приложил кулак к груди. Там, где сердце.
— Моё сердце в твоих руках, — глухим шёпотом отозвались Гхай с Огхром и, так же приложив кулаки к груди, склонили передо мной головы.
— Веди их, малыш, — улыбнулся мне Угхлуук. — Я надеюсь, что ты приведёшь их обратно ко мне, невредимыми. И не держи зла на Гхажша, он очень скоро всё поймёт сам.
Я оглянулся. Мои спутники уже сбрасывали сбруи и куртки с рубахами, оставляя при себе только оружие и баклаги с водой. Гхай натягивал лук, заступив за него ногой и уперевшись одной из налучин в землю. Я тоже скинул с себя все лишнее, подождал, пока Гхай проверит, как села тетива, и сказал: «Двинулись!»
Эльф догнал нас примерно через четверть часа. Обогнал, словно мы не бежали изо всех сил, и встал на дороге.
— Чего ещё? — спросил Гхажш, задыхаясь от быстрого бега. — Азогх передумал?
— Нет, — качнул головой корноухий. — Он отправил меня за вами.
— Он хотел что-нибудь передать?
— Да. Он сказал: «Провиден, но не предначертан путь. Извилиста тропинка».
— Что это значит?
— Он не говорил. Он сказал передать это дословно.
— Всё? Или ещё что-то?
— Он приказал мне идти с вами.
— Ясно, — Гхажш немного помолчал. — Тебе нужно оружие?
— Если бы лук… — задумчиво отозвался эльф.
— Отдай ему лук, — приказал Гхажш Гхаю.
— Ещё чего, — возмутился Гхай. — Стану я всякому гхаме свой лук отдавать. Перебьётся.
— Кому сказал, отдай! — прикрикнул Гхажш. — В его руках от лука больше пользы будет.
— Не дам! — набычился Гхай. — Не для него лук делан. И не ори на меня! Ты больше не начальник, ты мне приказывать не можешь.
— Да-а? — удивлённо протянул Гхажш. — А кто же тебе может приказывать?
— ОН! — Гхай ткнул пальцем в мою сторону. — Забыл, что азогх сказал? Он теперь для нас всех начальник. Прикажет — отдам. А ты не можешь приказывать.
— Он прав, — кивнул Огхр. — Теперь Чшаэм решает и приказывает.
Гхажш только руками развёл: «Решай!» «Отдай, пожалуйста, — сказал я Гхаю и спросил у эльфа. — Кинжал нужен?» Эльф кончиками пальцев нежно погладил тетиву, проверил ногтем заточку налучных крючьев, вынул из колчана и осмотрел одну из стрел. «Пожалуй, нет, — задумчиво произнёс он. — Я думаю, что немного позже кинжал для меня найдётся».
Потом ещё некоторое время ушло на препирательство по поводу того, кто должен бежать впереди, потому что Гхай не желал бежать перед эльфом. Он ему не доверял. Я спорить не стал и просто побежал первым сам. Эльф — за мной, а за ним и все остальные.
Возможно, это спасло нам жизнь.
В повисшей в недвижном утреннем воздухе пыли видно было недалеко, и королевских стрелков Гондора я увидел, когда до них оставалось меньше полусотни шагов. Ватага в добрых четыре десятка человек внезапно вывернула из-за какого-то бугра. Они бежали по нашему следу. Нам навстречу. Заметив нас, они что-то закричали, на ходу обнажили короткие прямые мечи и ускорили бег. Я отбросил в сторону ножны кугхри и пригнулся, выбирая кого встречать первым. Но кто-то маленький внутри меня понял, что сейчас мы умрём.
А потом зазвучала музыка эльфов.
Тетива лука под пальцами эльфа пела печальную мелодию, и стрелы подсвистывали свои ноты протяжно и грустно. До нас не добежал никто…
Последний стрелок, Верзила, удивительно похожий на бородача, пристававшего ко мне в «Глухом кабане», остановился в двух шагах от нас. Он открыл рот, быть может, собираясь сказать «Сдаюсь!», но в это мгновение в кадык ему по самые перья вошла стрела. Стрелок замер. На вышедшем из затылка острие нелепо закачалась маленькая круглая шапочка. Труп постоял немного, глядя мимо меня выпученными глазами, и рухнул ничком. Только пыль поднялась, накрывая бьющиеся в агонии тела, серым равнодушным облаком.
— Мам-ма моя… — раздался за моей спиной ошеломлённый шёпот Огхра.
— Ты… Слышь? Я не знаю, как тебя по имени, — сказал сдавленный голос Гхая. — Ты бы меня потом поучил, чтобы вот так, с музыкой…
— Это несложно, — ответил корноухий эльф, поднимаясь с колена. — Надо просто упражняться с луком каждый день. Не меньше часа. Две с половиной тысячи лет.
— А-а… — протянул жалобно Гхай. — А быстрее нельзя?
— Не знаю, — сказал эльф. — Меня в молодости учили так. Надо сменить лук. Этот теперь может сломаться при каждом выстреле. Удивительно, что он выдержал столько.
И пошёл, будто пританцовывая, между мёртвых людских тел, внимательно их оглядывая. Выбирал себе оружие.
— Чего стоим? — как ни в чём небывало спросил Гхажш. — Чего глазеем? Мертвяков не видели? Их сегодня много будет. Бежим, он нас догонит.
— Бежим, — тупо кивнул я.
Мы обогнули завал из трупов и побежали дальше, но мне всё время мучительно хотелось оглянуться и посмотреть, что же там делает корноухий гхама, умеющий стрелять «с музыкой».
Не возьмусь описать, что творилось в деревне. Вой и звон оружия был слышен даже на краю котловины. Основной бой шёл у колодца, но отдельные схватки можно было видеть и между домами.
Я чуть замедлил шаг, решая, что же нам теперь делать, и меня обогнал Гхажш. «Я — впереди! — прокричал он. — Гхай — слева, Огхр — справа, Чшаэм замыкает. К колодцу, ребята! Быстрее! Агх! Агх! Агх!»
Кто воевал, тот знает, как бывает страшно в бою. Страшно стоять в строю, когда с небес дождевыми каплями падают стрелы. Страшно, когда, склонив пики, во весь опор на тебя несётся роханская конница. Страшно стоять на стене под каменным градом из осадных машин. Страшно, когда лезешь на стену по хлипкой, шатающейся, готовой упасть лестнице навстречу льющемуся кипятку. Но ничто не сравнится с ощущением, когда сходишься с врагом грудь в грудь, лицом к лицу, и в безумии чужих глаз видишь отражение собственного ужаса.
Хотите выжить и победить — зажмите сердце, чтобы не порвалось, отбросьте чувства и делайте то, что должно делать. Война — тяжёлая работа.
Многие в тот солнечный день утонули в моих глазах. Я рычал и выл, как зверь. Я крутился волчком и раскачивался языком колокола. Я припадал к земле в «метёлочках», взлетал «мячиком» и падал обратно «камнем». Я раздавал направо и налево пинки и тумаки. И если бы Вы знали, сколько раз про себя я вознёс хвалу моим безвестным предкам, что сумели сохранить для потомков жестокий навык боя, упрятав его в коленца весёлой пляски. Хотя вряд ли то, что я делал в тот день, походило на танец.
Кугхри жил собственной жизнью. Он то ухарски свистел, то радостно звенел, то обиженно скрежетал, то грубо и смачно чавкал. Он синей, как ночь, птицей порхал с ладони на ладонь, чертил в воздухе сложные кривые и словно в насмешку, где попало, рисовал на людских телах красные губастые улыбки.
Постепенно страх и ярость покинули меня. Наверное, тот маленький, внутри меня, что так боялся смерти, не выдержал собственного страха и умер. Я воспринимал окружающее, не испытывая никаких чувств, и работал размеренно и точно, как когда-то в дрягвинской кузнице. Рядом молча и деловито рубился Огхр. Гхай, наоборот, непрерывно что-то орал на Тёмном наречии, угрожающе и хрипло. Гхажш успевал даже отдавать приказы снагам, оказавшимся рядом с нами. Он тоже кричал на Тёмном, но странным образом я понимал его. «Держитесь вместе! — орал он, отражая и нанося удары. — Нападайте кучей на одного! Ранил одного — бей следующего, раненого добьют!» Где был эльф во время боя, я не знаю, но когда мне приходилось совсем туго, откуда-то прилетала стрела, и я получал пару мгновений передышки.
А потом всё кончилось. Кончилось сразу. Вдруг.
Я занёс клинок для очередного удара и обнаружил, что бить мне некого. Очередной противник рухнул с копьём в спине. За ним стоял какой-то снага в косо съехавшей на лицо повязке, закрывавшей лишь один глаз. Никого живого в серо-зелёном плаще рядом не было.
Из узкой щели в колодезной стене доносились нечленораздельные вопли и уверенный голос Гхажша. В пыльном мареве возник корноухий эльф с гондорским мечом в руках и, небрежно ткнув кого-то, вывалившегося из прохода, сам просочился внутрь. Вопли за стеной сначала усилились, а потом начали затихать.
Я привалился к стене, сначала боком, а потом повернулся к ней спиной и съехал вниз, усевшись прямо в пыли и вытянув ноги. Тело не чувствовало ничего. Совсем ничего.
Рядом, шагах в двух, бился об землю Огхр. Он громко рыдал, молотил по земле кулаками и, только что, не грыз её.
Шатаясь, из прохода в стене выбрался Гхай, огляделся, осторожно обошёл Огхра и подошёл ко мне.
— Ты весь в крови, — сказал я ему.
— Чужая, — он попытался махнуть рукой, но лишь уронил кугхри и уселся рядом со мной. — Ты тоже…
Я поглядел на себя. Действительно, я был залит засыхающей бурой жижей весь, от подошв на сапогах до кончиков волос на голове.
— Тоже чужая, — сказал я и кивнул на затихающего Огхра. — Что с ним?
— Отходняк у него такой, — ответил Гхай, доставая склянку с шагху. — Не любит убивать…
— А ты любишь?
— Да кто ж это может любить… — Гхай сделал несколько глотков и передал склянку мне. — Но меня хоть так не колотит. Только после первого раза…
— Меня тоже колотило, — я глотнул шагху, огненная влага лилась в горло как вода, не принося опьянения. — Когда бородатого убил в горах. А сейчас ничего не чувствую. Совсем ничего. Только усталость, словно в кузнице молотом махал.
— Ну и радуйся, — сонно сказал Гхай. — Чего хорошего, когда так. Шагху допивай.
— А Гхажш с Огхром?
— Гхажш у нас предусмотрительный, у него ещё есть, — Гхай начал подниматься. — Пойду я к нему. Он обязательно будет раненых расспрашивать, надо помочь.
Я вздрогнул, вспомнив, как расспрашивали раненых роханцев.
Вокруг ходили сонные, вялые снаги. Время от времени кто-нибудь из них тыкал копьецом в одно из валявшихся тел. Иногда после такого тычка раздавался крик.
Подошёл корноухий эльф, воткнул в землю окровавленный до рукояти, иззубренный меч и уселся рядом со мной на корточки.
— Что они делают? — спросил я его.
— Раненых добивают, — равнодушно ответил он.
— Я понимаю, — встряхнул я головой. — Я хотел спросить, зачем? Ведь всё уже кончилось.
— А что с ними можно сделать? — вопросом ответил эльф. — Кое-кому я, может быть, смог бы помочь. Но не всем. На такой жаре их раны скоро загниют. Так что это можно считать милосердием.
— Милосердием? — изумился я. — Я понимаю, убить врага в бою — доблесть. Но вот так добивать раненых, это мерзость.
— Они всё равно не выживут, — грустно усмехнулся эльф. — Их некому лечить. И снагам сейчас не объяснить, почему не надо убивать врагов. Они так убивают свой страх. Ты уже сделал, что мог, половинчик. Ты доблестно бился.
— Ты тоже.
— Не стоит об этом, — эльф покачал головой. — За свою жизнь я убил много больше орков, чем спас сегодня. У меня долгая жизнь.
— Почему? — спросил я. — Я хочу сказать, почему ты их спасаешь?
— Потому что однажды я понял, что они наши дети. Наши несчастные, измученные дети. Моргот — великий обманщик. Он не способен творить, но способен искажать чужое творение. Когда дети обманутых им эльфов вернулись к нам, мы встретили их стрелами. Мы не могли поступить иначе, и Моргот это знал. Он знал, насколько непереносима будет для нас эта живая насмешка. И мы попались на эту злую шутку, оказавшуюся таким долгим и страшным обманом. Мы думали, что воюем со Злом, а воевали с собственным искажённым отражением. Со своими детьми.
— Но они же заключили союз с Мелькором?
— Ты знаешь это имя Моргота? — удивился эльф. Я кивнул. — А у кого им ещё можно было искать помощи? Они ненавидели его так же, как мы, а может быть, и сильнее, но они хотели жить. Выжить. Они не унаследовали от своих обманутых родителей вечной жизни, но они хотели прожить ту короткую, что у них ещё остаюсь. Мы могли им помочь, но мы не поняли их, не захотели понять. Не захотели сделать усилия. Мы были ослеплены собственной гордостью. Ещё бы. У нас был Свет, которого они лишились. Мы сами толкнули их в объятия того, кого они ненавидели. А потом пришли новые поколения, и начало забылось, потому что все очень хотели его забыть. Война осталась. Мы воевали с ними, думая, что защищаем Добро и Свет, а, на самом деле, в хоре Айнур мы пели песню, придуманную Мелькором. Нам дан был Свет, а мы растратили его на бессмысленные войны с собственными детьми и пустячные безделушки: камешки, колечки.
— Ты так говоришь о Кольце Власти?
— Ты знаешь и о нём? — на этот раз эльф даже не удивился.
— Два моих деда были в отряде Хранителей. Один из них дошёл вместе с Фродо Бэггинсом до расщелин Ородруина.
— Ты принадлежишь к великому роду, половинчик. Горе тому, кто обманется твоей внешностью. Когда я увидел твоих сородичей на Совете Мудрых у Элронда, я тоже был обманут их забавным видом. Как и Мудрые, впрочем.
— Ты был на совете у Элронда? — пришёл мой черёд удивляться.
— Да, — задумчиво кивнул эльф. — Я был в свите Леголаса и стоял за спинкой его кресла, когда обсуждалась судьба Ардии.
— Разве у Леголаса была свита? — я никак не мог вспомнить, упоминалось ли об этом в Алой книге.
— А ты полагаешь, что сын владыки Трандуила мог пуститься в долгое и опасное путешествие один? Конечно, у него была свита, и я тоже был в ней. Лишь потом, когда Кольцо решили отправить в Гондор, Леголас не стал брать никого с собой. Но в том и не было уже необходимости. Митрандир, Серый Странник, носивший Кольцо Огня и владевший даром огненного убеждения, — достойный спутник для принца Перворождённых. Рядом с ним Леголасу некого было опасаться.
— Они едва не погибли в Мории, — возразил я. — Когда встретились с балрогом.
— Балрог… — усмехнулся эльф. — Балрог — всего лишь балрог. Малый демон огненной стихии. Что он мог поделать с майя? Тем более с майя, носящим Нарию? А Митрандир — майя, мощь его лишь немногим уступает мощи Валар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52