— Скорбь о погибшей красоте, — сказал он тоном учителя, объявляющего тему для письменной работы. — Мистер Дикинсон был большой эстет. Коллекционер и ценитель. Немалую часть жизни он посвятил украшению своего мира, и порча красоты причиняла ему ужасную боль. Однако он никогда не позволял своему интересу выходить за этические рамки. Когда меня включили в жюри присяжных, он сказал, что будет сопровождать меня в суд, но что мы должны абсолютно добросовестно воздерживаться от обсуждения относящихся к этому делу вопросов. Он также был и честным человеком, доктор Делавэр. Диоген бы порадовался.— Эстет, — сказал я. — А каким бизнесом он занимался?Он посмотрел на меня свысока.— Я говорю о мистере Артуре Дикинсоне, сэр.Мне это опять ничего не говорило. У этого человека как-то так получалось, что я чувствовал себя нерадивым студентом. Не желая показаться в его глазах полным болваном, я сказал:— Ну, конечно. Известный филантроп.Датчи продолжал пристально смотреть на меня.Я спросил:— Ну и как в конце концов эти двое встретились?— Судебный процесс повысил интерес мистера Дикинсона: он слышал ее показания, видел ее с забинтованным лицом. Он навещал ее в госпитале. По случайному совпадению, тот хирургический корпус, куда ее поместили, был построен на его пожертвования. Он посовещался с врачами и устроил так, чтобы ей был обеспечен самый лучший уход. Привлек лучшего специалиста в области пластической хирургии — профессора Албано Монтесино из Бразилии, настоящего гения. Он вел исследования по конструированию лица. Мистер Дикинсон устроил ему получение медицинских привилегий и предоставил ему в исключительное пользование одну из операционных.Лоб Датчи заблестел от пота. Он вытащил носовой платок и несколько раз промокнул его.— Такая боль, — сказал он, смотря мне прямо в лицо. — Семнадцать отдельных операций, доктор. Человек с вашим образованием может себе представить, что это значит. Семнадцать вмешательств, и все такие мучительные. Нужны месяцы, чтобы восстановить силы, долгие месяцы неподвижности. Легко понять, почему она предпочитает одиночество.Я кивнул и спросил:— Операции были успешными?— Профессор Монтесино был доволен, объявил ее одним из своих грандиозных триумфов.— Она согласна с ним в этом?Он неодобрительно посмотрел на меня.— Она не делилась со мной своим мнением, доктор.— Сколько времени заняли операции в общей сложности?— Пять лет.Я произвел в уме кое-какие подсчеты.— Значит, часть этого периода она была беременна.— Да, вы понимаете... беременность нарушила ход хирургического процесса — гормональные изменения в тканях, физические факторы риска. Профессор Монтесино сказал, что она должна выждать, находясь под непрерывным наблюдением. Он даже предложил... прерывание. Но она отказалась.— Эта беременность была запланированной?Датчи оторопело замигал и опять по-черепашьи втянул голову, словно не веря своим ушам.— Боже правый, сэр, я же не могу выспрашивать у хозяев мотивы их поступков!Я сказал:— Извините меня, если время от времени я буду забредать на не обозначенную на карте территорию, мистер Датчи. Я просто пытаюсь получить как можно более полную информацию. Ради Мелиссы.Он прочистил горло.— Тогда мы, может быть, поговорим о Мелиссе?— Хорошо. Она рассказала мне довольно много о своих страхах. Я бы охотно послушал ваши впечатления.— Мои впечатления?— Ваши наблюдения.— По моим наблюдениям, это ужасно напуганная девочка. Ее пугает все.— Например?Он немного подумал.— Например, громкий шум. От него она буквально подскакивает. И даже если шум не очень громкий — временами кажется, что на нее действует сама внезапность, неожиданность звука. Зашелестит дерево, раздастся звук шагов или даже музыка — любой из этих звуков может заставить ее сильно расплакаться. Звонок в дверь. Мне кажется, это бывает, когда какое-то время она находится в состоянии необычного спокойствия.— Сидит в одиночестве, грезит наяву?— Да. Она часто грезит. Разговаривает сама с собой. — Он замолчал, ожидая моей реакции.Я спросил:— А яркий свет? Она когда-нибудь пугалась яркого света?— Да, — сказал он удивленно. — Да, пугалась. Я припоминаю конкретный случай — несколько месяцев тому назад. Одна из горничных купила фотоаппарат со вспышкой и делала пробные снимки, бродя по всему дому. — На его лице опять появилось неодобрительное выражение. — Она застала Мелиссу за завтраком и сфотографировала ее. Звук и свет вспышки очень сильно подействовали на Мелиссу.— В каком плане? Как она отреагировала?— Слезы, крики, отказ от завтрака. У нее даже сильно участилось дыхание. Я заставил ее дышать в бумажный пакет, пока дыхание не вернулось в норму.— Сдвиг по возбуждению, — сказал я скорее самому себе, чем ему.— Простите, доктор?— Внезапные изменения в возбуждении на ее психофизиологическом уровне сознания — они-то, видимо, и беспокоят ее.— Да, наверное, так и есть. Что можно сделать в этом случае?Я вытянул руку сдерживающим жестом.— Она сказала мне, что ей снятся страшные сны каждую ночь.— Это правда, — сказал он. — Часто больше одного раза за ночь.— Опишите, что она делает, когда это случается.— Не могу сказать, доктор. Когда это бывает, она находится с матерью...Я нахмурился.Он спохватился.— Однако я припоминаю несколько случаев, когда видел ее. Она сильно плачет, кричит. Мечется и бьется, отталкивает тех, кто пытается ее утешить, отказывается снова ложиться спать:— Мечется и бьется, — сказал я. — А она когда-нибудь рассказывает, что ей снилось?— Иногда.— Но не всегда?— Нет.— Когда она рассказывает, повторяются ли какие-нибудь темы?— Чудовища, призраки и тому подобное. По правде говоря, я не очень обращаю на это внимание. Прилагаю все усилия к тому, чтобы успокоить ее.— Так вот, заметьте себе на будущее, — сказал я. — Вы должны будете именно обращать внимание, и пристальное. Ведите записи того, что она говорит в этих случаях, и передавайте их мне. — Я вдруг понял, что говорю не терпящим возражения тоном. Хочу, чтобы теперь он почувствовал себя нерадивым студентом? Или собираюсь вести силовую борьбу с дворецким?Но он в роли подчиненного был в родной стихии: «Очень хорошо, сэр», — сказал он и поднес к губам чашку.Я спросил:— Производит ли она впечатление совершенно проснувшейся после того, как ей приснился кошмар?— Нет, не производит, — сказал он. — Не всегда. Иногда она сидит в постели с каким-то жутким, застывшим выражением на личике, безутешно плачет, кричит и размахивает руками. Мы, то есть я стараюсь разбудить ее, но это оказывается невозможным. Бывает даже, что она вылезает из постели и ходит по комнате, продолжая плакать и кричать, и разбудить ее невозможно. Мы просто ждем, пока она немного успокоится, и потом возвращаем ее в постель.— В ее постель?— Нет. К матери.— Так она совсем не спит в своей постели?Он покачал головой.— Нет, она спит с матерью.— Ладно, — сказал я. — Давайте вернемся к тем случаям, когда ее невозможно разбудить. Она кричит о чем-то конкретном?— Нет, никаких слов там нет. Это просто какой-то чуткий... вой. — Он сморщился. — Это нельзя спокойно слушать.— То, что вы описываете, называется ночными страхами, — сказал я. — Это не кошмары, которые снятся — как и все сны — во время фазы неглубокого сна. Ночные страхи возникают, когда спящий слишком быстро пробуждается от глубокого сна. Пробуждается, так сказать, грубо. Это расстройство механизма возбуждения, связанное с сомнамбулизмом и ночным недержанием мочи. Она мочится в постель?— Иногда.— Как часто?— Четыре или пять раз в неделю. Иногда меньше, иногда больше.— Вы что-нибудь предпринимали в связи с этим?Он покачал головой.— Ее волнует то, что она мочится в постель?— Напротив, — сказал он, — такое впечатление, что она относится к этому довольно спокойно.— Значит, вы с ней об этом говорили?— Я только сказал ей — однажды или дважды, — что юным леди необходимо обращать больше внимания на личную гигиену. Она это проигнорировала, и я не настаивал.— Как относится к этому ее мать? Как ее мать реагирует на мокрую постель?— Говорит, чтобы сменили простыни.— Ведь это ее постель. Неужели это ее не волнует?— Очевидно, нет. Доктор, эти припадки, эти страхи — что все это значит? С точки зрения медицины?— Вероятно, это связано с каким-то генетическим компонентом, — сказал я. — Ночные страхи бывают наследственной чертой. Как и ночное недержание мочи и сомнамбулизм. Все это, вероятно, как-то зависит от химии мозга.Его лицо стало встревоженным.Я продолжал:— Но эти страхи не опасны, они просто чреваты вот такими срывами. И обычно проходят сами собой, без всякого лечения, когда ребенок подрастает.— Ах, так, — сказал он. — Значит, время работает на нас.— Вот именно. Но это не значит, что мы не должны обращать на них внимания. От них можно лечить. Кроме того, они являются еще и предостережением — дело не ограничивается чистой биологией. Стресс нередко делает приступы более частыми и более длительными. Она нам говорит, что ее что-то беспокоит, мистер Датчи. Говорит это и другими симптомами.— Да, конечно.Явился официант и принес заказанное. Мы ели в молчании, и хотя Датчи говорил, что ленч не в его привычках, он поглощал свои креветки с учтивым энтузиазмом.Когда с едой было покончено, я заказал двойной кофе «эспрессо», а ему наполнили чайник свежим чаем.Выпив кофе, я сказал:— Возвращаясь к вопросу генетики, хочу спросить, есть ли у миссис Дикинсон еще дети — от предыдущего брака?— Нет. Хотя предыдущий брак был. У мистера Дикинсона. Но детей нет.— Что случилось с первой миссис Дикинсон?Казалось, он был раздосадован.— Она умерла от лейкемии. Такая славная молодая женщина. Этот брак просуществовал лишь два года. Тяжелое время было для мистера Дикинсона. Именно тогда он еще глубже ушел в собирание своей художественной коллекции.— Что он коллекционировал?— Живопись, рисунки и гравюры, антиквариат, гобелены. Он обладал чрезвычайно острым глазом на композицию и цвет, выискивал поврежденные шедевры и отдавал в реставрацию. Кое-что он реставрировал сам — научился этому ремеслу, когда был студентом. Вот это и было его истинной страстью — реставрация.Мне в голову пришла мысль о том, как он реставрировал свою вторую жену. Словно прочитав мои мысли, Датчи остро взглянул на меня.— Что еще, — спросил я, — помимо громкого шума и яркого света, пугает Мелиссу?— Темнота. Пребывание в одиночестве. А временами и вообще ничто.— Что вы хотите этим сказать?— Она может закатить истерику и без всякого повода.— Как выглядит эта «истерика»?— Очень похоже на то, что я уже описывал. Плач, учащенное дыхание, метание из стороны в сторону с криком. Иногда она просто ложится на пол и колотит ногами. Или вцепляется в первого попавшегося взрослого и держится, как... репей.— Эти припадки обычно случаются после того, как ей в чем-то отказывают?— Необязательно, хотя и по этой причине, конечно, тоже. Ей не очень нравятся ограничения. Да и какому ребенку они нравятся?— Значит, у нее бывают капризные вспышки, но эти припадки выходят за их границы.— Я имею в виду настоящий страх, доктор. Панический страх. Который идет словно бы ниоткуда.— Она когда-нибудь говорит, что именно ее пугает?— Чудовища. «Что-то плохое». Иногда она утверждает, что слышит какие-то звуки. Или видит и слышит что-то.— Что-то, чего не слышит и не видит никто, кроме нее?— Да. — Голос его дрогнул.Я спросил:— Это вас беспокоит? Больше, чем все другие симптомы?— Разные мысли приходят в голову, — тихо сказал он.— Если вы волнуетесь относительно психоза или какого-то нарушения мышления, то успокойтесь. Разве только есть что-то еще, о чем вы мне не сказали. Например, саморазрушительное поведение или странная речь.— Нет-нет, ничего такого, — сказал он. — Это, наверное, все часть ее воображения?— Именно. У нее оно хорошее, но, судя по тому, что я видел, она в полнейшем контакте с действительностью. Для детей ее возраста это очень типично — видеть и слышать что-то, чего не видят и не слышат взрослые.У него на лице отразилось сомнение.Я пояснил:— Это все — часть игры. Игра есть фантазия. Театр детства. Дети сочиняют драмы у себя в голове, разговаривают с воображаемыми партнерами по играм. Это нечто вроде самогипноза, который необходим для нормального развития.Он ничего не сказал на это, просто слушал.Я продолжал:— Фантазия может быть целительной, мистер Датчи. Может фактически уменьшать страхи тем, что дает детям чувство власти над своей жизнью. Но у некоторых детей — нервных, легко возбудимых, интровертированных, живущих в стрессовой обстановке, — та же способность рисовать в уме картинки может привести к состоянию тревоги, беспокойства. Эти картинки просто становятся слишком яркими. И опять-таки, здесь может присутствовать конституциональный фактор. Вы говорили, что ее отец был отличным реставратором произведений искусства. Может, у него были и другие творческие способности?— И еще какие! Он был архитектором по профессии и по-настоящему одаренным художником — когда был помоложе.— Почему же он прекратил этим заниматься?— Он убедил себя в том, что недостаточно талантлив, чтобы тратить на это время, уничтожил все свои работы, никогда больше не брался за кисть и начал коллекционировать. Путешествовать по миру. Свою степень в области архитектуры он получил в Сорбонне — очень любил Европу. Построил несколько чудесных зданий до того, как изобрел подкос.— Подкос?— Ну да, — сказал он, будто втолковывая азы. — Подкос Дикинсона. Это способ упрочнения стали, он применяется в строительстве.— А миссис Дикинсон? — спросил я. — Она была актрисой. Не было ли у нее и других творческих отдушин?— Об этом мне ничего не известно, доктор.— Как давно у нее наблюдается агорафобия — боязнь выйти из дома?— Она выходит из дома, — сказал он.— Вот как?— Да, сэр. Она прогуливается по участку.— Выходит когда-нибудь за его пределы?— Нет.— Каковы размеры участка?— Шесть и три четверти акра. Приблизительно.— Когда она гуляет, то проходит по всему участку, из конца в конец?Он прочистил горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69