Под влиянием фантазии на тему попрошайничества или чего-нибудь похуже их тусклые глаза оживились и заблестели. Майло держал их на расстоянии своим «полицейским» взглядом.Мы ели, оглядываясь через плечо. Он спросил:— Достаточно ли солидно для тебя?Прежде чем я успел ответить, он встал и пошел к стойке заказов, держа одну руку в кармане. Грязный, худой человек примерно моего возраста, со спутанной бородой тут же воспользовался моментом и приблизился ко мне, обнажив в ухмылке беззубые десны, бормоча что-то бессвязное и нелепо размахивая одной искривленной рукой. Другая рука была подтянута к самому плечу, согнута, словно куриное крыло, и совершенно неподвижна.Я протянул ему доллар. Подвижная рука выхватила его с ловкостью клешни ракообразного. Он успел отойти, прежде чем вернулся Майло с картонной коробкой, полной пакетиков из желтой бумаги.Но Майло все видел и, садясь, сердито на меня посмотрел.— Зачем ты это сделал?— У этого бедняги что-то не в порядке с головой.— Или он симулирует.— В любом случае он, должно быть, дошел до ручки, тебе не кажется?Он покачал головой, развернул порцию тако и откусил кусок. Прожевав и проглотив пищу, он сказал:— Все дошли до ручки, Алекс. Если ты не прекратишь, они облепят нас, как саранча.Мне показалось, что три месяца назад он бы такого не сказал.Я оглянулся, увидел, какими глазами смотрят на него остальные особи уличного люда, и возразил:— Вряд ли нужно на этот счет беспокоиться.Он показал на пакетики с едой.— Приступай, тут и для тебя.Я сказал:— Может, чуть позже.И стал пить кока-колу, которая уже потеряла всякий вкус.Спустя минуту я спросил:— Если бы тебе понадобилась информация об одном бывшем заключенном, как бы ты стал действовать?— Какого рода информация? — вопросом на вопрос ответил он, пережевывая слова вместе со свининой.— Как он вел себя в тюрьме, что затевает сейчас.— Этот тип освобожден условно?— Условный срок истек. Освобожден вчистую.— Образец реабилитации, а?— Вопросительный знак обязателен.— Этот мистер Образец давно уже чист и свободен?— Где-то около года.— За что сидел?— Нападение, попытка убийства, сговор с целью убийства — он заплатил одному типу, чтобы тот изуродовал человека.— Заплатил, значит? — Он вытер губы.— Заплатил с намерением нанести серьезный вред или даже хуже.— Ну тогда можно спокойно полагать, что он так и останется мерзавцем.— А если мне нужно что-то более конкретное?— Зачем это тебе?— Это касается одного пациента.— То есть все должно быть сугубо секретно и конфиденциально?— Пока да.— Ну, — сказал он, — вообще-то это не так уж трудно. Ты — то есть полицейский, потому что гражданскому придется лбом стенку прошибать, чтобы хоть чего-то добиться, — ты отслеживаешь цепочку. Прошлое — это лучший предсказатель будущего, верно? Так вот, первое звено — его полицейское досье. Федеральное и местное. Ты говоришь с полицейскими, которые знали его в то недоброе старое время. Предпочтительно с теми, кто его арестовывал. Дальше ты закидываешь глаз в папку окружного прокурора — там будут рекомендации по избранию меры наказания, заключения психиатров или психоаналитиков, ну и все такое. Третий шаг — ты разговариваешь с тюремным персоналом — узнаешь, как он вел себя во время отсидки. Хотя на самом деле лучше всего его знают те задницы, которые мотали срок вместе с ним. Если ты возьмешь кого-то из них на крючок — тяни. Потом идешь к офицеру, который курировал его после условного освобождения. Проблема здесь в том, что они завалены делами и задавлены текучкой. В большинстве случаев они просто штампуют бумаги, и шансов выудить из них что-то стоящее очень мало. Конечный шаг — ты устанавливаешь его К.З. — круг знакомых, то есть тех подонков, с которыми он общался после выхода из тюрьмы. Конец. Ничего особенного, просто нагрузка на ноги. А в итоге вся информация тебе мало что даст. Так что если у тебя есть обеспокоенный пациент, я бы на твоем месте посоветовал ему или ей быть поосторожнее. Пусть купит большую пушку и научится ею пользоваться. Или заведет питбуля.— Это отслеживание цепочки, которое ты только что описал, — его может провести частный адвокат?Майло посмотрел на меня, не отрываясь от тако.— Ты имеешь в виду обычного, среднего адвоката? Нет. Не может ни за какой приемлемый отрезок времени. Адвокат, заручившийся услугами хорошего частного детектива, мог бы провернуть такое дело, но и тогда частному сыщику потребуется время, и немалое, — разве только у него есть крупные связи в полиции.— Скажем, как у отставного полицейского?Он кивнул.— Некоторые частные сыщики — бывшие полицейские. Все они работают с почасовой оплатой, а такое дело потребует немало часов. Так что совсем не мешает иметь богатого клиента.— А тебя самого такое дело случайно не заинтересовало бы?Он положил свое тако на стол.— Что? — Небольшая частная консультация, Майло. Настоящее хобби. Тебе разрешается подрабатывать, когда ты временно отстранен?— Я такой же гражданин, как и все. Могу делать все, что захочу. Только почему, черт возьми, я должен захотеть?— Это лучше, чем гонять мячики по ползучим сорнякам.Он хмыкнул, подобрал свое тако, доел его и стал разворачивать следующее.— Черт, — сказал он, — я даже не знаю, какую заломить цену.— Значит, ты возьмешься?— Я просто думаю. А твой пациент или пациентка — из пострадавших?— Дочь пострадавшей, — ответил я. — Восемнадцать лет. Я лечил ее очень давно, когда она была еще ребенком. Ее приняли в университет в другом городе, а она не знает, ехать ей или нет, хотя, судя по всему, лучше этого для нее не придумаешь.— Из-за того, что вернулся этот подонок?— Там есть и другие причины, питающие ее сомнения. Но присутствие этого подонка не дает возможности устранить ни одну из них. Я не могу советовать ей, чтобы она уехала, когда этот тип маячит на горизонте, Майло.Он кивнул и продолжал есть.— У семьи есть деньги, — сказал я. — Вот почему я спросил насчет адвокатов — они могут позволить себе их целый батальон, а уж одного-то и подавно. Но если за дело возьмешься ты, у меня будет уверенность, что оно делается как следует.— О, проклятье, — проворчал он и откусил еще несколько кусков тако. Потом поднял воротник рубашки и воровато огляделся. — Майло Марлоу, Майло Спейд — что звучит забористее, как ты думаешь?— А если Шерлок Стерджис?— Тогда кто же будешь ты сам? Ватсон Нашей Эры? Ладно, можешь сказать этим людям, что если они хотят идти таким путем, то я прощупаю того типа.— Спасибо.— No problema. — Он поковырял в зубах и посмотрел на свою пропитанную потом одежду. — Жаль только, что климат не дает прилично одеться.Мы покончили с напитками и расправились еще с некоторым количеством еды. Когда шли к машине, к нам подошел еще один из попрошаек — грузный человек неопределенной расы и религии. На лице у него была заискивающая ухмылка, а тело содрогалось от параличной тряски, словно в каком-то жутком танце. Майло свирепо посмотрел на него, потом полез в карман и вынул горсть мелочи. Сунув деньги бродяге, он вытер руки о штаны, отвернулся, не слушая его невнятного благодарственного бормотания, и выругался, берясь за ручку дверцы. Но эпитеты на этот раз звучали как-то неубедительно — мне доводилось слышать от него и кое-что получше. * * * Доктор Урсула Каннингэм-Гэбни звонила в мое отсутствие и оставила номер телефона, по которому ее можно застать вечером. Я набрал этот номер, и мне ответил грудной, хорошо поставленный женский голос.— Доктор Каннингэм-Гэбни?— Я слушаю.— Это доктор Делавэр. Спасибо, что ответили на мой звонок, доктор Гэбни.— А это случайно не доктор Александр Делавэр?— Да, он самый.— А, — сказала она. — Я знакома с вашим исследованием о ночных страхах у детей. Мы с мужем включили эту работу в список литературы по расстройствам, вызванным беспричинным страхом, мы составили его в прошлом году для «Американского журнала по психиатрии». Статья очень стимулирует мысль.— Благодарю вас. Я также знаком с вашими работами.— Где вы практикуете, доктор Делавэр? Дети не наша специальность, и нам часто приходится направлять маленьких пациентов к врачам детского профиля.— Я базируюсь на Западной педиатрической, но не занимаюсь лечением. Работаю в области судебной медицины. Кратковременные консультации.— Вот как. Но из записи на автоответчике я поняла, что вы чей-то лечащий врач.— Мелиссы Дикинсон. Я был ее врачом. Много лет назад. Я всегда остаюсь в распоряжении своих старых пациентов. На днях она ко мне приходила.— Мелисса, — сказала она, — такая серьезная молодая женщина.— У нее немало причин, чтобы быть серьезной.— Да. Несомненно. Семейная патология имеет глубокие корни. Я рада, что она наконец обратилась за помощью.— По-видимому, она главным образом волнуется за мать, — пояснил я. — В связи с предстоящей разлукой. Как она перенесет ее отъезд в Гарвардский университет.— Мать очень гордится ею. И хочет, чтобы она уехала.— Да, я слышал об этом от Мелиссы. И все же она беспокоится.— Не сомневаюсь в этом. Но, кроме самой Мелиссы, ее отъезд больше ни у кого не вызывает беспокойства.— Значит, у вас нет опасения, что в случае отъезда Мелиссы в состоянии ее матери произойдет рецидив?— Вряд ли, доктор Делавэр. Напротив, я уверена, что Джина — миссис Рэмп — будет рада своей вновь обретенной свободе. Мелисса — умная девушка и любящая дочь, но иногда бывает несколько... утомительной.— Это выражение матери?— Нет, миссис Рэмп никогда так не скажет. Но она это чувствует. И поэтому я надеюсь, вы сможете сразу заняться амбивалентностью Мелиссы и справитесь достаточно быстро, чтобы она успела реализовать свой шанс. Я понимаю, что существует какой-то крайний срок. В Гарварде склонны проявлять нетерпение — я знаю это по опыту. Так что ей придется связать себя обязательствами. Будет жаль, если какая-то формальность помешает ей двигаться вперед.Подумав о Макклоски, я спросил:— Нет ли у миссис Рэмп каких-то других тревог, которые могли бы передаваться Мелиссе?— Передаваться? Как при эмоциональной инфекции? Нет, я бы сказала, что все как раз наоборот — есть риск, что тревога Мелиссы скажется на ее матери. Случай миссис Рэмп — это один из самых тяжелых случаев фобии, с которыми нам приходилось иметь дело. А через наши руки прошло немало пациентов. Но прогресс миссис Рэмп можно назвать феноменальным, причем и дальше дело у нее пойдет так же. Если ей дать этот шанс.— Вы хотите сказать, что Мелисса является угрозой ее прогрессу?— У Мелиссы добрые намерения, доктор Делавэр. Я вполне могу понять ее беспокойство. То, что она росла при неполноценной матери, давало ей стимул к необычно быстрому взрослению. До какого-то уровня это не очень мешало. Но все меняется, и теперь ее опека лишь подрывает уверенность матери в себе, в собственных силах.— И в чем же выражается эта опека?— В том, что ее присутствие отвлекает внимание в самые критические моменты лечения.— Я все еще не уверен, что понимаю, о чем идет речь.— Хорошо, — сказала она, — я объясню. Возможно, вам известно, что лечение от агорафобии по необходимости проводится в натуре, то есть в реальном окружающем мире, где находятся и факторы, вызывающие страх. Ее мать и я, мы в буквальном смысле слова делаем шаги вместе. Выходим за ворота, идем вокруг квартала. Это медленный, но стабильный процесс, выверенный таким образом, что пациент испытывает минимальный страх. Мелисса поставила себе за правило присутствовать при лечении в самые важные его моменты. И наблюдать. Со скрещенными на груди руками и этим абсолютно скептическим выражением на лице. Это выглядит почти комично, но служит, несомненно, отвлекающим фактором. Дошло до того, что я стала строить всю работу вокруг нее — старалась планировать так, чтобы моменты лечения, нацеленные на крупные сдвига, приходились на время, когда она в школе. Теперь она закончила школу, и ее присутствие стало еще более... заметным.— Вы говорили с ней об этом?— Я пробовала, доктор Делавэр, но Мелисса не проявляет интереса к разговорам со мной.— Странно, — заметил я. — Ей это представляется совсем иначе.— Вот как?— Она видит себя пытающейся получить от вас информацию, но получающей категорический отказ.Пауза. Потом она сказала:— Да, это на нее похоже. Но я вижу здесь невротически искаженное истолкование фактов. Я отношусь с определенным сочувствием к ее ситуации, доктор Делавэр. Ей приходится иметь дело со множеством внутренних противоречий — с сильным ощущением угрозы и чувством ревности. Уверена, что ей нелегко. Но мне необходимо сосредоточиться на своей пациентке. А Мелисса может прибегнуть к вашей помощи — или чьей-нибудь еще, если в ваши планы это не входит, — чтобы привести свои дела в порядок.Я сказал:— Она просила меня поговорить с ее матерью. Чтобы уточнить, как мать действительно ко всему этому относится, и решить наконец, как быть с Гарвардом. Я звоню, чтобы узнать, нет ли у вас возражений. Не хотелось бы мешать лечению.— Очень разумно с вашей стороны. А о чем конкретно вы хотите говорить с миссис Рэмп?— Только о том, как она отнесется к отъезду Мелиссы. Судя по тому, что вы мне рассказали, здесь все достаточно ясно. Услышав это из первых уст, я смогу развеять сомнения Мелиссы.— И используете свою роль заступника, чтобы побудить ее двигаться вперед?— Именно так.— Ну, никакого вреда я в этом не вижу. Особенно если ваша беседа будет ограничена определенными рамками.— Вы назовете какие-то конкретные темы, которых мне следует избегать?— Пока, мне кажется, будет правильным исключить все, что не касается университетской карьеры Мелиссы. Постараемся обойтись без сложностей.— Похоже, однако, что в данном случае как раз одни сплошные сложности.— Верно, — сказала она с ноткой веселости в голосе. — Но тем и прекрасна психиатрия, не так ли? * * * Я позвонил Мелиссе в девять часов, и она сняла трубку после первого же гудка.— Я поговорил со своим знакомым — он полицейский детектив, сейчас пока в отпуске, так что у него есть свободное время. Если ты все еще хочешь проверить Макклоски, то это можно сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69