На нем был двубортный костюм из синего сержа Шерстяная ткань.

хорошего, но старомодного покроя, крахмальная белая рубашка, завязанный виндзорским узлом флотский галстук и начищенные до зеркального блеска черные ботинки на чересчур высоких каблуках. Когда я вышел из кабинета, они с девочкой уже стояли посреди приемной; она смотрела вниз, на ковер, а он разглядывал предметы искусства. По выражению его лица было ясно, что мои эстампы не получают проходного балла. Это выражение не изменилось, когда он повернулся ко мне.От него веяло ледяным ливнем Монтаны, но девочка цеплялась за его руку так, будто это была рука Санта-Клауса.Для своего возраста она была маловата ростом, но черты ее лица казались вполне зрелыми, сформировавшимися. Девочка была из тех детей, кого природа раз и навсегда наделяет индивидуальностью, чтобы больше уже к этому не возвращаться. Овальное личико, чуточку не дотягивающее до хорошенького, под челкой цвета скорлупы грецкого ореха. Волосы длинные, почти до пояса, и сверху их перехватывала розовая цветастая лента. У нее были большие, круглые, серо-зеленые глаза, светлые ресницы, вздернутый, обрызганный веснушками нос и мило заостренный подбородок под маленьким, робким ртом. Ее одежда была слишком нарядной для школы: платье в розовый горошек с рукавами фонариком и белым атласным поясом, который был завязан сзади бантом, розовые носочки с кружевной отделкой по краю и белые лаковые туфли с пряжками. Совсем как Алиса из сказки Кэрролла в момент встречи с Червонной Дамой.Эти двое просто стояли там, не двигаясь. Словно виолончель и малая флейта, которым предстояло сыграть некий странный дуэт.Я представился, наклонившись и улыбнувшись девочке. В ответ она уставилась на меня. К своему удивлению, я не обнаружил никаких признаков страха.Совершенно никакой реакции, кроме явно оценивающего взгляда. Если учесть причину, которая привела ее ко мне, то дела мои шли лучше некуда.Ее правая рука пряталась в мясистой левой руке Датчи. Чтобы не заставлять девочку отпустить ее, я снова улыбнулся и протянул свою руку Датчи. Этот жест его явно удивил, он пожал ее с неохотой и отпустил, одновременно высвободив и пальцы девочки.— Ну, я пошел, — объявил он нам обоим. — Сорок пять минут — верно, доктор?— Верно.Он сделал шаг к двери.Я смотрел на девочку, внутренне готовясь к сопротивлению с ее стороны. Но она так и осталась стоять на месте, уставившись на ковер под ногами, плотно прижав руки к бокам.Датчи сделал еще один шаг и остановился. Жуя свою щеку, он вернулся и погладил девочку по голове. Она в ответ улыбнулась ему — как мне показалось, ободряюще.— Пока, Джейкоб, — сказала она. Высокий голос с сильным придыханием. Точно как на пленке.Розовый оттенок со щек Датчи разлился по всему лицу. Он еще немного пожевал изнутри щеку, деревянно опустил руку и что-то пробормотал. Бросив на меня последний пристальный взгляд, он вышел.После того как за ним закрылась дверь, я сказал:— Похоже, Джейкоб — твой хороший друг.Она сказала:— Он слуга моей мамы.— Но он и за тобой присматривает.— Он за всем присматривает.— За всем?— За нашим домом. — Она нетерпеливо постучала ногой. — У меня нет отца, а мама не выходит из дома, так что Джейкоб делает для нас много всего.— Что, например?— Домашние дела: говорит Мадлен и Сабино, и Кармелс, и всем слугам, и людям, которые нам все привозят, что делать. Иногда он готовит еду — закуски и то, что можно есть руками. Если не очень занят. Мадлен готовит горячие блюда. И он водит все машины. Сабино водит только грузовик.— Все машины, — сказал я. — У вас их много?Она кивнула.— Много. Папа любил машины и покупал их до того, как умер. Мама держит их в большом гараже, хотя сама их не водит, и Джейкоб должен их заводить и ездить на них, чтобы у них в моторе ничего не слиплось. Еще есть компания, из которой приезжают мыть их каждую неделю. Джейкоб наблюдает, чтобы они хорошо делали свою работу.— Похоже, Джейкоб — занятой человек.— Очень. А у вас сколько машин?— Всего одна.— А какая?— "Додж-дарт".— "Додж-дарт", — сказала она, задумчиво поджав губы. — У нас такой нет.— Она не очень шикарная. Скорее, довольно потрепанная.— У нас есть одна такая. «Кэди-работяга».— "Кэди-работяга", — сказал я. — Не думаю, что мне приходилось когда-либо слышать о такой модели.— Это та, на которой мы приехали сегодня. Сюда. «Кадиллак-флитвуд-работяга» 1962 года. Она черная и старая. Джейкоб говорит, что это рабочая лошадка.— Тебе нравятся автомобили, Мелисса.Она пожала плечами.— Не особенно.— А как насчет игрушек? У тебя есть любимые?Она снова пожала плечами.— Не знаю.— У меня в кабинете есть игрушки. Пойдем посмотрим?Она в третий раз пожала плечами, но позволила мне проводить ее в кабинет. Как только она оказалась внутри, ее глаза вспорхнули и полетели, останавливаясь на письменном столе, книжных полках, шкафу с игрушками, и вернулись обратно к письменному столу, ни на чем подолгу не задерживаясь. Она сплела пальцы рук, разняла их и стала как-то странно разминать и крутить, будто месила в них комочек теста.Я прошел к шкафу с игрушками, открыл его и показал ей его содержимое.— Здесь у меня много всякой всячины. Настольные игры, куклы, пластилин для лепки. Бумага и карандаши тоже есть. И цветные мелки, если тебе нравится рисовать в цвете.— Почему я должна это делать? — спросила она.— Делать что, Мелисса?— Ну, играть или рисовать. Мама сказала, что мы будем разговаривать.— Мама правильно тебе сказала. Мы будем разговаривать, — сказал я. — Но иногда детям, которые сюда приходят, хочется поиграть или порисовать перед тем, как разговаривать. Так они привыкают к здешней обстановке.Ее руки задвигались быстрее. Она опустила глаза.— А потом, — продолжал я, — когда дети играют и разговаривают, им бывает легче рассказать о том, что они чувствуют, то есть легче выразить свои чувства.— Я могу выразить свои чувства говорением, — сказала она.— Чудесно, — согласился я. — Давай говорить.Она уселась на кожаную кушетку, а я опустился в свое кресло, стоявшее напротив. Она еще немного посмотрела по сторонам, потом положила руки на колени и стала смотреть прямо на меня.Я сказал:— Ну вот. Давай начнем разговор с того, кто я такой и почему ты здесь. Я психолог. Ты знаешь, что означает это слово?Она помяла пальцы и стукнула по кушетке пяткой.— У меня есть проблема, а вы такой доктор, который помогает детям, у которых проблемы, и вы не делаете уколов.— Прекрасно. Все это рассказал тебе Джейкоб?Она покачала головой.— Мама. Доктор Уэгнер рассказала ей о вас — она дружит с мамой.Я вспомнил, что говорила мне Айлин Уэгнер о кратком разговоре — о девчушке, которая бродит и прячется в большом, пугающем доме, — и задумался над тем, что этот ребенок называет дружбой.— Но ведь доктор Уэгнер встретилась с твоей мамой из-за тебя, Мелисса, не так ли? Из-за твоего звонка в службу помощи.Ее тело напряглось, а руки замесили быстрее. Я заметил, что подушечки пальцев у нее розовые и чуть-чуть шелушатся.— Да, но ей нравится мама.Она отвела глаза и уставилась на ковер.— Ну хорошо, — отступился я. — Доктор Уэгнер действительно была права. Относительно уколов. Я никогда не делаю уколов. Даже не умею их делать.Это не произвело на нее никакого впечатления. Она смотрела на свои туфли. Потом вытянула ноги вперед и стала болтать в воздухе ступнями.— И все же, — продолжал я, — даже если идешь к доктору, который не делает уколов, иногда бывает страшновато. Оказываешься в новой ситуации, не знаешь, как все будет.Она резко вскинула голову, зеленые глаза смотрели с вызовом.— Вас я не боюсь.— Прекрасно. — Я улыбнулся. — И я тебя тоже не боюсь.Она взглянула на меня чуточку озадаченно, но в основном с пренебрежением. Знаменитое делавэровское остроумие на этот раз не достигло цели.— Я не только не делаю уколов, — сказал я, — но и вообще ничего не делаю детям, которые сюда приходят. Я просто работаю вместе с ними. Как одна команда. Они рассказывают мне о себе, и, когда мы хорошенько познакомимся, я показываю им, как перестать бояться. Ведь боязнь — это что-то такое, чему мы научаемся. А раз так, то можно и разучиться бояться.В глазах девочки промелькнула искорка интереса. Ноги ее расслабились. Но месить она продолжала, причем быстрее, чем раньше.Она спросила:— Сколько еще детей приходят сюда?— Много.— Сколько много?— От четырех до восьми в день.— А как их зовут?— Этого, Мелисов, я тебе сказать не могу.— Почему же?— Это секрет. Точно так же я никому не могу сказать, что сегодня приходила ты, — без твоего на это разрешения.— Почему?— Потому что дети, которые приходят сюда, рассказывают о вещах, которые касаются лично их, и не хотят, чтобы об этом узнал кто-нибудь еще. Это их частная жизнь — ты понимаешь, что я имею в виду?— Частная жизнь, — сказала она, — это когда идешь в туалет, как взрослая молодая леди, совершенно одна, и закрываешь за собой дверь.— Правильно. Когда дети рассказывают о себе, они иногда говорят мне такие вещи, о которых никогда никому не говорили. Одна из сторон моей работы — это умение хранить секреты. Поэтому все, что происходит в этой комнате, секретно. Секретны даже имена людей, которые сюда приходят. Вот почему здесь есть эта вторая дверь. — Я показал ей. — Она выходит в холл. Это для того, чтобы пациенты могли уйти отсюда, не заходя в приемную и не встречаясь с другими людьми. Хочешь посмотреть?— Нет, спасибо.Я ощутил возросшую напряженность.— Мелисса, тебя сейчас что-нибудь беспокоит?— Нет.— Хочешь, мы поговорим о том, что тебя пугает?Молчание.— Мелисса?— Все.— Тебя пугает все?Пристыженное выражение лица.— Как насчет того, чтобы начать с чего-то одного?— Воры и бродяги. — Это было продекламировано без колебаний.Я сказал:— Тебе кто-нибудь говорил, о чем я буду спрашивать тебя сегодня?Молчание.— Джейкоб, да?Кивок.— И мама?— Нет. Только Джейкоб.— И как отвечать на мои вопросы, Джейкоб тоже сказал?Нерешительность.Я продолжал:— Если он это сделал, то все в порядке. Он хочет помочь. А я просто хочу, чтобы ты обязательно рассказала мне, что чувствуешь ты. Ведь звезда в нашем шоу — это ты, Мелисса.Она сказала:— Он велел мне сидеть прямо, говорить четко и рассказывать правду.— Правду о том, что тебя пугает?— Угу. И тогда вы, может быть, сможете мне помочь.С ударением на «может быть». Я почти слышал голос Датчи.Я сказал:— Прекрасно. Датчи, очевидно, очень умный человек и с большой заботой относится к тебе. Но когда ты приходишь сюда, то становишься самой главной. И можешь говорить, о чем захочешь.— Я хочу говорить о ворах и бродягах.— Ладно. Тогда именно этим мы и займемся.Я подождал. Она ничего не говорила.Я спросил:— А как выглядят эти воры и бродяги?— Это не настоящие воры, — сказала она опять пренебрежительным тоном. — Они в моем воображении. Понарошку.— Как они выглядят в твоем воображении?Снова молчание. Она закрыла глаза. Руки яростно месили свой комок теста, тело начало слегка раскачиваться, а лицо сморщилось. Казалось, она вот-вот расплачется.Я наклонился ближе к ней и сказал:— Мелисса, нам не обязательно разговаривать об этом прямо сейчас.— Большие, — сказала она, не открывая глаз. Но слез не было видно. Я понял, что напряженное выражение лица было не предвестником слез, а свидетельством интенсивной попытки сосредоточиться. Ее глаза под закрытыми веками бегали с невероятной быстротой.Погоня за образами.Она сказала:— Он большой... в такой большой шляпе...Внезапное прекращение движения под веками.Ее руки расцепились, плавно поднялись вверх и стали описывать широкие круги.— ... и в длинном пальто, и...— И что еще?Руки перестали описывать круги, но остались в воздухе. Рот слегка приоткрылся, не издав, однако, ни звука. Лицо приобрело расслабленное выражение. Сонное.Гипнотическое.Спонтанная гипнотическая индукция?Встречается нередко у детей ее возраста: маленькие дети с легкостью пересекают границу между реальностью и фантазией, причем наиболее смышленые из них часто являются наилучшими субъектами гипноза.Добавьте к этому одинокое существование, которое описывала Айлин Уэгнер, и я мог себе представить, как она регулярно смотрит кино у себя в голове.Только иногда там показывают фильмы ужасов...Ее руки упали обратно на колени, нашли друг друга и вновь начали катать и месить свой комок теста. На лице осталось выражение человека, находящегося в трансе. Она молчала.Я сказал:— На воре большая шляпа и длинное пальто. — Бессознательно я заговорил тише и медленнее. Подлаживаясь под нее. Лечение — это тоже парный танец.Напряженность. Никакого ответа.— Что-нибудь еще? — мягко спросил я.Она молчала.Сработала моя интуиция. Что-то вроде научной догадки, возникшей на почве множества других сорокапятиминутных сеансов.— У него есть еще что-то, помимо шляпы и пальто? Так, Мелисса? Он что-то держит в руке?— Мешок. — Едва слышно.Я сказал:— Да. У вора с собой мешок. Для чего он?Ответа нет.— Чтобы класть туда вещи?Ее глаза резко распахнулись, а руки шлепнули по коленям. Она опять начала раскачиваться, все сильнее и быстрее, держа голову напряженно, словно ее шея была лишена подвижных сочленений.Я наклонился и коснулся ее плеча. Птичьи косточки под хлопчатобумажной тканью.— Ты хочешь поговорить о том, что он кладет в этот мешок, Мелисса?Она закрыла глаза и продолжала раскачиваться. Потом вздрогнула и обхватила себя руками. Слезинка прокатилась у нее по щеке.Я снова дотронулся до ее плеча, достал бумажную салфетку и вытер ей глаза, наполовину ожидая, что она отпрянет. Но она позволила мне промокнуть ей глаза.Первый сеанс прошел драматически, настоящий фильм недели. Но, пожалуй, пока хватит, нельзя торопить события — так можно поставить под угрозу все лечение. Я попромокал еще немного, размышляя, как бы спустить все на тормозах.Она зарубила эту идею одним-единственным словом:— Детей.— Вор сажает в мешок детей?— Угу.— Значит, на самом деле это не вор, а похититель детей?Она открыла глаза, встала, повернулась лицом ко мне и протянула руки, сложенные как бы для молитвы.— Он убийца! — выкрикнула она, содрогаясь при каждом слове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69