Тодд сказал, что может сделать нам обмен.— Шестерка, слабак несчастный! — высказалась блондинка. — Пусть катится подальше. — Она газанула, и пес дернулся от испуга.— А что он вообще хотел от вас? — спросил я.— Ну, в общем, чтобы мы вели себя так, будто считаем его большим бабником. Чтобы дали себя полапать у вас на глазах. — Блондинка повернулась к рыжеволосой подруге. — Я говорила тебе, Map. Не надо было с Тоддом связываться.— Что, в действительности Тодд совсем не такой? Подруги опять захихикали. Рыжеволосая вынула из пакета комок воздушной кукурузы и дала псу.— Он это любит, — проворковала она. — Берни у нас сластена.— Ешь на здоровье, Берни. — Я обошел машину кругом и потрепал пса по спине. Шерсть у него была свалявшаяся от соли и грязи. Когда я стал чесать ему шею, он заскулил от удовольствия.— Значит, Тодд — это совсем не то, что нужно, — сказал я.В глазах у блондинки появилось настороженное выражение. С близкого расстояния ее лицо показалось мне жестким, готовым состариться, а кожа — начавшей принимать вид дубленой от слишком долгого пребывания на солнце и многочисленных превратностей судьбы.— Может, вы с ним близкие друзья?— Никоим образом, — успокоил я ее. — Просто я знаком с людьми, которым принадлежит этот дом. Тодда я вижу всего второй раз в жизни.— Значит, вы не из тех, так сказать... — Блондинка усмехнулась, игриво посмотрела на меня и расслабленным жестом приподняла руку.— Тре-ейс! Это же очень неприлично!— А что такого? — возразила блондинка. — Это он так делает, а не я. Вот ему пусть и будет стыдно!Я спросил:— Выходит, Тодд — гей?— Это уж точно, — ответила рыжая.— Гомик с мускулами, — добавила блондинка.— Такое тело зря пропадает, — сокрушенно сказала рыжая. Пес судорожно кашлянул. — Тихо, Берни, не напрягайся.— Вот я и говорю — мерзость какая, — не успокаивалась блондинка. — Использовать нас, чтобы показать, будто его интересуют девушки. Я хочу сказать — может, тело у него, как у буйвола, но головой он слаб, это точно.— Откуда вы знаете, что он гей? — спросил я.— Ну, — ответила блондинка, засмеявшись и опять газанув, — конечно, мы не ходим и не подсматриваем за ним, когда он занимается этим. — К нему все время шастают разные типы, — заявила рыжеволосая девушка. — Он говорит, что тренирует их, но один раз я видела, как он и тот тип держались за руки и целовались.— Фу, мерзость! — сказала блондинка, толкая подругу локтем в бок. — Ты мне ничего не говорила.— Так это было очень давно. Когда мы еще жили у Большого Дейва.— Большой Дейв, — хихикнула блондинка.— Можете сказать точнее, когда это было? — поинтересовался я.Вопрос сильно озадачил подруг. У обеих был такой вид, словно они решали труднейшую лексическую задачу.Наконец рыжеволосая сказала:— Очень давно — может, недель пять назад. Поджаристый Тодд и этот тип проходили позади дома. А прямо вон там я выгуливала Берни. — Она показала на зацементированную площадку. — И они держались за руки. Потом тот тип сел в свою машину — белый 560-й «мерседес» с такими необычными колесами, — а Тодд наклонился и поцеловал его.— Мерзость, — фыркнула блондинка.— Да нет, это было как-то даже трогательно, — возразила рыжая, и было похоже, что она действительно так думает. Но сочувствие здесь было явно не к месту, так что она поежилась и разразилась нервным смехом.Я спросил:— Не припомните, как выглядел тот человек?Она пожала плечами.— Он был старый.— Какого он мог быть возраста?— Старше вас.— Могло ему быть за сорок?— Даже больше.— А может, это был папочка Тодда? — глуповато ухмыляясь, вмешалась блондинка. — Своего папочку ведь можно поцеловать, правда, Map?— Может, и можно, — отозвалась рыжеволосая приятельница. — Крошка Тодд целует своего папулю.Они посмотрели друг на друга. Покачали головами и опять захихикали.— Что-то на папулю не похоже, — продолжала рыжая. — По-моему, там была настоящая любовь. — Она задумчиво взглянула на меня. — Вообще-то этот старый тип был вроде крепкий. Для старика, я имею в виду. Вроде как смахивал на Тома Селлека.— У него были усы? — спросил я.Было видно, как рыжеволосая напрягает свою память.— Кажется, были. Точно не могу сказать. Просто помню, что мне показалось, будто он похож на Тома Селлека. На пожилого Тома Селлека. Крепкий, загорелый. Широкая грудь.— И почему только среди этих так много крепких типов? — Вопрос блондинки прозвучал несколько риторически. — Столько добра зря пропадает.— Потому что они богатые, Трейс, — ответила ее рыжая подруга. — Они могут себе позволить разные там приспособления, отсасывание жира и всякое такое.Блондинка потрогала свой собственный плоский живот.— Если мне когда-нибудь понадобится делать такие штуки, лучше усыпите меня. — Она запустила руку в коробку «Фидл-Фэдл» и стала шарить.— Эй, не залапывай там все! — возмутилась рыжая и потянула коробку к себе.Блондинка, не отпуская коробки, сказала:— Миндаль. — Она улыбнулась. — Вот, нашла. — Она вытащила из коробки зерно миндаля и взяла его в зубы. Посмотрев на меня, провела по нему языком и не торопясь раскусила.Я спросил:— Значит, вы последний раз видели здесь того пожилого типа пять недель назад?— Точно, — задумчиво кивнула рыжая. — Мы уже очень давно не валялись на сухом песочке.— Ну так как, — вернулась к своему вопросу блондинка, — вы что-нибудь можете для нас сделать?— Я уже объяснил вам, что не занимаюсь этим бизнесом, но я действительно кое-кого знаю, так что надо посмотреть и поспрашивать. Оставьте-ка свои координаты.— Конечно! — просияла рыжеволосая. Но тут же помрачнела.— В чем дело?— Нечем писать.— Какие проблемы, — сказал я, борясь с желанием подмигнуть. Я вернулся к своей машине, нашел в бардачке шариковую ручку и старую квитанцию из автомастерской и вручил все девушке. — Пишите на оборотной стороне.Используя коробку «Фидл-Фэдл» вместо письменного стола, она стала старательно писать, а блондинка смотрела. Пес ткнулся мокрым носом мне в руку и благодарно вздохнул, когда я снова почесал его.— Вот. — Девушка протянула мне бумагу. Мария и Трейси. Замысловатый почерк. Сердечки вместо точек над "i". Флорес-Меса-драйв. Телефонная станция 456.Я улыбнулся девушкам:— Отлично. Посмотрю, что можно будет сделать. А пока желаю удачи.— Она у нас уже есть, — сказала блондинка.— Что у нас уже есть? — спросила ее рыжеволосая подруга.— Удача. Мы всегда получаем то, что хотим, правда, Map?Под звуки хихиканья и в клубах пыли «гольф» рванулся вперед.Они помчались по Брод-Бич-роуд на север и исчезли из глаз. Через секунду до меня дошло, что эти девушки — ровесницы Мелиссы. * * * Я развернулся и поехал назад к шоссе.Пожилой мужчина и молодой жеребец.Пожилой мужчина с усами, загорелый.В Лос-Анджелесе масса загорелых, носящих усы геев. И масса белых «мерседесов».Но если Дон Рэмп ездит на белом 560-м со спецколесами, то я, пожалуй, рискнул бы сделать предположение. Я влился в южный поток движения по шоссе Пасифик-Коуст и поехал домой, делая свое предположение даже при отсутствии доказательств. Представлял себе Рэмпа в роли любовника Никвиста и пересматривал в свете новой информации ту напряженность между Никвистом и Джиной, свидетелем которой я был.Очередной фортель в стиле «настоящего мужчины» с его стороны?Гнев с ее стороны? Знала ли она об этом?Связано ли это как-то с ее намеками на желание переменить стиль жизни?Отдельные спальни.Отдельные банковские счета.Отдельные жизни.А может, она все знала о Рэмпе, Когда выходила за него замуж?И почему, прожив столько лет холостяком, он женился на ней? И банкир, и адвокат Джины были, похоже, убеждены, что не из-за денег, и в доказательство цитировали брачный контракт.Но брачные контракты — как и завещания — могут оспариваться. А застраховать жизнь и получить страховой полис можно и без ведомства банкиров и адвокатов.А может, наследство здесь было абсолютно ни при чем. Может Рэмпу просто было нужно прикрытие, чтобы не шокировать добрых консервативных жителей Сан-Лабрадора.Вместе с домашним очагом он приобрел и ребенка, который смертельно его ненавидит.Чисто по-американски! 22 Я добрался домой в самом начале шестого. Майло дома не было. Он надиктовал на свой аппарат новое приветствие. Никакой больше мизантропии, просто по-деловому: "Будьте добры, оставьте ваше сообщение". Я оставил ему просьбу позвонить мне при первой возможности.Потом я позвонил в Сан-Лабрадор и поговорил с Мадлен.Мадемуазель Мелиссе нездоровится. Она спит.Non, месье тоже нет дома.Прерывающийся голос. Потом щелчок.Я оплатил счета, прибрался в доме, еще раз покормил рыбок и заметил, что они выглядят усталыми, особенно самочки. Позанимался тридцать минут на лыжном тренажере и принял душ.Я посмотрел на часы, и они показывали семь тридцать.Вечер пятницы.Вечер свиданий.Не додумав мысль до конца, я позвонил в Сан-Антонио. Мужской голос настороженно ответил: «Алло?» Когда я попросил позвать Линду, мужчина спросил:— А кто ее просит?— Знакомый из Лос-Анджелеса.— Вы знаете, она в госпитале.— Что-то с отцом?— Да. Я Конрой, ее дядя — его брат. Живу в Хьюстоне, только сегодня приехал.— Меня зовут Алекс Делавэр, мистер Оверстрит. Я друг Линды из Лос-Анджелеса. Надеюсь, с ее отцом ничего серьезного.— Да, конечно, мне тоже хотелось бы на это надеяться, но, к сожалению, все обстоит по-другому. Сегодня утром мой брат потерял сознание. Его привели в чувство, но с большими трудностями — какие-то проблемы с кровообращением и почками. Его перевели в реанимацию. Вся семья сейчас там. Я только что заскочил сюда, чтобы кое-что взять, и как раз позвонили вы.— Я не стану вас задерживать.— Спасибо, сэр.— Передайте, пожалуйста, Линде, что я звонил. Если что-нибудь будет нужно, дайте мне знать.— Обязательно передам, сэр. Спасибо за предложение помощи.Щелчок. * * * Причина была явно сомнительная, но я все-таки сделал это.— Алло.— Алекс! Как ты?— Ты вечером свободна или у тебя свидание?Она засмеялась.— Свидание? Нет, просто сижу здесь, у телефона.— Тогда, может, рискнешь?Она опять засмеялась. Почему мне так приятно это слышать?— Хм, не знаю, не знаю. Мама всегда говорила, что я не должна выходить с мальчиком, который не попросил о свидании еще в среду вечером.— К материнским советам стоит прислушиваться.— С другой стороны, она говорила массу чепухи о многих других вещах. Во сколько?— Через полчаса.Она вышла из дверей своей студии, как только я притормозил перед зданием. Была одета в черную шелковую водолазку, такой же жакет и облегающие черные джинсы, заправленные в черные замшевые сапоги Красиво накрашенные губы, оттененные глаза, масса блестящих вьющихся волос. Она отчаянно была нужна мне. Прежде чем я успел выйти, она открыла дверцу со своей стороны и скользнула на сиденье рядом со мной, излучая тепло. Запустив одну руку мне в волосы, начала целовать меня, не дав мне перевести дыхания.Мы обнимались и целовались неистово. Она пару раз укусила меня, словно от злости. В тот момент, когда у меня в легких совсем не осталось воздуха, она отстранилась и спросила:— Что у нас на ужин?— Я думал, может, что-то из китайской кухни. — Сказал это и подумал, сколько раз мы приносили что-нибудь с собой и съедали это в постели. — Конечно, можно сделать заказ по телефону и остаться здесь.— Ну уж нет. Я хочу настоящее свидание.Мы поехали в одно место в Брентвуде — стандартное китайское меню и бумажные фонарики, но зато всегда надежно — и пировали целый час, потом отправились в комедийный клуб в Голливуде. Заведение с атмосферой беззаботного веселья, где мы любили вместе проводить время. Ни один из нас не был там ни с кем другим. Теперь атмосфера здесь изменилась: обитые черным войлоком стены, похожие на головорезов вышибалы со стянутыми на затылке в пучок волосами и стероидным цветом лица. Задымленность на уровне Калькутты, всюду так и веет враждебностью. За столиками полно «ночных бабочек» с глазами под тяжело приспущенными веками и их важных гостей, вернувшихся из очередного путешествия и требующих своей дозы.Первые несколько номеров программы были рассчитаны на эту публику. Среди актеров были начинающие, нигде не востребованные комики с ужасной дикцией, шутки которых неизменно заставляли хохотать до упаду их знакомых и друзей, но почему-то не приживались на бульваре Сансет. Клоуны с грустными лицами кружили по сцене неверными шагами, дико кренясь то на одну, то на другую сторону, словно пьяные на коньках; их паузы, тягостнее которых мне не приходилось встречать в своей лечебной практике, перемежались с бурными всплесками косноязычной словесной мешанины. Незадолго до полуночи выступления стали более отполированными, но дружелюбия в них не прибавилось: лощеные, модно одетые молодые мужчины и женщины, обкатанные участием в ночных ток-шоу, выплевывали в зал непристойные остроты, которые не проходят на телевидении. Злобный юмор. Неприятные этнические шутки. Вопиющая скабрезность.То ли город померзел, то ли мои собственные чувства притупились?Я взглянул на Робин. Она покачала головой. Мы поднялись и ушли. На этот раз она позволила мне открыть перед ней дверцу. Оказавшись внутри, она тут же придвинулась к ней вплотную и осталась в этом положении.Мы поехали. Я дотронулся до ее руки. Она несколько раз сжала мою и отпустила.— Тебе хочется спать? — спросил я.— Нет, ни капельки.— Все хорошо?— Угу.— Тогда... Куда поедем?— Ты не против, если мы просто покатаемся немного?— Ни капельки.Мы ехали по Фонтэн в западном направлении. Повернув направо на Ла-Сьенегу, я пересек Сансет и углубился в Голливудские холмы, постепенно поднимаясь все выше и выше, пока не оказался в лабиринте узких, извилистых улиц, носящих названия птиц. Район фешенебельных резиденций.Робин все так же жалась к дверце, словно была случайной попутчицей, голосовавшей на дороге. Сидела отвернувшись, с закрытыми глазами и не разговаривала. Она скрестила ноги и положила одну руку на живот, как будто он у нее болел.Через несколько мгновений она вернула голову в прежнее положение и выпрямила ноги. Хоть она и не призналась, что устала, я подумал, не заснула ли она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69