— Валяй.— Нет, я серьезно. Настрочить что-то всегда было для меня раз плюнуть. Недаром я дошел до магистра — видит Бог, это лишь часть того академического дерьма, которым меня пичкали. Моя проза не отличалась большой оригинальностью, но была... добротной, хотя чуточку скучноватой. Говоря словами моего тогдашнего университетского наставника.Он с хрустом откусил кусок поджаренного хлеба. Крошки посыпались ему на грудь рубашки. Он не сделал ни малейшей попытки стряхнуть их.Я сказал:— Спасибо, Майло, но я пока не созрел для того, чтобы иметь «негра». — Я пошел варить кофе.— Ты-чего-это? — спросил он с набитым ртом. — Не доверяешь мне?— Это научная писанина. Материал для журнала по психологии.— Ну и что?— А то, что речь идет о сухих цифрах и фактах. Может, страниц сто такого текста.— Велика важность, — сказал он. — Не страшнее, чем основной протокол убийства. — Коркой хлеба он стал отстукивать у себя на пальце. — Римское один: резюме преступления. Римское два: изложение событий в хронологической последовательности. Римское три: информация о жертве преступления. Римское...— Я тебя понял.Он сунул корку в рот.— Ключом к отличному написанию отчетов является изгнание из них всякого пыла, до последней капли. Используй добавочную — с «горкой» — порцию избыточно заумных тавтологических плеоназмов, чтобы сделать отчет умопомрачительно скучным. И тогда твои начальники, которым положено все это читать, быстренько выдохнутся, начнут перескакивать с пятого на десятое и тогда, может быть, не заметят, как ты, развив бурную деятельность с момента обнаружения трупа, так ни черта и не раскрыл. А теперь скажи мне, так ли это отличается от того, что делаешь ты?Я рассмеялся.— До сих пор я полагал, что ищу истину. Спасибо, что поправил.— Не за что. Это моя работа.— Кстати, о работе. Есть что-нибудь новенькое?Он посмотрел на меня долгим, мрачным взглядом.— Опять все то же. Конторские жокеи с улыбающимися рожами. На этот раз притащили психоаналитика из управления.— Я думал, ты отказался консультироваться.— Они обошли мой отказ, назвав это проявлением стресса. Условия наказания — читайте мелкий шрифт.Он покачал головой.— Все эти типы с сальными рожами разговаривали со мной ну исключительно тихо и медленно, как с маразматиком. Справлялись о моей адаптации. Об уровне стресса. Делились своей озабоченностью. Ты когда-нибудь замечал, как люди, которые говорят, что чем-то делятся, в действительности никогда этого не делают? Они также весьма заботливо дали мне понять, что все мои медицинские счета оплачивало управление — которое, стало быть, получало копии всех моих лабораторных анализов, — и что там высказывалось определенное беспокойство по поводу уровня моего холестерина, триглицеридов и чего-то там еще, и действительно ли я чувствую себя в силах вернуться к активной службе.Он помрачнел.— Как тебе нравятся эти деятели, а? Я в ответ тоже им улыбнулся и сказал, не забавно ли, что и мой стрессовый уровень и мои триглицериды были всем до лампочки, когда я мотался на задания.— Ну и как они отреагировали на этот перл?— Новой порцией улыбочек, потом таким жирным молчанием, в котором можно было жарить картошку, как во фритюре. Здорово действует на нервы. Наверняка эта задница, психоаналитик, предупредил их — не обижаться. Но таково военное мышление: уничтожить индивидуума.Он посмотрел на пакет с молоком и сказал:— А, с низким содержанием жира. Это хорошо. Да здравствуют триглицериды.Я налил в кофеварку воды, засыпал в воронку несколько ложек кофе «Кениан».— Одного у этих задниц не отнимешь, — сказал он. — Они становятся все напористее. На этот раз они пошли в открытую и заговорили о пенсии. О долларах и центах. С фактическими выкладками, откуда видно, как много получается всего, если прибавить проценты, которые я мог бы получить в случае удачного помещения денег. О том, как славно можно прожить на то, что мне полагается за четырнадцать лет. Когда я не распустил слюни и не схватил наживку, они отбросили морковку и взяли палку, и пошли намеки, что вопрос о пенсии отнюдь не является однозначно решенным, учитывая обстоятельства. И все такое прочее. Что правильный выбор момента имеет существенное значение. И тому подобное.Он принялся за следующий кусок хлеба.Я сказал:— И чем же все кончилось?— Я дал им повякать еще немного, потом встал, сказал, что у меня неотложная встреча, и ушел.— Ну, — заметил я, — если ты все-таки решишь уволиться, то дипломатический корпус всегда к твоим услугам.— Ты что, — сказал он, — я этим сыт вот докуда. — Он чиркнул пальцем по горлу. — Ну, отстранили на полгода, ладно. Ну, отобрали пушку, и значок, и зарплату, черт с вами. Но дайте мне отбыть срок в мире и покое, отвяжитесь с вашей хреновой заботой. Со всей этой фальшивой чувствительностью.Он вернулся к еде.— Конечно, на лучшее я, наверно, не могу рассчитывать, при таких обстоятельствах. — Он усмехнулся.— "Отлично" с плюсом по результатам тестирования на контакт с реальностью, Майло.Он сказал:— Оскорбление действием старшего по званию. — Он еще шире улыбнулся. — Неплохо звучит, а?— Ты забыл самую забойную часть. На ТВ.Все еще улыбаясь, он хотел выпить молока, но улыбка мешала, и он опустил пакет.— Какого черта, ведь мы живем в век средств массовой информации, верно? Шеф получает по морде, когда выпендривается перед репортерами. Я отвалил им парочку таких смачных звуковых кусочков, что век будут помнить.— Это уж точно. А в каком состоянии Фриск?— Говорят, что его пикантный носик зажил довольно хорошо. Новые зубы выглядят почти так же, как старые, — просто удивительно, какие чудеса творит сегодня восстановительная хирургия, а? Но все же его внешний вид чуточку изменится. Будет меньше Тома Селлека и больше... Карла Мальдена. А это совсем неплохо для старшего офицера, верно? Такой подпорченный вид, который предполагает мудрость и опыт.— Он уже приступил к исполнению обязанностей?— Не-е-т. Видимо, у нашего Кении уровень стресса все еще довольно высок, уж он-то не откажется от длительного отдыха для восстановления сил. Но потом он вернется, обязательно. Его отфутболят наверх, где он сможет портачить на более высоком уровне и приносить вред систематически.— Но он — зять заместителя начальника полиции, Майло. Это просто везенье, что тебя вообще оставили на службе.Он отстранил пакет с молоком и пристально посмотрел на меня.— Думаешь, если бы они могли выпереть меня, то не сделали бы этого? Они знают, что счет не в их пользу, поэтому-то и ищут подходы.Он шлепнул своей большой рукой по столу.— Этот гад использовал меня в качестве наживки, черт бы его побрал. Адвокат, с которым Рик заставил меня поговорить, сказал, что у меня есть основания возбудить крупный гражданский иск, что я мог бы отдать материальчик газетам и месяцами поддерживать к нему интерес. Такое пришлось бы ему по вкусу, этому сутяге. Он на этом деле сорвал бы немалый куш. Рик тоже хотел, чтобы я так поступил. Из принципа. Но я отказался, потому что дело совсем не в том, чтобы дать возможность шайке крючкотворов лет десять препираться из-за юридических тонкостей. Здесь все надо было решать один на один. Телевидение было для меня дополнительной гарантией — пара миллионов свидетелей, чтобы никто не мог сказать, что все было не так, а иначе. Вот почему я стукнул его после того, как он сказал, какой я великий герой, и объявил мне благодарность. Так что никто теперь не может сказать «зелен виноград». Управление у меня в долгу, Алекс. Они должны быть мне благодарны за то, что я всего-навсего подпортил ему рожу. И если у Фриска котелок варит, то он тоже будет мне благодарен — постарается не попадаться мне на глаза. Никогда. И в гробу я видал его семейные связи. Ему еще повезло, что я не выдрал у него внутренности и не запустил ими в телекамеру.Его глаза прояснились, а лицо покраснело. Со свесившимися на лоб волосами и толстыми губами, он смахивал на рассерженную гориллу.Я зааплодировал.Он немного привстал, уставился на меня и вдруг засмеялся.— Да, нет ничего лучше дозы адреналина, чтобы день показался прекрасным. Так ты действительно не хочешь сыграть в гольф?— Извини. Мне правда надо закончить работу над докладом, а в полдень у меня пациент. И, честно говоря, гонять мячи по зеленой лужайке не соответствует моим представлениям об отдыхе, Майло.— Знаю, знаю, — подхватил он. — Не улучшает кислородный обмен. Держу пари, что уж твои-то триглицериды — просто конфетка.Я пожал плечами. Кофе был готов. Я налил две чашки и одну дал ему.— Ну, — сказал я, — а что ты еще делаешь, как проводишь время?Он сделал широкий жест рукой и заговорил с нарочитым ирландским провинциальным акцентом:— О, просто великолепно, парень. Вышивка, папье-маше, выпиливание, вязание крючком. Маленькие шхунки и яхточки из палочек от мороженого, всякие безделушки — там целый чудесный мир ремесел, который только и ждет, чтобы ты начал его исследовать. — Он отпил кофе. — Дерьмово. Хуже, чем канцелярская работа. Сначала я думал заняться садоводством — побыть немного на солнышке, подвигаться — назад к земле, к своим корням, да славится Ирландия.— Собирался выращивать картошку?Он хмыкнул.— Собирался выращивать все, что смогу и что сможет у меня расти. Да вот загвоздка: в прошлом году Рик приволок этого дизайнера ландшафтов и переделал весь участок под все эти юго-западные хреновины — кактусы, суккуленты, грунтовое покрытие низкой влагоемкости. Чтобы сократить потребление воды, жить экологически разумно. Так и не удалось мне стать фермером. Ну ладно, черт с ним, думал повозиться в доме — починить все, что требует починки. Раньше я был рукастый — когда получал азы строительства в колледже, научился всем специальностям. А когда жил один, то все абсолютно делал сам — чинил водопроводные трубы, электропроводку и что там еще было нужно. Домовладелец обожал меня. Но с этим планом тоже получилась загвоздка — чинить оказалось нечего. Я слишком мало бывал дома, чтобы врубиться, и, попилив меня с год или около того, Рик в конце концов позаботился обо всем сам. Нашел мастера на все руки — парень с Фиджи, его бывший пациент. Тот порезался мотопилой, чуть не остался без нескольких пальцев. Рик зашил его, спас ему пальцы и тем заслужил вечную благодарность. Парень работает у нас почти за так, приходит в любое время дня и ночи. Так что, пока он осторожен с пилой, мои услуги не требуются. Вот такие дела. Что же остается? Ходить за покупками? Готовить? Рик мотается между травмпунктом и Независимой клиникой, дома никогда не ест, так что я хватаю, что под руку попадет, и напихиваюсь. Иногда хожу в городской тир в Калвер-Сити и стреляю. Дважды переслушал свою коллекцию пластинок и прочитал больше плохих книг, чем хотелось бы думать.— А добровольческой работой ты не пробовал заняться?Он зажал уши ладонями и сморщился. Когда он отвел руки, я спросил:— Что с тобой?— Я это уже слышал. Каждый день, от этого альтруиста, доктора Сильвермана. Группа борьбы со спидом Независимой клиники, бездомные дети, миссия Скид-Роу и так далее. Найди какое-нибудь дело, Майло, и держись за него. Но вся штука в том, что я чувствую дьявольскую злость. Сжат, как пружина. И не дай Бог, если кто-то скажет мне худое слово — быстренько поцелуется с тротуаром. Это... ощущение, будто внутри у меня все горит, — иногда я просыпаюсь с ним, иногда оно просто накатывает внезапно, и не говори мне, что это посттравматический стрессовый синдром, потому что от названия легче не становится. Со мной уже такое было — после войны, и я знаю, что только время выцедит это из меня. А пока я не хочу общаться со слишком большим числом людей, особенно обремененных тяжкими несчастьями. У меня нет к ним сочувствия. Кончится тем, что я посоветую им подобрать сопли и привести жизнь в порядок, черт возьми!— Время лечит, — сказал я, — но ход времени можно ускорить.Он посмотрел на меня так, словно не верил своим ушам.— Как? Ты даешь рекомендации? — Бывают вещи и похуже.Он ударил себя в грудь обеими руками.— Ладно, вот он я. Давай, рекомендуй.Я молчал.— Правильно, — сказал он и посмотрел на стенные часы. — Ну, я пошел. Буду стучать по маленьким белым мячикам и думать, что это не мячики, а нечто другое.Он стал выкатываться из кухни. Я вытянул перед ним руку, и он остановился.— Как насчет ужина? — спросил я. — Сегодня. Я должен освободиться около семи.Он сказал:— Благотворительные обеды — прерогатива суповых кухонь.— Обаяния в тебе хоть отбавляй, — сказал я и опустил руку.— Неужели ты сегодня не идешь на свидание?— Не иду.— А Линда?— Линда все еще в Техасе.— Вот как! Разве она не должна была вернуться на-прошлой неделе?— Должна была. Но ей пришлось остаться. Ее отец...— Что, сердце?Я кивнул.— Ему стало хуже. Настолько, что она осталась там на неопределенный срок.— Печально это слышать. Будешь с ней говорить, передай от меня привет. Скажи, я надеюсь, что он поправится. — Его гнев уступил место сочувствию. Я не был уверен, что это к лучшему.— Ладно, передам, — сказал я. — Желаю тебе весело провести время на ранчо.Он шагнул и остановился.— Ладно. Тебе тоже приходится не сладко. Прости.— У меня все хорошо, Майло. И это предложение никакая не благотворительность. Бог знает почему, но я подумал, что вместе поужинать было бы неплохо. Двое парней болтают разную чепуху, задираются по-дружески и все такое, ну, как в рекламе пива.— Да, — сказал он. — Ужин. Ладно. Поесть-то я всегда готов. — Он похлопал себя по животу. — И если к сегодняшнему вечеру ты еще не закончишь свою писанину, приноси с собой черновик. Дядя Майло внесет мудрые редакторские коррективы.— Отлично, — сказал я, — а пока суд да дело, почему бы тебе не подумать о каком-нибудь настоящем хобби? 7 После его ухода я сел писать. Без какой-либо видимой причины дело пошло как никогда гладко, и быстро наступил полдень, возвещаемый вторым за сегодня звонком в дверь.На этот раз я заглянул в глазок. То, что смотрело на меня оттуда, было лицом незнакомки, но не совсем: остатки черт девчушки, которую я когда-то знал, сливались с лицом на фотографии из газетной вырезки двадцатилетней давности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69