Я сказал:— Из нас с тобой получилась неплохая команда, Мелисса. Ты проявила тогда силу и мужество, точно так, как делаешь это сейчас.— Спасибо. Так вы согласны?— Я буду очень рад поговорить с твоей матерью. Если она не будет возражать. И если не будут возражать супруги Гэбни.Она нахмурилась.— А при чем тут они?— Мне надо точно знать, что я не нарушаю их лечебный план.— Ладно, — сказала она. — Будем надеяться, что она не создаст вам проблем.— Доктор Урсула?— Угу.— Есть основания полагать, что она может попытаться?— Нет. Просто она... Она любит всем руководить. Я не могу отделаться от мысли, что она хочет, чтобы у мамы были секреты. Не имеющие никакого отношения к лечению.— Что за секреты?— Я не знаю, — ответила она. — В том-то все и дело. Я ничем не могу этого подтвердить — просто я что-то чувствую. Знаю, что это звучит странно. Ноэль говорит, что я больна паранойей.— Это никакая не паранойя, — возразил я. — Ты очень любишь свою маму, ты уже много лет заботишься о ней. Было бы противоестественно, если бы ты просто...Ее напряжение улетучилось. Она улыбнулась.Я шутливо заметил:— Ну вот, я опять за свое, не так ли?Она чуть не рассмеялась, но остановилась в смущении. И я предложил:— Позвоню сегодня доктору Урсуле, и посмотрим, что она скажет. Согласна?— Согласна. — Она подошла ближе и записала для меня номер телефона клиники.Я сказал:— Ты держись там, Мелисса. Мы с этим справимся.— Я очень надеюсь. Вы можете звонить мне по личному телефону — номер у вас есть, вы мне вчера звонили.Она вернулась к кофейному столику, торопливо подобрала свою сумочку и теперь держала ее перед собой, на уровне талии.Дополнительная защита.Я спросил:— У тебя еще что-нибудь?— Нет, — ответила она, бросив взгляд на дверь. — Вроде бы мы о многом успели поговорить, верно?— Нам многое пришлось наверстывать.Мы дошли до двери.Она повернула ручку и сказала:— Ну, еще раз спасибо, доктор Делавэр.Голос звучит сдавленно. Плечи напряжены. Она уходит более скованной, чем пришла.Я рискнул:— Ты уверена, что больше ни о чем не хочешь поговорить, Мелисса? Спешить некуда. У меня масса времени.Она пристально посмотрела на меня. Потом ее глаза захлопнулись, словно защитные шторки, а плечи опустились.— Это из-за него, — сказала она очень тихим голосом. — Из-за Макклоски. Он вернулся, он в Лос-Анджелесе. Он абсолютно свободен, и я не знаю, что он собрался делать! 8 Я вернул ее в комнату и усадил.Она сказала:— Я собиралась упомянуть об этом с самого начала, но...— Это придает совершенно иной аспект твоему страху перед отъездом.— Да, но, честно говоря, я бы все равно беспокоилась, даже без него. Он лишь усиливает беспокойство.— Когда ты узнала, что он вернулся?— В прошлом месяце. По телевизору показали это шоу, что-то документальное по поводу билля о правах пострадавшего — как в некоторых штатах семья может написать в тюрьму, и оттуда сообщат, когда будет рассматриваться вопрос об условном освобождении преступника. Так что можно протестовать. Я знаю, что он вышел из тюрьмы — много лет назад — и куда-то уехал. Но все равно написала, хотела посмотреть, не удастся ли еще что-нибудь узнать, — наверно, сделала так все по той же причине. Пыталась помочь маме. Из тюрьмы долго не приходило никакого ответа, потом мне сообщили, чтобы я связалась с отделом условно-досрочного освобождения заключенных. Эта была дикая морока — переговоры не с теми, с кем надо, бесконечные ожидания у телефона. В конце концов пришлось отправить письменный запрос. И вот наконец я прорвалась и узнала фамилию его последнего куратора по условному освобождению. Здесь, в Лос-Анджелесе! Но тот больше за ним не наблюдал — Макклоски только что освободили совсем.— Давно он вышел из тюрьмы?— Шесть лет назад. Это я узнала от Джейкоба. Одно время я его теребила — хотела узнать, хотела понять. Он постоянно отбрыкивался, но я не сдавалась. Наконец, когда мне исполнилось пятнадцать лет, он признался, что все это время не выпускал Макклоски из поля зрения, узнал, что пару лет назад его освободили и он уехал из штата.Она сжала маленькие белые кулачки и потрясла ими.— Этот подонок отсидел тринадцать лет из тех двадцати трех, к которым был приговорен, — ему скостили срок за хорошее поведение. Как это отвратительно, правда? Никому нет никакого дела до жертвы. Его следовало отправить в газовую камеру!— А Джейкоб знал, куда тот уехал?— В Нью-Мексико. Потом в Аризону и, кажется, в Техас — работал с индейцами в резервации или что-то в этом роде. Джейкоб сказал, что он пытается надуть отдел досрочного освобождения, чтобы там подумали, будто он порядочный человек, и, что скорее всего, это ему удастся. И он оказался прав, потому что его действительно освободили, и он теперь может делать что хочет. Его куратор Бейлисс — неплохой человек, вот-вот должен уйти на пенсию. И все это вроде бы действительно ему небезразлично. Но он сказал, что очень сожалеет, но ничем помочь не может.— Он считает, что Макклоски представляет угрозу для твоей матери — или еще для кого-нибудь?— Он сказал, что доказательства этого у него нет, но вообще все может быть. Ни в чем нельзя быть уверенным, когда речь идет о подобном человеке.— Пытался ли Макклоски вступить в контакт с твоей матерью?— Нет, но кто поручится, что и не будет пытаться? Ведь он сумасшедший — такое безумие за одну ночь не проходит, правда?— Обычно нет.— Значит, он несомненная и явная опасность, так?Легкого ответа на этот вопрос у меня не нашлось. Я сказал:— Можно понять, почему ты встревожена. — И мне не понравилось, как это прозвучало.Она сказала:— Доктор Делавэр, как я могу ее оставить? А вдруг его возвращение — это знак? Что я не должна уезжать. Я хочу сказать, что хорошее образование можно получить и здесь. Я прошла и в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса, и в Южнокалифорнийский университет. В конечном счете, какая разница, где учиться?Заметное несоответствие с тем, что говорилось всего несколько минут назад.— Мелисса, человек с твоей головой может получить хорошее образование где угодно. Кроме качества образования, у тебя есть еще какая-то причина думать о Гарварде?— Не знаю... может, просто самолюбие. Да, скорее всего так и есть. Хотела доказать себе, что смогу.— И больше ничего?— Ну... еще Ноэль. Он очень хочет, чтобы я туда поехала, и я подумала, что... Я хочу сказать, ведь это действительно лучший университет в стране? Я подумала, почему бы не подать заявление? Фактически это было чем-то вроде забавной шутки. Я даже не думала, что попаду туда. — Она покачала головой. — Иногда мне кажется, было бы куда легче жить, если бы учиться на одни «уды». Меньше возможностей выбора.— Мелисса, любой на твоем месте — принимая во внимание ситуацию с твоей мамой, — испытывал бы такую же борьбу противоречивых чувств. А теперь еще и Макклоски. Но жестокая правда состоит в том, что даже если он действительно представляет угрозу, ты никак не сможешь защитить от него мать.— В таком случае, что же вы предлагаете? — гневно спросила она. — Чтобы я так просто отступилась?— Я хочу сказать, что Макклоски определенно заслуживает того, чтобы в него заглянули. Это должен сделать профессионал. Надо узнать, зачем он вернулся и что затевает. Если его сочтут опасным, то можно будет принять кое-какие меры.— Какие, например?— Ордер на ограничение свободы действий. Меры предосторожности. Ваш дом хорошо охраняется?— Наверно. Есть система сигнализации и ворота. И полиция все время патрулирует — в Сан-Лабрадоре бывает так мало преступлений, что полиция в основном просто что-то вроде службы проката полицейских. Вы думаете, нам следует сделать что-то еще?— Ты сказала матери о Макклоски?— Нет, что вы! Не хочу перепугать ее — особенно теперь, когда у нее так хорошо идут дела.— А... мистеру Рэмпу?— Нет. Никто ничего не знает. Никто и не спрашивает моего мнения ни о чем, а я по своей инициативе его не высказываю.— Но Ноэлю ты сказала?Она в замешательстве посмотрела на меня.— Да. Он знает.— И что он говорит?— Советует просто не брать в голову. Но ему легко так говорить — ведь это не его мать. Вы не ответили на мой вопрос, доктор Делавэр. Есть что-то такое, чего мы не сделали, но следует сделать?— Мне трудно судить. Есть профессионалы, которые специализируются в подобного рода вещах.— А где их можно найти?— Дай мне кое-что проверить. Возможно, с этим я тебе помогу.— Ваши связи в суде?— Что-то вроде этого. А пока давай-ка будем действовать, как наметили. Я свяжусь с обоими Гэбни и выясню, можно ли мне встретиться с твоей мамой. Если да, то я дам тебе знать, и ты договоришься о времени, когда мне нужно приехать. Если нет, мы еще раз рассмотрим наши варианты. В любом случае нам с тобой неплохо было бы продолжить разговор. Когда бы ты хотела?— Как насчет завтра? — спросила она. — В это же время. Если оно у вас есть.— Есть.— Спасибо — и простите меня за несдержанность.— Ничего, все нормально, — сказал я и проводил ее до двери во второй раз за сегодня.— Спасибо, доктор Делавэр.— Береги себя, Мелисса.— Я постараюсь, — ответила она. Но при этом вид у нее был, как у ребенка, которому задали непомерно большое домашнее задание. * * * После ее ухода я стал думать о том, как она просыпала дорожку из важнейших фактов — брак матери, молодой человек в ее собственной жизни, смерть Датчи, возвращение Макклоски. И все это было сказано как бы между прочим. С небрежностью, которая буквально кричала о самозащите.Но если принять во внимание, с чем ей пришлось справляться — потеря близкого человека, конфликт противоречивых чувств, необходимость принять важные решения, подрыв собственного влияния, — то ее стремление к самозащите представляется чертовски оправданным.Вопрос влияния, должно быть, стоял для нее особенно остро. Преувеличенное ощущение личного могущества было логическим следствием всех этих лет, когда она опекала свою родительницу. И она пользовалась им, чтобы довести мать до черты, за которой начинались изменения.Бюро знакомств. Служба записи к специалистам.И все это, чтобы потерпеть поражение от своего же успеха. Быть вынужденной отступить на задний план и сдать позиции влияния психотерапевту. Делить материнскую любовь с отчимом.Если к этому добавить обычные треволнения и сомнения, одолевающие человека в ранний период взросления, то жизнь может стать просто невыносимой.Кто, в самом деле, заботится о Мелиссе?Когда-то эту миссию взял на себя Джейкоб Датчи.Хотя я едва знал его, мысли о нем опечалили меня. Верный слуга, всегда готовый прийти на помощь. Он создавал некий эффект... присутствия. Для Мелиссы это было равносильно второй потере отца.Как это обстоятельство сказалось на ее отношениях с мужчинами? Стала она доверчивей?Если судить по ее замечаниям о Доне Рэмпе и Ноэле Друкере, то здесь все не так просто.Теперь и эти люди из Кембриджа, штат Массачусетс, требуют нового послабления — маячит призрак еще одной капитуляции.Кто действительно будет поставлен под удар?Во всяком случае, ее опасения нельзя назвать безосновательными. Микокси с кислотой. Почему все-таки Макклоски вернулся в Лос-Анджелес, почти через десятилетия после того, как был осужден? Тринадцать лет тюремного заключения плюс шесть условного освобождения — ему сейчас пятьдесят три года. Мне приходилось видеть, что делают с человеком годы, проведенные в тюрьме. Может, теперь это просто бесцветный, уставший от жизни старый мошенник, ищущий утешения и покоя в обществе таких же, как он сам, неудачников, завсегдатаев третьесортных злачных мест.Или, быть может, он потратил проведенное в Сан-Квентине время на то, чтобы разжечь свою злобу. Вынашивая фантазии, где фигурировали кислота и кровь, наполняя свою бутылку...Меня начало грызть неприятное чувство неуверенности в своей правоте, то самое чувство непопадания в цель, которое я испытал девять лет назад, когда отошел от всех своих правил, чтобы лечить измученного страхом ребенка.Чувство, что не ухватил по-настоящему суть проблемы.Девять лет назад она, несмотря на это, вылечилась.Волшебство, фокус.Сколько еще кроликов осталось в шляпе фокусника? * * * В клинике Гэбни на мой звонок включился автоответчик, продиктовавший номера телефонов и коды экстренного вызова обоих докторов. Никакие другие сотрудники не упоминались. Я записал для Урсулы Каннингэм-Гэбни свое послание, назвавшись лечащим врачом Мелиссы Дикинсон, и попросил позвонить мне как можно скорее. В течение следующих нескольких часов мне звонили неоднократно, но из Пасадены ни одного звонка не было.В десять минут восьмого явился Майло, в той же одежде, что была на нем утром, только с пятнами от травы на брюках и пота под мышками. От него пахло дерном, и он казался усталым.Я спросил:— Как успехи?Он покачал головой, нашел в холодильнике бутылку «гролша», откупорил ее и сказал:— Этот спорт не для меня, приятель. Беготня за маленьким белым мячиком по ползучим сорнякам выводит меня из себя.— Выбивает тебя из себя. Раз уж мы говорим о гольфе.Он усмехнулся.— А я — просто набитый дурак, раз вообразил себя обитателем пригорода. — Запрокинув голову, он стал лить в себя пиво. Когда бутылка опустела, он спросил:— Так где же мы ужинаем?— Где захочешь.— Ну, — сказал он, — ты меня знаешь, я всю жизнь помираю по высшему свету. Видишь, я даже оделся в расчете на успех. * * * Дело кончилось тем, что мы оказались на Пико недалеко от Двадцатой улицы, в плохой части Санта-Моники, где, сидя за исчирканным ножом складным столиком и вдыхая выхлопные газы уличного движения, ели тако — мягкие паровые лепешки с начинкой из крупно нарубленной свинины и маринованных овощей и пили кока-колу с колотым льдом из вощеных бумажных стаканчиков.Киоск, где готовили тако, стоял на угловом пятачке раскрошенного асфальта, между магазином спиртных напитков и пунктом обмена чеков на наличные деньги. Вокруг слонялись и рыскали в поисках поживы бездомные бродяги и несколько типов, которые не стали бы жить дома, даже если бы он у них был. Парочка таких типов наблюдала за нами, пока мы получали у стойки еду и искали места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69