Он ничего не понимал, но уровень непо-
нятных вопросов был настолько высок, что Штукин чувствовал себя в чем-то
философом, и это было приятно.
Однажды тесть заявил, что скоро подъедет свояк с тремя пацанами, пос-
кольку у них в Полтаве сильно стесненные условия жизни. А здесь свобод-
ного места навалом. Штукин подумал и решил: "Действительно, метраж поз-
воляет!".
Иногда знакомые пытались прийти к Штукину в гости. Но не тут-то было!
Из-за двери на замках и цепочках милиционер спрашивал пароль. А из пос-
торонних кто ж его знал! Самому Штукину приходилось непросто: пароль был
утром - один, днем - другой, а к вечеру пароль на всякий случай еще раз
меняли. Слава богу, малыши знали всего шесть паролей, и, перечислив их,
Штукин запросто угадывал нужный.
Спал Штукин абсолютно спокойно. Даже не проверял, закрыта ли дверь.
Зачем? Ведь кто-то из милиционеров дежурил в засаде. Правда, ночью слу-
чались проверки. Светили фонариком в глаза, шепелявили: "Папа, ваши до-
кументы?" А у Штукина под подушкой паспорт. Он его р-раз! А ему: "Изви-
ните, можете спать!" И Штукин тут же проваливался в сон, радуясь, как
все устроилось. Одному в жизни страшно, а когда кругом свои, - ни черта!
Свои дворники, милиционеры, пожарники, да еще Марья Ивановна, задумчиво
поглаживала живот, кого-то снова ждала. Глядишь, после брюквы эскадрилью
летчиков принесет! Значит, и сверху будут свои... Словом, Штукин
чувствовал, что живет, наконец, как у Христа за пазухой. Если не глубже.
Мыслитель
Великолепно сложенный парень третий час сидел на камне и, подперев
рукой подбородок, бессмысленно смотрел в одну точку. Левая нога затекла,
свело руку, задница окаменела, но надо было потерпеть еще полчаса до
конца сеанса. В который раз он пытался сосредоточиться, подумать о жиз-
ни, - ни черта не получалось! В мозгу мелькали куски жареного мяса,
женские ноги, пиво и прочая аппетитная ерунда.
- Спасибо, - сказал скульптор, любуясь законченной работой. - Вы сво-
бодны!
Натурщик встал, с хрустом потянулся и, сладко зевнув, спросил:
- Месье Роден, а как назовете скульптуру, придумали?
- Придумал! "Мыслитель"! Да! Да! "Мыслитель" Родена!
ПернатыЙ
Перед сном на блаконе как-то раз зазевался, - шарах по морде, ни с
того, ни с сего! Да еще врываются в рот и трепещут!
Вот вам свобода слова! Сказать не успел, уже рот затыкают, да в тем-
ноте еще не поймешь чем!
Я кляп пожевал, - отбивается! И на вкус вроде птичка сырая, в смысле,
живая, но породу языком не определишь. По клювику - дятел! Та-ак, думаю,
мало мне соседей сверху, тараканов на кухне, так еще дятел долбит дупло
во рту! Даже внутри себя не хозяин!
Языком выталкиваю, руками, - ни в какую. Мало того, что без стука в
чужой рот лезут, так еще переночевать норовят. Еле-еле на свободу вытол-
кал. Причем кого, в темноте так и не разобрал. Тьфу! Зубы чищу, а оттуда
перья да пух!
Утром на балкон вышел в тапочках, зубы стиснул, не дай бог снова зев-
ну... И тут "вжик" и "вжик"! Птичка надо ртом моим крутит! Досиделась,
бедняга, голыми лапами на проводах, умом тронулась, забыла, где дом род-
ной. С моим ртом перепутала.
А птичка, скажу вам, странной наружности на свету оказалась. Не дятел
и не совсем воробей, хотя морда нахальная, но перышки в иностранную кра-
пинку. Вдруг колибри?! Или такой вариант: колибри нечаянно к нам залете-
ла, с воробушками спуталась, и в результате такое вот колибря.
Я пальцем вверх тычу: "В нашей стране птицы под крышей живут! Идиот-
ка!" - говорю ей сквозь зубы, но не со зла, а чтоб в рот не прошмыгнула
на полуслове. А птаха, знай, в лицо тычется и пищит жалостно, как сиро-
та. Я ее тапком.
Внизу под балконом толпа собралась, кулаками размахивают: "Оставьте
птичку в покое! Шовинист!" У нас ведь как: сначала забьют насмерть, а
после начнут разбираться "за что". Я рот открыл, объяснить им, "я не
против пернатых, я - за". И тут птаха меж зубов фить! У левой щеки улег-
лась и затихла. Общественность успокоилась, разошлась. А я с колибрей во
рту на балконе остался. Как поступить?
Не принять дружественную нам перелетную птичку? Нет, учитывая между-
народную обстановку, выход один: раз птица просит политического убежища,
- дай! Колибря - это не выпь все-таки. Положа руку на сердце, уж одну-то
пичужку у себя во рту каждый принять может. Поначалу, не стану врать,
тяжело приходилось. Если кто с птицей спал, знает: на тот бок не ложись
- придавишь. Рот не закрывай, - задохнется. Храпанешь - пугается, в небо
крыльями бьет. Но когда благое дело делаешь - приноровишься. Некоторые с
такими бабами живут, колибря моя против них ангел. Сейчас такие времена,
надо ближнему помогать. И птичка - божья тварь. И ты тварь. Все мы твари
на этой земле, особенно некоторые. Все друг дружку проглотить пыжимся.
Птичка - червячка. Зверюшка - птичку. Человек - человечка. А бог велел
как: не убий, приюти. Коли рот человеку даден, значит, не должен он пус-
товать. Хочешь жить - приспосабливайся. В любых неудобствах ищи свою
прелесть!
Каждому свое. У кого дача, бассейн с лошадью, а у меня птичка порхает
в полости рта. Чувствую себя как на лоне природы, причем лоно внутри ме-
ня. Губы приоткрыты, птичка оттуда чирикает. Люди озираются, понять не
могут, кому так весело ни с того ни с сего? А у меня ощущение, будто я
сам расчирикался. И кажется, настроение будь здоров! А для этого челове-
ку надо-то одну птичку во рту! Вы не поверите, ощущение будто выросли
крылья! Правда, во рту! Но крылья!
Почему говорят, "птичка свободна"? Да потому что, когда невмоготу,
она из всего этого улететь может! А человек, пусть хоть по уши, но куда
денешься? То ли дело с птицей во рту! Да, я в этом всем здесь, зато
птичка моя над этим всем там! Плевал я на вашу окружающую действи-
тельность с высоты птичьего полета!
А недавно у нас птенцы появились, Нет, вы что, я ни при чем! Но выси-
живали у меня во рту. С утра до вечера пискотня, есть подавай! У кого
дети есть, тот поймет.
Нет, зарплата, слава богу, позволяет троих прокормить. И знаете, один
на меня чем-то похож. Горжусь, что мое отродье летает!
А пришел срок, - разлетелись. Пусто стало во рту. Знаете, хоть и пти-
цы, но ты их кормил, поил, ночами не спал. А они фить... Совсем как лю-
ди... Да бог с ними. Может и прилетят когда в родное гнездо. Глядишь, из
теплых стран чего-то в клювике принесут. Не чужой все-таки. Хочется ве-
рить, что в этом мире ты не один.
Нет, не подумайте, мол, такой кого угодно в рот пустит. Извините! Тут
мухища вот такая кружила, - я ей "пошла вон! Помойка левей!".
Кстати, на бумаге кое-что подсчитал. Необходимую площадь крыла, чтобы
человека поднять в воздух. Вышло, что для этого надо запустить в рот как
минимум орла. Но вы не поверите, третий день над балконом кружит орлиха,
глазки мне строит. Я ей мясца накрошил, горло когда полощу, клекот изоб-
ражаю не хуже орлиного! И орлиха с каждым днем все ниже и ниже. Я рот
разеваю все шире и шире. Честное слово, уже чувствую себя спустившимся
на землю орлом. Хожу гордо. А птицу видно по полету.
Гордый
Я ни разу в жизни не шел по блату, не лез без очереди, не брал, что
плохо лежит, по головам не лез, по трупам не шел, помогал ближним, де-
лился последним. И в результате, у меня, как видите, ничего нет! Зато
осталась гордость!
Простите, никому не нужна гордость в отличном состоянии?!
У камина
Петр Сергеевич Голицин с шестого этажа ремонт в квартире затеял. Ста-
рые обои с песнями рвал, и вдруг, мать честная! - дыра в стене обнаружи-
лась. Петр Сергеевич давай руками грести, облизываясь, в надежде, что
клад подложили. Нагреб сажи полную комнату, на том драгоценности кончи-
лись.
Ух, он ругался! Строителей, что вместо кирпича уже сажу кладут, креп-
ко клял. Мало того, что стенка дырявая, так еще в дыре ничего путного
нет!
Потом соседка Ильинична прояснила, дыра-то, оказывается, чуть ли не
царского происхождения! Когда-то весь дом принадлежал князю Михайлову. В
залах были камины. А потом князей постреляли для справедливости, камины
поразбивали для порядка, залы перегородили для уютности, паровое прове-
ли, чтобы жилось лучше. Это раньше господа с трубочкой ноги к камину
протягивали, догов разных гладили от безделья, а трудящемуся зачем? Это
вообще дурная привычка английских лордов Байронов.
Голицин, жилец проверенный, без темного прошлого, не имел в роду ни
лордов, ни Байронов, но почему-то со страшной силой захотелось ему про-
тянуть ноги к живому огню, пробудилось такое желание. Петр Сергеевич во-
образил, что, гладя дога, шевеля ногами в камине, вряд ли станешь вести
заунывные разговоры о том, что творится. Эти выматывающие разговоры за
жизнь, которой нет, велись повсеместно на кухнях за водочкой у батарей
парового отопления. А у камина другой разговор, не правда ли, господа?
Он начал подготовку к вечерам у камина. Приобрел томик Байрона. Ока-
залось, это стихи, да еще на английском, то есть в подлиннике, черт бы
его побрал! Но картинки указывали на то, что разговор у Байрона шел о
любви, морях, шпагах и, несомненно, ни слова не было о перестройке и
гласности. Так что издание попалось по сегодняшним дням очень редкое.
Породистого дога Голицин, конечно, не потянул, да и где ему прокор-
мить эту лошадь, которая в рот не возьмет то, чем кормился он сам. Но
судьба свела в подворотне с собачкой. Это был кто угодно, только не дог.
"Но ведь и я не лорд Байрон!" - вздохнул Петр Сергеевич и пригласил пе-
сика в дом. На свету разглядел. Безусловно, это было собакой, хотя вмес-
то шерсти колола щетина, хвостик свернулся поросячим кольцом. Но глазки
живые, а в них преданность до конца дней. За всю жизнь никто из родных и
близких не смотрел на Голицина такими, все отдающими донорскими глазами.
В честь Джорджа Байрона он назвал псинку "Жоржик".
Трубка и табачок обошлись не так дорого. Осталось одно - сам камин.
Попробуйте сегодня найти печника! Они вымерли за ненадобностью. Зна-
комые с трудом раскопали одного старика. Тот пришел и гордо представил-
ся, клацая челюстями: "Потомственный печник Муравьев-Апостол! Сто лет
печи клал, вплоть до крематориев, и одни благодарности вместо денег!
Он долго ковырялся в дыре, нюхал, дул, слюнявил палец и, пожевав са-
жу, сказал:
- Королевская тяга! Не дураки делали! Достаньте огнеупорный кирпич.
Триста штук с головой хватит. Я вам за двести тысяч сложу не камин - до-
менную печь!
- Мне бы хотелось камин, - сказал Петр Сергеевич.
- Тогда двести пятьдесят, - подытожил печник.
Голицин договорился с ханыгой у магазина насчет кирпича.
В половине шестого, когда все шли с работы, самосвал на ходу опроки-
нул кирпич. Петр Сергеевич крикнул: "Договорились поднять!" Шофер газа-
нул: "Извиняюсь, облава!". И машина умчалась.
Пришлось Голицину на шестой этаж без лифта кирпичины волочь на себе.
Сначала брал он по шесть, потом пять, четыре, три, два и последние еле
волок по одной, отдыхая на каждой площадке.
Пенсионеры на лавочке, само собой, клювами туда-сюда водят, перемно-
жая в уме, из которого выжили, число кирпичей ни количество ходок.
- Триста штук! - озобоченно сказал хроменький с палочкой. - Не иначе,
решил дачу отгрохать!
- Какую дачу, если тащит на себе на шестой этаж! - возразил кри-
венький с сопелькой. - Бункер замыслил на случай конца света!
- Тьфу на вас! Оставьте конец света в покое! Подумайте мозгом! Потол-
ков-то у нас не видать, охраняется государством! Вот умные и стелят вти-
харя второй потолок, две квартиры в одной получается, а платят как за
одну! - зашелся хроменький.
- Аморальность кругом! - вставила Анна Павловна, бывший бухгалтер. -
Мутейкин из двадцать второй антресоли офицеру сдает, а тот баб на антре-
соли водит! В памятник архитектуры! Одни баб таскают, другие кирпич!
Кругом разврат общества!
В три часа ночи Петр Сергеевич сидел на полу в кирпичах, шаря по телу
рукой в поисках сердца. Верный Жорж слизывал пот с его лба, содрогаясь
всем тельцем от невысказанной любви.
...Через неделю потомственный печник Муравьев-Апостол закончил кладку
камина, еще раз прихвастнув, что будет не камин, а доменная печь. То ли
он, действительно, замышлял доменную печь, но двести кирпичин осталось
лишних посреди комнаты.
- Облицовщика для красоты восприятия подошлю. Ожидайте! - сказал печ-
ник. - Человек с кладбища, там у них все: гранит, мрамор, гробы. И дер-
житесь его. Свой человек на кладбище не помешает. Мне там отгрохали
склепик получше вашей квартирки! А за доменную печь не тревожтесь, я га-
рантирую!
Весь дом жил тем, что там Голицин у себя с кирпичом замышляет.
- Да камин же, обыкновенный камин! - оправдывался он.
- Взглянуть можно? - наседали соседи.
- Нельзя! - твердо говорил Петр Сергеевич, решивший никого из соседей
к камину не подпускать. Тут полагалась иная изящная публика.
- Нет, но чего это вдруг вы решили камин?
- Просто хочется вечерком ноги к нему протянуть! - бормотал Голицин.
- Интересно! - возмущались соседи. - Неужто для того, чтобы у нас
протянуть ноги, непременно нужен камин? Петров из тринадцатой почему-то
загнулся без всяких каминов! Ох, затеяли вы противозаконное и скрываете
что! Народ не простит!
Слежка за Петром Сергеевичем велась днем и ночью.
А он мучительно думал, куда же девать лишних двести штук кирпичей!
Тащить снова вниз не было сил, да и засмеют насмерть, что с кирпичами
взад-вперед носится.
Рискнул одну кирпичину ночью в мусоропровод спустить, но она пронес-
лась вниз по желобу с грохотом, будто по мусоропроводу пустили экспресс
"Красная стрела". Соседи в нижнем белье на лестницу высыпали: "Слыхали,
рвануло! Слава богу, не у нас! Опять промахнулись!"
Что тогда Голицин придумал? Замотав кирпич в тряпочку, потихоньку бил
молотком, а потом сыпал щепотками в мусоропровод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57