Максим Петрович кивнул и вышел. Через минуту вернулся и помахал перед
носом у Лени подписанным вкусно пахнущим ордером. Там было написано:
"Трехкомнатная". Леню потянуло за ордером, но Максим Петрович изумленно
глянул в ящик стола, потом на Леню, как бы прикидывая, войдет Леня в
ящик или нет.
Леня выхватил ордер, бросил в ящик пухлый конверт и, быстренько пя-
тясь к дверям, забормотал:
- Большое спасибочко! Заходите еще!
От радости, что все позади, Леня глупо улыбался и все пытался выйти в
ту половину двери, которая была заперта. И тут двое молодых людей, подх-
ватив его под руки, разом предъявили удостоверения работников ОБХСС и
бодро сказали: "Ни с места!"
Широко улыбаясь, старший из них ласково поманил людей из очереди,
очевидно, чтобы они разделили его радость:
- Товарищи, можно вас? Будете понятыми. Подтвердите дачу взятки. Вы
только что получили ордер, не так ли?
Младший оперативник открыл ящик и достал оттуда конверт.
- Ваш?
Леня кивнул, хотя голова Максима Петровича отчаянно замоталась из
стороны в сторону, словно увертываясь от петли.
Старший жестом профессионального фокусника засучил рукава, дабы все
убедились, что в рукавах ничего нет, и, ловко вскрыв конверт, бережно
достал аккуратно сложенный "Советский спорт". Подмигнув понятым, он на-
чал нежно разворачивать газетный лист. Понятые, распахнув рты, с
огоньком лютой справедливости в глазах ждали финала. Ничто не делает нас
такими честными, как чужое преступление. Наконец газета была развернута
в два полных печатных листа. Работник ОБХСС, не сняв улыбки, оглядел га-
зету с обеих сторон, ударил бумагу ладонью и начал трясти, надеясь, что
посыпятся денежки. Увы, фокус не удался!
- Синицын, чтоб я сгорел, это " Советский спорт"! - сделал он тогда
смелый вывод.
Максим Петрович, для которого этот вывод был, наверно, еще более нео-
жиданным, чем для остальных, недоверчиво потрогал газету рукой, ущипнул
себя, работника ОБХСС, и к нему снова вернулся дар речи.
- Естественно, это "Советский спорт". А что, по-вашему, там должно
быть еще? Вот интервью с Дасаевым. Я всю жизнь мечтал его прочесть, и
товарищ любезно принес, как мы с ним и договорились.
Младший работник ОБХСС с лицом человека, похоронившего за день всех
родственников, машинально сложил газету, сунул в конверт и бросил обрат-
но в ящик стола. В глазах его стояли слезы.
А Максим Петрович бросился к Лене и долго тряс его руку:
- Спасибо за газету! Даже не знаю, как вас благодарить! Просто не
представляю, как бы я жил без этой газеты!
Леня сказал:
- У меня журнал "Здоровье" есть. Принести?
- Нет-нет! Это уже статья, правда, товарищи? Да возьмите конверт, а
то подумают, что я с посетителей конверты беру.
Максим Петрович сунул конверт из ящика обратно Лене в карман.
- Ну, вы жук! - старший сотрудник погрозил Максиму Петровичу пальцем.
- Все свободны, хотя, конечно, жаль.
Наконец Леня выбрался из проклятого кабинета и помчался домой.
Влетев в комнату, не раздеваясь, Леня схватил жену в охапку и закру-
жил по комнате:
- Люська! Трехкомнатная! Держи! - Он царственным жестом протянул ор-
дер.
Прочитав текст, Люся заплакала:
- Любименький! И нам повезло наконец. Господи! Такая удача и ты на
свободе! Садись есть, радость моя!
Леня уплетал обжигающий борщ и, давясь, рассказывал, как все было.
- И представляешь, жук, говорит: "Чтоб вы ничего не подумали, я возв-
ращаю вам конверт", - Леня бросил на стол мятый конверт. Люся подняла
его, и вдруг оттуда посыпались песочного цвета ассигнации. Сторублевки.
Десять штук.
- Ленечка, это тысяча рублей! Ты кого-то нечаянно убил? - Люся приго-
товилась плакать.
Леня медленно лил борщ из ложки на брюки, не отрываясь глядя на неви-
данные деньги.
- Может, это он тебе взятку дал за то, что ты его спас?
- Погоди, Люсь, погоди! Вот, значит, как оно. У него в ящике лежала
чья-то взятка в таком же конверте. Он побоялся, что станут искать и су-
нул конверт мне в карман. Жулик! Не отдам! Это нам на новоселье от
ОБХСС.
- Ленчик! - Люся привычно опустилась на колени. - Верни! Узнают, что
ты трехкомнатную получил и за это взятку взял. В законе еще статьи для
тебя не придумали!
- Не отдам! - Леня смотрел на жену исподлобья. - В кои-то веки мне
дали взятку. Когда я еще получу? Не все взятки давать нечестным людям,
пора уже и честным давать.
- Ой, Ленчик, не гонись за длинным рублем, дороже выйдет!
Они бранились целый день и даже ночью.
К утру Люся убедила мужа, что не в деньгах счастье. И чтобы воровать,
надо долго учиться. Квартира трехкомнатная с неба свалилась, и не надо
гневить боженьку.
В конце дня Леня вошел в кабинет Максима Петровича и сказал:
- "Советский спорт" стоит три копейки. А здесь немного больше.
Возьмите сдачу!
Максим Петрович, воровато закосив глаза за спину, протянул руку. В
тот же миг в кабинет откуда-то сверху впрыгнули два человека, дышащих
так тяжело, будто они сутки гнались друг за другом. Это были все те же
работники ОБХСС. Лица их были по-ребячьи радостны и чумазы. Фокус таки
удался!
Старший сказал: "Попрошу ваш конверт и ордер, дорогие товарищи!"
Леня съежился: "Вот он, его, Ленин, шанс. Шанс, который его, Леню, в
этот раз не упустит".
Старший дрожащими руками открыл конверт, затряс им в воздухе. Максим
Петрович упал в кресло. Леня зажмурился. Тяжкий стон заставил его отк-
рыть глаза. Из конверта выпадал "Советский спорт"!
У работников ОБХСС было такое выражение лица... Максим Петрович око-
сел окончательно, его глаза смотрели уже не наискось, а вовнутрь. И тут
Леня начал смеяться. Перегнувшись пополам, держась за живот, Леня хохо-
тал. Он-то понял, в чем дело. По рассеянности он взял вместо конверта с
деньгами тот запасной конверт с газетой, который Люся приготовила в
прошлый раз.
Леня смеялся как ненормальный.
Выходит, конверт с тысячей, который лежал рядом, он по ошибке вместо
конверта с газетой бросил утром в мусоропровод! Вот повезло так повезло!
Я же все время говорил Люське: со мной не пропадешь. Если человек родил-
ся под счастливой звездой, это надолго.
Набрать высоту
Самолет взревел, дрожа от возбуждения, дернулся, сатанея, побежал
вприпрыжку, наконец прыгнул вверх и сразу же успокоился.
Земля кончилась, началось небо.
Толстые облака самолет резал запросто и уходил вверх, к солнцу. Вот
оно. Круглое. Слепящее. Новенькое.
С каждой секундой город внизу съеживался. Дома превращались в домики.
Машины - в машинки. Люди - в многоточие.
С каждой секундой мельче становились заботы, смешнее удачи и неудачи.
Самолет набирал высоту, и глупела, удаляясь, жизнь на земле. Важней
становилось небо. Пассажиры чувствовали себя умнее. Вместе с самолетом
они отрывались от земли, вырывались из рук близких, не различая ни слез,
ни слов.
Шорохи листьев, стук каблуков по асфальту накрыл гул моторов. За
стеклом в небе - никого.
Высота, как анальгин, снимала головную боль. Мысли успокаивались,
разматывались, рвались.
Вместе с самолетом люди поднимались над сложностью отношений.
Не нужно ласкать нелюбимую женщину. Не обязательно говорить кому-то
правду. Не нужно лгать. Можно молчать, никого этим не обижая. Можно зак-
рыть глаза. Открыть.
В самолете не толкали. Не кричали: "Вы здесь не сидели!" Не просили
зайти завтра в то же время. В самолете никто никуда не спешил.
Наверху кнопочки. Можно зажечь свет, вызвать стюардессу. Но главное -
можно не зажигать свет. Не звать стюардессу. Тем более она все равно
пройдет три раза на своих стройных ногах, волнуя духами, равно приветли-
вая и недоступная, прописанная в небесах.
В воздушной яме, правда, подхватит тошнота - вспомнишь, что надо от-
дать сто рублей, передать привет негодяям, опять есть сырники, приготов-
ленные женой. Но это потом. На земле. А в воздухе пристегнешь ремни и
чувствуешь себя свободным как птица.
Зажженная надпись "Ноу смокинг" позволяет хоть здесь не курить. И не
куришь с большим удовольствием. Отчего чувствуешь себя сильной лич-
ностью. Наверно, потому и жмет чуть-чуть под мышками этот самый "смо-
кинг", в котором, кажется, летишь на гастроли или возвращаешься оттуда.
Словом, ощущение такое, будто что-то должно произойти.
И возникает в гудении моторов мелодия, которая появляется только на
высоте десяти тысяч метров над землей. С потерей высоты мелодия исчеза-
ет.
На высоте десять тысяч метров перестает действовать земное притяже-
ние. Ощущаешь невесомость и независимость. На высоте десять тысяч мет-
ров... Рано или поздно все самолеты идут на посадку. Рано или поздно
пассажиры возвращаются на землю. Прикасаясь колесами к земле, самолет
вздрагивает, и дрожь его передается людям.
Прилетели.
Памятник
Человек ожесточенно рыл землю. Яма становилась все глубже, выступила
вода, и под ней, наконец, показалась голубоватая глина. "Это то, что на-
до!" - воскликнул человек, наполняя глиной ведро.
Он поднял наверх, наверно, полтысячи ведер, пока около ямы не выросла
огромная куча глины. Тогда человек вылез из получившегося колодца наверх
и, отсекая от глины все лишнее, начал лепить себя.
На третий день здоровенная скульптура была закончена. Человек долго
разглядывал ее и улыбался устало: "Теперь меня запомнят надолго, можно
умирать".
...Прошли годы. В жаркий полдень, подняв из глубокого колодца ведро
холодной воды, люди пьют до изнеможения и, опустившись на глиняный буго-
рок, шепчут: "Какой замечательный человек вырыл этот колодец!"
Зал ожидания
Когда-то здесь был аэропорт. Летное поле, зал ожидания, зал прибытия.
Потом аэропорт перенесли на окраину города. Зал прибытия, зал отправле-
ния снесли, а зал ожидания стоит до сих пор. Здесь сутками ждут бог зна-
ет чего...
Зал ожидания - огромное желтое здание. Зал ожидания - восемь тяжелых
колонн по фасаду. Зал ожидания - под потолком ласточки лепят гнезда из
комочков глины, из кусочков фраз.
- Внимание пассажиров, вылетающих на Рио-де-Жанейро! Ваш рейс откла-
дывается по метеоусловиям Жанейро.
- Нет, что там у них с погодой? - зажужжал щупленький мужчина, замо-
лотил руками по воздуху, - получился пропеллер; он попытался взлететь с
помощью тоненьких рук. - Второй год Рио-де-Жанейро не может принять двух
несчастных человек. Маргарита, не спи ты! Жанейро не принимает. Марсель
не принимает. Твоя тетка в Ялте не принимает. Ну и погодка! Я ведь плюну
и улечу к чертовой матери, там всегда примут! - Он заметался так, что,
казалось, вот-вот взлетит, закружит с ласточками под потолком. Кто-то
тронул его за рукав:
- А что вам приспичило Рио-де-Жанейро? Почему бы не полететь на Амс-
тердам? Конечно, это не Рио-де-Жанейро, но тоже культурный центр.
Худенький пошел на посадку, глаза загорелись, словно наконец поманили
посадочные огни:
- А это идея. Маргарита! Не спи ты! Ну, не Рио-де-Жанейро. Ну, Амс-
тердам. Чем тебе не нравится Амстердам? Или я сойду с ума, ты меня зна-
ешь.
- Согласна, - медленно грудным голосом ответила большая Маргарита. -
Значит, теперь будет Амстердам? На центральной площади наверняка музей
Ван-Гога. Рядом обязательно магазин, где купим кожаное пальто мне и ме-
ховую шапку тебе. Не спорь! У тебя волосы последние вылезут без меховой
шапки.
Ласточки чертили под потолком лихие птичьи авиалинии. Как хотели, так
и чертили.
...Женщина в старомодном плаще, прищурившись, вслушивается в слова из
репродуктора:
- Гражданин Рогачев, вас ожидает у фонтана гражданка Рогачева.
Подбежав к фонтанчику с вялой струйкой питьевой воды, женщина завер-
тела головой, бормоча:
- Он сказал, буду в два. Три - его нет, четыре, пять, шестой год по-
шел, куда он запропастился? Бросить меня он не мог, я у него красавица.
Часто задерживался, это правда, но на шесть лет - это свинство!
Зал ожидания - зал надежды. Терпеть и дождаться.
...Сорокалетняя пара нервно оглядывается по сторонам.
- Чего вы ждете?
- Мы? Ребеночка. Мы ждем мальчика, - возбужденно затараторила женщи-
на, - белокурого мальчика с синими глазами, как у меня...
- С двумя золотыми косичками, высокую, в меня, - поправил мужчина. -
Семь лет ждем. Она давным-давно выросла из купленных распашонок и пол-
зунков. Знаете, дети так быстро растут!
- Но почему ребенка вы ждете здесь?
- А где еще, где? Везде люди ждут, по всей земле, кто тут, кто там,
но не могут найтись, потому что ждут в разных местах. Надо, наконец, до-
говориться и ждать в одном условленном месте. Здесь. И все непременно
дождутся. Непременно.
Зал ожидания. Ласточки бездумно парили под потолком, словно под купо-
лом умещалось все небо...
По радио объявляют:
- Лейтенант Архипов Сергей Петрович, пропавший без вести в сорок пя-
том году под Варшавой, вас ожидает однополчанин полковник Шарапов.
Седой мужчина с длинным шрамом на шее говорит всем:
- Серега пропасть никак не мог. Вы ж его не знаете, а я четыре года -
бок о бок по грязи, по крови. Кровные братья вроде бы с ним. Не такой
Серега человек, чтобы по всему этому четыре года живым проползти, а под
конец пропасть без вести. Это же глупо, глупо, как вы не понимаете?!
В зале ожидания вечно битком. Вместе теплей и спокойней. Вместе не
так страшно ждать. Когда ждешь не один, значит, в этом есть смысл...
- А вы что ждете?
- А?
- Вы-то что ждете, бабушка?
- А жду я. Жду, сынок. Что-то должно произойти когда-нибудь, правда?
За всю жизнь должно что-то случиться? Или не должно? Конечно, оно слу-
чится. Вот я и жду со всеми...
Ласточки вскрикивали под потолком зала ожидания. Ласточки ждали птен-
цов. Воробьи не подымались вверх к ласточкам, воробьи шуровали по полу,
по каменным плитам. Им нечего было ждать - все лежало под носом. Крошек
навалом, они прикидывали, какие побольше, повкусней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57