Эта Жанна была чрезвычайно хороша собой. Кавалер, как только начал выздоравливать, страстно в нее влюбился. Пока он находился в этом доме, мать молодой девушки была убита неизвестно кем и каким образом. Кавалера хотели арестовать, как, по всей вероятности, виновника этого убийства, но он выпутался, показав пропуск Филиппа Орлеанского, подписанный его собственной рукой и с приложением его печати, пропуск, запрещавший кому бы то ни было и по каким бы то ни было причинам тревожить кавалера де ла Транблэ,Все эти подробности, так же как и почти все последующие, сообщила крестьянка Глодина, живущая с мужем неподалеку от Маленького Замка. Когда мать была похоронена, кавалер продолжал обожать дочь, которую называл своей возлюбленной царицей, не по воспоминанию о бедной царице Эмроде, но по случайному и изумительному сходству с главною фигурою на обоях, сделанных триста или четыреста лет тому назад и представляющих царицу Савскую, обоях, находившихся в нижней зале Маленького Замка. Синьору Антонию Верди просят не терять из виду этих обоев, о которых сейчас будет речь. Кавалер де ла Транблэ купил на свои деньги Маленький Замок, увез молодую девушку в Париж и поместил ее в самой таинственной из своих квартир. У пего их несколько, и все они обозначены в особой записке. Через четыре дня после приезда влюбленных кавалер де ла Транблэ женился на Жанне де Шанбар».В эту минуту Антония Верди вздрогнула.– Как! – вскричала она, – кавалер женился на ней! Но разве он имел доказательство, что первая жена его умерла? Или во французском королевстве за двоеженство уже не вешают, как во времена Мольера?– Не отступая от глубокого уважения, которым я обязан синьоре, – отвечал Матьяс Обер, – я буду иметь честь снова заметить, что донесение отвечает удовлетворительным образом на этот вопрос…Антония Верди закусила губы и сделала головою знак, ясно говоривший: «Продолжайте!».Матьяс Обер воспользовался позволением и продолжал читать:«Впрочем, когда мы утверждаем, что кавалер де ла Транблэ женился на Жанне де Шанбар, мы говорим не совсем правду. Следует сказать, что он только сделал вид, будто женился на ней, потому что брак происходил в капелле маркиза де Тианжа и сам маркиз, переодевшись в костюм аббата, обвенчал супругов. Между тем молодая женщина считает себя законной женой того, кому на самом деле служит только наложницей…»Улыбка торжества мелькнула на губах Антонии Верди, между тем как Матьяс Обер продолжал:«Вскоре после этого фальшивого брака кавалер де ла Транблэ, в игорном доме на улице Сент-Онорэ поссорился с придворным вельможей, виконтом д'Обиньи; последовала дуэль, и виконт был опасно ранен. Через три педели после этой дуэли мадам де ла Транблэ, или лучше сказать Жанна де Шанбар, узнала, что кавалер собирал сведения о синьоре Антонии Верди через одного искусного человека…»– Ах! – вскричала Антония, – кавалер беспокоится обо мне?..– Так точно.– Он подстерегал меня?– Вот именно.– Посредством одного искусного человека, говорите вы?..– Чрезвычайно искусного.– Кто же этот человек?..Матьяс Обер почтительно поклонился и отвечал с полной самоуверенностью:– Я.– Очень хорошо! – сказала Антония, снова закусив губу. – Какие же сведения доставили вы обо мне кавалеру дела Транблэ?– О! Очень немногие…И Матьяс Обер в нескольких словах рассказал, что заключалось в донесении, которое представил он Раулю. Потом он продолжал свое прерванное чтение:«Узнав, что кавалер собирал сведения о синьоре Антонии Верди, Жанна де Шанбар, в припадке ревности, украдкой отправилась к синьоре. Мы пропустим, не останавливаясь, обстоятельства, известные синьоре. Когда Жанна де Шанбар возвращалась в гостиницу» Лион «, ее оскорбил виконт д'Обиньи, который и заплатил жизнью за покушение похитить ее…»– Виконт был убит кавалером? – спросила Антония.– Нет.– Кем же?– Несмотря на все мои розыски, я не мог этого узнать, – отвечал Матьяс Обер и опять начал чтение:«Между тем маркиз де Тианж предупредил кавалера де ла Транблэ, что значение синьоры Верди в Пале-Рояле увеличивается, а благосклонность регента к кавалеру быстро охлаждалась. Он прибавил, что надо возвратить колеблющееся влияние каким-нибудь смелым поступком. Синьора Антония Верди удивляла и пленяла регента своей чертовщиной. Надо было придумать что-нибудь удивительнее того, что придумывала она. Маркиз и кавалер без сомнения нашли то чего искали. Пять дней назад, они оба ужинали в Пале-Рояле, и за ужином кавалер де ла Транблэ рассказал регенту о чудесных обоях, которыми он владеет, обоях, представляющих царицу Савскую, предлагающую подарки царю Соломону. Он прибавил, что по его приказанию царица, представленная на обоях, становится живою. Три дня назад маркиз и кавалер в сопровождении двух лакеев ездили в Маленький Замок, привезли с собой обои и отослали их к регенmv. Сегодня маркиз де Тианж, кавалер де ла Транблэ и Жанна де Шанбар, под видом негра, отправились в Пале-Рояль. Сегодня в полночь кавалер должен вызвать царицу Савскую при его королевском высочестве Филиппе Орлеанском и показать ему живую фигуру вместо той, которая представлена на обоях».Этим кончалось донесение. Матьяс Обер спокойно свернул свою рукопись и подал ее молодой женщине, говоря:– Смею надеяться, что синьора довольна усердием своего всепокорнейшего слуги…– Да… да! – с живостью отвечала Антония, вставая с дивана, на котором лежала до сих пор. – Я довольна… очень довольна…Говоря таким образом, она позвонила. Жан Каррэ явился тем скорее, что все время, пока продолжалось чтение донесения, он оставался за дверьми и слушал с постоянным вниманием.– Уведи этого человека, – сказала ему Антония, указывая на Матьяса Обера, – дай ему обещанные деньги и прибавь еще десять луидоров. Но прежде всего вели заложить карсту… я должна сейчас ехать…– Уже почти полночь, – заметил Жан Каррэ, – я думаю, что кучер спит…– Ну так пусть он проснется! Да проворнее!.. Ступай!..Пока приказания, отданные таким повелительным тоном, исполнялись, молодая женщина сняла белый пеньюар и без помощи горничной надела придворный костюм, а на лицо черную бархатную полумаску. Топая ногой с лихорадочным нетерпением и произнося отрывистые и бессвязные слова, она ждала, когда ей доложат, что карста готова. Часы пробили полночь в ту минуту, когда она садилась в карету.– Куда прикажете ехать? – спросил Жан Каррэ.– В Пале-Рояль, – отвечала Антония Верди, – да скажи Пикару, чтобы он скакал во всю прыть.Через час карета снова вернулась в отель. Антония отправилась в свою спальню. Она была бледна, и расстроенные черты ее лица ясно показывали, что она испытала какую-то ужасную и неожиданную досаду.Действительно, она не смогла добраться до тайных апартаментов регента. Напрасно она называла себя; все ее попытки были тщетны, потому что регент не приказал пускать никого, под каким бы то ни было предлогом.– Торжествуй в эту ночь, кавалер де ла Транблэ, – шептала Антония Верди, с яростью разрывая шнурки своего парчового корсажа. – Торжествуй! Завтра я отплачу!.. XXIII. Царица Саба Посмотрим теперь, что происходило в Пале-Рояле в ту минуту, когда строгое приказание воспрепятствовало Антонии Верди дойти до регента.Все было готово для сцены вызывания или скорее для фантасмагорического фокуса, который должен был одурачить Филиппа Орлеанского; и мы должны признаться, что если Рауль не был чародеем первого разряда, то, по крайней мере, он мог прослыть за искусного фокусника в ту эпоху, когда не было еще ни Конта, ни Робера Гудена, ни Боско. Рауль опередил свой век!Итак, повторяем, все было готово. Было около полуночи, когда регент, в сопровождении маркиза де Тианжа, мадам де Парабер и прелестной Эмили, занял свое место в одном из кресел, поставленных за подвижным барьером, о которой мы уже говорили. Слабый странный свет, потому что свечи не были зажжены, чуть-чуть освещал Ночную залу. Этот фантастический свет едва позволял различать очертания главных персонажей на магических обоях. Вид этой обширной комнаты имел что-то мрачное. Обе женщины, находившиеся с регентом, начали дрожать от страха и весьма мало ценили особенную милость, которой их удостоили. Однако они ничего не сказали и уселись на своих местах, нисколько не успокоенные соседством Филиппа и маркиза де Тианжа. Рауль держал в правой руке черную волшебную палочку, без помощи которой, как известно, не может происходить никакое серьезное колдовство.– Ваше высочество, – сказал Рауль, подходя к регенту. – Осмелюсь ли я обратиться к вам с просьбой?– Разумеется, любезный кавалер, – отвечал Филипп Орлеанский. – О чем?– Я должен умолять ваше высочество не забывать ужасной развязки анекдота, который я имел честь рассказывать вам недавно.– А! Вы напоминаете мне о вызывании де Тюренна в Сен-Дени, не правда ли?– Вот именно, ваше высочество.– И о несчастии, случившемся с капитаном Шампанского полка?– Верно, ваше высочество.– Это значит, что вы хотите заключить нас в кабалистический круг?– Так надо, ваше высочество.– И под страхом смерти мы не должны выходить?..Рауль поклонился в знак подтверждения. Регент продолжал:– Чертите же ваш круг, любезный кавалер, и положитесь на нашу полную покорность и совершенную твердость души… Притом с нашей стороны не будет большой заслуги, если мы и не потеряем самообладания, потому что появление хорошенькой женщины, хотя бы она даже умерла и шесть тысяч лет назад, не может быть очень страшно… К тому ж эта хорошенькая женщина была царица, а я первый принц крови; стало быть, мы должны понять друг друга… – прибавил Филипп, улыбаясь.Рауль кончиком палочки начертил широкий круг на ковре вокруг регента и трех особ, сопровождавших его. Производя эту операцию, он бормотал какие-то несвязные слова на еврейском языке. Потом, перейдя на другую сторону балюстрады и оставаясь минуты две погруженным в глубокую задумчивость, разумеется только внешне, он наконец громко произнес по-халдейски два раза формулу вызывания. В эту минуту музыка, нежная, тихая и таинственная, подобная шелесту ветерка по струнам арфы, послышалась вдали и приближалась мало-помалу. Ночная зала оставалась по-прежнему темной, но вдруг изумительно блестящий луч осветил на обоях лицо и одежду царицы Саба, оставив в тени все другие части картины. Однако сияющая таким образом фигура царицы оставалась неподвижной… Рауль в третий раз произнес формулу. Свет мгновенно исчез, и в продолжение секунды густой мрак покрывал актеров и зрителей рассказываемой нами сцены. Тогда Рауль повелительным голосом вскричал:– Балкис! Балкис! Балкис!.. Приди!.. Приказываю тебе именем Солимана-бен-Дауда, сына Давидова…Без сомнения, «Балкис», верная своей любви, и за гробом не могла ни в чем отказать голосу, говорившему ей именем Солимана-бен-Дауда, потому что вдруг светлая точка пронзила мрак и нечувствительно стала увеличиваться, через минуту эта светлая точка приняла форму женщины, и скоро юная царица Саба, лучезарная как за минуту перед этим фигура на обоях, теперь затерявшаяся в тени, явилась живая и с улыбкой на губах в нескольких шагах от балюстрады, разделявшей на две части Ночную залу. Балкис скрестила свои маленькие ручки на груди, целомудренно закрытой. Карбункул, удерживавший перо на ее тюрбане, сверкал, бесчисленные драгоценные каменья, покрывавшие ее костюм, бросали разноцветные огни; светло-русые волосы ее струились по плечам, как растопленное золото. Сомнение решительно было невозможно. Действительно, это была Балкис, царица амаритов, и Рауль де ла Транблэ, по всей справедливости, мог считаться наследником кабалистических знаний царя Соломона! Таинственная музыка все еще продолжалась, но уже становилась все тише и тише. Сначала она приближалась, а теперь как будто замирала вдали. Царица оставалась неподвижна и улыбалась; взор ее обращен был на регента.Рауль ожидал, что Филипп Орлеанский будет через него говорить с Балкис. Но Филипп, совершенно погруженный в созерцание этой прелестницы, был безмолвен от восторга. Однако губы его шевелились и невольно шептали:– Ах! Как она хороша! Как она хороша!Видение продолжалось минут пять. Потом отдаленная музыка прекратилась, фигура царицы вдруг побледнела, блеск ее бриллиантов потускнел и глубокий мрак во второй раз покрыл Ночную залу. Эта темнота продолжалась только одну секунду и сменилась слабым светом. Балкис исчезла или, по крайней мере, царица Савская не была уже живым существом, но снова заняла свое место между группами в обоях.– Все кончено, – сказал тогда Рауль регенту, – ваше королевское высочество можете, если вам угодно, переступить за границы волшебного круга. XXIV. Объяснения и предчувствия В нескольких словах расскажем, «какие средства употребил Рауль де ла Транблэ для своей фантасмагории.Мы уже говорили о глубоких амбразурах окон, закрытых чрезвычайно толстыми занавесями. В одной из этих амбразур спрятался Жак с лампой, весьма похожей на волшебный фонарь. По воле того, кто держал эту лампу, она могла концентрировать все свои лучи в одной точке, которую обливала ослепительным светом, или тотчас же могла оставить все в совершенной темноте. В первую минуту Жак направил свет на изображение царицы на обоях, чтобы это изображение привлекло и сосредоточило все внимание регента. Потом, закрыв лампу, он погрузил зал в темноту, и в это время Жанна – в восточном костюме царицы – заняла место на эстраде. Потом лампа облила своим светом молодую женщину, и, так как обои оставались в темноте, регент не мог заметить, что в эту минуту пред ним находились две царицы. Что же касается таинственной музыки, то мы уже говорили, что Рауль и маркиз де Тианж повесили обои таким образом, что позади их образовался треугольный кабинетик, в котором была дверь наружу. Один приятель Рауля, которому герой наш сообщил свою тайну, находился в соседней комнате с музыкальным инструментом, ныне уже неизвестным, а тогда называвшимся внль-д'амуром. Он то приближался, то удалялся от Ночной залы, извлекая из своего инструмента слабые и меланхолические звуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57