А горе, которое причинили ему неверность а побег жены, горе живое и сильное, не равнялось с той первой печалью, о которой мы уже говорили. Самолюбие страдало жестоко, но рана сердца была не глубока.Следовательно, нравственное излечение Рауля совершилось так же скоро, как и физическое выздоровление. Сердце и плечо зажили в одно и то же время. После этой двойной раны осталась только легкая слабость в правой руке, а в душе сильное разочарование и горечь. Через несколько дней исчезла и слабость руки. Оставалась только душевная горечь.Это расположение весьма естественно направило мысли молодого человека к тем идеям, которые до рождения его любви к Деборе были главной целью его жизни. Мы говорим о мщении, которое он намеревался привести в исполнение относительно трех наследников Реджинальда де ла Транблэ; наши читатели, вероятно, не забыли, с каким презрением прогнали они его из замка в самый день похорон маркиза.Время не могло быть лучше выбрано для предприятия и выполнения этого столь долго откладываемого мщения. Осуществление подобного проекта должно было придать некоторый интерес жизни молодого человека, которую последние происшествия сделали очень печальной. Кроме того, он мог располагать выбором всех способов действия, потому что не имел недостатка в золоте, этом великом двигателе.Как только мысль о мщении возродилась в голове Рауля, он ожил и понял, что жажда мести, так же как страсть к игре, никогда из угасает в сердцах, которыми раз завладела. Стоило только придумать план, исполнение которого было бы возможно. Рауль начал обдумывать.Однажды утром Рауль, еще лежа в постели, позвонил в серебряный колокольчик, который стоял у него под рукой на ночном столике. В эту минуту пробило десять часов утра. Вошел лакей.– Жак дома? – спросил Рауль.– Дома, кавалер.– Пришлите его сюда сейчас же.Лакей поклонился и вышел. Через несколько минут Жак вошел в спальню своего господина.– Жак, – сказал ему Рауль, – нет ли в этом квартале какого-нибудь продавца старого платья?– Есть, живет под вывеской «Проворный Человек», недалеко отсюда, на Королевской площади…– Он тебя знает?– Еще бы.– Каким образом?Жак несколько смутился, потупил голову, покраснел и сначала не отвечал. Рауль повторил вопрос.– У этого купца есть очень хорошенькая племянница, – сказал молодой камердинер, не без скромного замешательства. – Я несколько раз бывал в его лавке…– А знает ли он, что ты служишь у меня? – спросил Рауль, улыбаясь.– Кажется…– В таком случае на этот раз не ходи к нему, а поищи другого… твоему знакомому может показаться странным то, что ты будешь покупать…– Есть другой торговец при входе в Сент-Антуанскую улицу… Я мимоходом заметил его лавку.– Вот этот для нас годится. Сними ливрею.– Слушаю.– Оденься, как одеваются мещане. У тебя должно быть такое платье?..Жак сделал утвердительный знак, Рауль продолжал:– Возьми с собой один из моих полных костюмов – кафтан, жилет и панталоны.– Который?– Все равно… первый… какой попадет под руку.– Слушаю.– Отнеси это платье к купцу, чтобы он снял с него мерку и по этой мерке дал тебе другой костюм.– Какого рода?– Самый простой, старое платье какого-нибудь бедняги писаря… Чем более истерто будет платье, тем лучше…– Истертое платье не редкость, – возразил камердинер.– Заплати купцу тут же половину условленной цены и скажи, чтобы он подшил новую подкладку под все это платье, не теряя ни минуты, Все это должно быть готово до вечера.– Если вы позволите мне заплатить подороже, купец сделает невозможное.– Позволяю заплатить сколько хочешь.Рауль вынул из кошелька десять луидоров, подал их Жаку и сказал:– Довольно?– Слишком много.– Тем лучше… что останется, возьми себе.Жак поблагодарил и вышел.В семь часов вечера он вернулся с большим узлом.– Ты принес все, что мне нужно? – спросил Рауль.– Принес.– Посмотрим.Жак развязал узел и положил на кресло полный костюм, заставивший Рауля улыбнуться. Это были черные суконные панталоны, еще целые, но сильно потертые у колен. Жилет был бархатный, когда-то черный, но теперь побелевший у каждой складки на швах и лоснившийся замечательным образом. Коричневый кафтан представлял те же признаки ветхости. Кроме того, в узле была пара серых бумажных чулок, маленькая шляпа, лишившаяся почти всего пуха, и толстые башмаки, совершенно новые, с огромными подошвами и медными пряжками. Как и велел Рауль, подкладка этого жалкого костюма была безукоризненной свежести. Можно было надеть все это платье, не нарушая строгих законов опрятности.– Прекрасно! – воскликнул Рауль. – Все это выбрано мастерски.– Вы довольны мной? – спросил Жак, и глаза его заблестели от радости.– Доволен.– Я это предпочитаю ста луидорам!Рауль рассмеялся.– Сколько тебе стоило это старое платье? – спросил он.– Три луидора.– С подкладкой?– Точно так.– Стало быть, у тебя осталось семь луидоров?– Вот они, – сказал Жак, вынув из кармана семь золотых монет, которые положил на камин.– Что ты делаешь?– Возвращаю вам ваши деньги.– Разве ты не помнишь, что я велел тебе взять себе остаток?– Да, но вы, конечно, думали, что костюм будет стоить восемь или девять луидоров.– Ну и честность! – поразился Рауль, смеясь. – Оставь у себя все, мой милый.Изумленный такой невероятной щедростью, Жак не без труда решился взять золотые монеты.– Теперь одень меня, – сказал Рауль.Жак молча повиновался. Щегольской костюм Рауля был заменен жалкой одеждой из лавки торговца старым платьем. Одевшись, Рауль надел шляпу набекрень, потом посмотрел в зеркало. Если бы не удивительное изящество его лица, он походил бы на одного из тех очаровательных негодяев низшего класса, которые, не имея ни гроша, силятся подражать утонченному разврату знатных вельмож, волочатся за хорошенькими лавочницами и, при выходе из кабака, всегда готовы поколотить полицейских.Рауль зажег на свечке пробку от бутылки шампанского и слегка провел под веками две черные полосы, которые тотчас придали его лицу странный отпечаток преждевременного истощения. Потом он несколько растрепал свои волосы, надвинул шляпу еще больше набекрень и, снова посмотревшись в зеркало, остался на этот раз совершенно доволен своей наружностью. XV. Кабак в рыночном квартале Окончив эти приготовления, Рауль обернулся к Жаку, который не без удивления смотрел на него, и сказал:– Дай мне ключ от садовой калитки к посмотри, чтобы никто из слуг не попался мне на дороге…– Вы уходите? – спросил Жак. – Без ужина?– Я не буду ужинать дома.– Должен я идти с вами?– Нет.– Позвольте мне сказать вам…– Что?– Я боюсь за вас… Да, я очень хорошо знаю, что вы переоделись для каких-нибудь приключений…– А если бы и так?– Париж так опасен ночью… я боюсь, чтобы с вами не случилось чего-нибудь…– Не беспокойся, мой милый…– Это выше моих сил… я дрожу…– А! так поэтому-то ты и хочешь идти со мной?..– Да… по крайней мере, на всякий случай… если кто встретится с вами… может выйти ссора… я буду тут…– Это невозможно, мой бедный Жак; я буду осторожен и притом хорошо вооружен… Видишь, , я беру два пистолета и кинжал… это надежные товарищи…– По крайней мере, позвольте мне подождать вас?..– О! очень охотно; но я возвращусь, может быть, поздно ночью…– Тем более.– Разведи огонь в камине в моей спальне и засни в кресле.– О нет; я чувствую, что до тех пор, пока вы не вернетесь, не сомкну глаз…Не прибавляя более ни слова к этому простодушному, искреннему возражению, Жак пошел за ключом от калитки сада. Во время его отсутствия Рауль раскрыл шкатулку из розового дереза, в которой обыкновенно прятал деньги, вынул оттуда горсть золота и положил его в измятый карман бархатного жилета. Между тем Жак принес ключи и заверил своего господина, что ни один слуга не попадется ему по дороге. Рауль взял ключ и отправился ужинать в таверну под вывеской «Золотая Колесница», уже известную нашим читателям.Сытно пообедав, Рауль отправился в рыночный квартал, заплатив за обед две золотые монеты, к великому удивлению хозяина, который не мог понять, каким образом молодой человек, так бедно одетый, мог позволить себе подобные траты.Читатели наши, может быть, помнят, что мы уже говорили о кабаке под вывеской «Союз Марса и Венеры», который пользовался очень дурной репутацией и все посетители которого были более или менее известны полицейским агентам. Туда-то через несколько лет должен был прийти Рауль, чтобы поручить шпиону Матиасу Оберу, прозванному Рысью, собрать сведения об Антонии Верди, прелестной ворожее, приехавшей из Италии и пользовавшейся милостью Филиппа Орлеанского, регента Франции, которому она показывала черта в его настоящей и осязаемой форме.В этом кабаке, скажем прямо, все казалось отвратительным и зловещим – и предметы, и люди. Там можно было встретить только физиономии мрачные, зверские или запечатленные грубой веселостью. Хриплые звуки какого-то неизвестного языка поражали слух. Почти постоянно раздавались там песни, часто непристойные до такой степени, что стыдно было их слушать. Собствен но говоря, это был не кабак, не таверна, а разбойничий притон.Конечно, Рауля должна была побуждать очень сильная причина, если он решился переступить через порог этого отвратительного вертепа, и причина эта действительно существовала. Взглянув на вывеску при бледном свете фонаря, качавшегося от ветра, Рауль вошел в кабак не колеблясь.Его одежда была более чем проста, к тому же он позаботился еще измять манишку и галстук, – так что его приход не привлек к себе внимания посетителей.Таверна состояла из одной обширной залы, почерневший потолок которой поддерживался деревянными столбами. Дубовые столы и скамейки были прибиты к полу, покрытому широкими плитами, грязными в высшей степени. Рауль сел в углу, так, чтобы уединиться как можно дальше, но видеть все, что происходит вокруг. Хозяин кабака, низенький и хромой, но широкоплечий и коренастый, как Геркулес Фарнезский, подошел к молодому человеку и спросил грубым голосом:– Чего вы хотите?– Трубку и меру водки, – отвечал лаконично Рауль.Хромой через несколько минут принес требуемое. Рауль протянул руку, но хозяин остановил его резким движением. Удивленный взгляд Рауля, казалось, спрашивал, что значило это движение, и как бы в ответ на этот взгляд хромой проворчал своим хриплым и грубым голосом:– Здесь в долг не отпускают: заплатите вперед.Рауль вынул из кармана золотую монету.– Возьми сколько тебе следует, – сказал он, бросив луидор на стол.Хромой взял монету, долго ее рассматривал, пробовал зубами, старался согнуть между пальцами и наконец бросил на каменный пол, чтобы прислушаться к ее звуку. Рауль, не говоря ни слова, выдержал этот продолжительный и мелочный осмотр. Наконец хромой убедился, что золотая монета действительно стоила двадцать четыре ливра, и уважение его к Раулю тотчас приняло невероятные размеры. Он приподнял – неслыханная вещь!.. – свой грязный бумажный колпак и сказал тоном, который был не совсем невежлив:– Я сейчас принесу вам сдачи, и если хотите еще чего-нибудь, вам стоит только сказать: у меня есть настоящий голландский джин, старый киршвассер из черного леса и арак первого сорта… Если вы можете платить, можете и пить.– Мне нужно только то, что я спросил, – бросил Рауль, набивая трубку.– Как вам угодно; здесь в долг не отпускают, но и не принуждают никого тратить более, чем он хочет…И хозяин ушел, хромая, за сдачей, которую скоро принес.В эту минуту в таверне могло быть человек сорок. Три медные лампы, стоявшие довольно далеко друг от друга, проливали сомнительный и неверный свет, нарушаемый волнами беловатого тумана, который вырывался из губ и трубок куривших. Рауль сначала с трудом различал окружавшие его предметы; но мало-помалу глаза его освоились с полумраком комнаты и он успел взглядом проникнуть сквозь него.Молодой человек увидал тогда коллекцию лиц, поз и костюмов, достойных найти место в бессмертных рисунках, созданных гением Калло и воспроизведенных его резким и сильным карандашом. Это были лица мускулистые, бледные, искривленные; носы хищных птиц, губы вампиров. У некоторых, еще очень молодых людей, лбы были испещрены морщинами более, чем у дряхлых стариков. Согнутые спины иных отличались страшной худобой, которую не скрывало слишком широкое платье. В этих впалых глазах, мрачно окаймленных нависшими бровями или выпуклых, как глаза совы, можно было заметить самые разнородные характеры. Одни выражали придирчивую, нахальную дерзость, другие – постыдную и низкую трусость. Физиономии некоторых отличались выражением хищности и напоминали лисицу. У иных рты, вооруженные редкими и острыми зубами, имели родственное сходство с плотоядной мордой волка. Многие из этих почтенных собеседников выказывали солдатские ухватки и носили длинные рапиры. Среди этих людей можно было найти типы каждого из самых постыдных пороков, обесславливающих бедный человеческий род.Одни, совершенно пьяные, сваливались с деревянных скамеек, на которых сидели; другие с циничным восторгом ласкали жалких существ женского пола, которые спустились на последнюю ступень самого отвратительного уничижения; третьи, наконец, играли в карты, такие грязные, что на них едва можно было различить очки, или в кости, по всей вероятности фальшивые. Бывали минуты молчания почти совершенного, которое вдруг прерывалось громкими и хриплыми криками и бранью.Сердце Рауля сжималось от отвращения, и он спрашивал себя, найдет ли он в себе силу и мужество надолго оставаться в этом гнусном пандемониуме. Может быть, он решился бы немедленно удалиться, если б не случилось обстоятельство, заставившее его остаться на месте еще с минуту. XVI. Пунцовый кафтан В ту минуту, когда Рауль, жаждая чистого воздуха, хотел встать и выйти из кабака, дверь с улицы вдруг растворилась и новое лицо явилось на пороге.Это был человек лет сорока пяти, высокий и сильный, с правильными чертами лица, которое могло бы показаться прекрасным, если бы не носило на себе самых неоспоримых следов злоупотребления жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57